на широкое обсуждение за столом. — Дядя Джон учит меня бухгалтерии. Это очень интересно, ты даже не можешь себе представить, как... — Я же запретил тебе! — взорвался Фред. В этот бурный момент к их столу снова подошла профессор Эвергрин. В руках у нее был громадный длинный сверток. — Зубрильная порча не понадобится? — поинтересовалась она. — Рон, у меня есть кое-что для тебя. Я вчера ездила в Лондон, и твои друзья просили меня это кое-что для тебя достать. С Рождеством! — она торжественно вручила офонаревшему Рону подарок и отступила, чтобы полюбоваться эффектом. Рон дрожащими пальцами развернул бумагу, открыл коробку и застыл в восхищении. Под серебристой оберткой блеснула лаком черная поверхность испанской гитары. — Мы с Гермионой скинулись, чтобы купить эту штуку и отдали деньги профессору Эвергрин, — невинно заметил Гарри, намазывая сгущенку на пирожок с крыжовником. — Думали, что тебе понравится. — Понравится, — еле смог пробормотать Рон. — Не верю своим глазам! Это же чудо! Это лучший подарок в моей жизни! — Эй! Неужто лучше, чем парадная мантия? — близнецы хохотали, как и все остальные ребята, глядя на то, с какой неизъяснимой нежностью Рон поглаживает свой новый инструмент. Сью Боунс улыбнулась, встретившись глазами с Гермионой. — Спасибо вам, о, Гарри, Гермиона, мисс Эвергрин, я не заслуживаю такого! — Рон радостно перебирал пальцами струны и, не выдержав, начал тут же настраивать гитару. К звукам, доносящимся от стола учеников, стали прислушиваться даже преподаватели. — Невероятно, просто невероятно! Я так вас всех люблю, — растерянно сказал Рон. — Я рада, что мой скромный совет позволил ребятам сделать такой замечательный выбор, — профессор Эвергрин похлопала Рона по плечу и ушла, чтобы успеть доесть торт: нельзя было поручиться, что директор при его любви к сладкому способен оставить ей хоть кусочек. — Классная гитара, правда, дядя Джон? — восторженно сказала Джинни. Мистер Трайткрисп поморщился, как от боли. — Весьма качественный инструмент, — тихо заметил он. — И хороший глубокий бархатный звук. Отличный подарок, Рональд. — Вы разбираетесь в гитарах? — с удивлением спросил Гарри. — Вы тоже играете, сэр? В лице сурового бухгалтера что-то на секунду изменилось. — Когда-то давно играл, — пробормотал он. — Жена очень любила музыку. Братья Уизли не нашлись, что ответить.
Глава 30. Наследник Гриффиндора
— Сириус, расскажи мне о папе, — попросил Гарри, когда после ужина они с Сириусом остались в спальне одни. Рон куда-то ушел с Гермионой, и Гарри подозревал, что он не скоро вернется, близнецы легли спать, и никто не мог застать Сириуса Блэка, вновь принявшего человеческое обличие, в комнате мальчиков пятого класса.
— Что ты хочешь знать? — Сириус выглядел усталым. Нелегко дни и ночи напролет быть собакой.
— Ну, какой он был. Как вы подружились. Как он с мамой познакомился. Про Люпина. Я хочу знать все, Сириус, пойми, я ведь ничего не знаю. Меня удивляет, что столько людей помнят моего отца, но никто мне про него почему-то не рассказывает. Расскажи ты, кто же еще знал его лучше.
— Твой отец был удивительным человеком. Знаешь, это что-то, вроде, внутреннего благородства — ничем его было не сломить. И он всегда был готов прийти на помощь друзьям. Например, Римус, ты сам понимаешь, Гарри, был не слишком богат. Он частенько недоедал дома, поэтому, когда возвращался в школу после каникул, всегда был голоден. Джеймс по ночам прокрадывался на кухню и таскал для него пирожки. Когда его на этом поймали, он так виртуозно выкрутился, что я ему невольно позавидовал. Даже я бы так не смог соврать, хотя, думаю, никто лучше меня не мог врать во всем нашем выпуске.
— А мама? Она сильно любила его?
— Лили... она была уникальна, — нежность, с которой Сириус произнес имя его матери, искренне тронула Гарри. — Изумительна. Наверное, даже Джеймс никогда бы не смог до конца понять меня, хотя мы с ним были лучшими друзьями. А вот Лили не нужно было понимать. У нее было огромное сердце, она всегда чувствовала людей. Жалела их. Она была создана, чтобы любить, и чтобы ее любили.
— А папа?..
— Все считали, что они — идеальная пара. Прекрасная Лили и благородный Джеймс. Она была ему просто рабски предана, его слово для Лили было законом. Когда Джеймс появлялся среди других, он выделялся в толпе. Всем выделялся: умом, находчивостью, красотой, несмотря на его вечно лохматую башку, — хмыкнул Сириус, глядя в потолок. — Ему можно было позавидовать, столько у него было почитателей. Многие болтали о том, что Джеймс... — Сириус не договорил.
— Что — папа?
— Глупые всякие сплетни, — зевнул Сириус. — Люди всегда треплются о том, чего не могут понять.
— Сириус, можно, я спрошу тебя еще кое о чем? — Гарри не знал, как сформулировать вопрос, но, под пристальным взглядом Блэка, решился. — Как мама и папа относились к профе... к Снейпу?
— Слушай, Гарри, я жутко устал сегодня, может, отложим все это на потом, а? Я, честное слово, не хочу говорить о Снейпе. Он не заслуживает того, чтобы после Лили и Джеймса мы вспоминали о нем, — Сириус обернулся собакой, повертелся, умащиваясь на коврике, и лег спать.
На следующий день Гарри обнаружил, что Сириус испарился. Все, кому была поручена его охрана, относились к ней с поразительной небрежностью: Сириус периодически куда-то пропадал (Гарри подозревал, что он похаживает в гости к мисс Эвергрин, о которой всегда отзывается с буйным восторгом), Рон и Гермиона ухитрялись смываться в самый неподходящий момент, как раз когда Гарри в отчаянии сидел над матрицами составления заклинаний и ему нужна была помощь Гермионы, Рон увел ее в Хогсмид под предлогом, что Гарри нельзя отвлекать от занятий. Обсудить с Роном последние события, от которых уже пухли мозги, Гарри не мог по той же причине — Рон везде ходил только с Гермионой, словно боясь оставить ее одну. Гарри молчал, злился, скучал по Чу и чувствовал себя ужасно одиноким. Он обратил внимание, что у него все лицо покрылось какими-то странными пятнами, но когда он в ужасе примчался к Фреду и спросил, что это за болезнь, тот поднял его на смех и поздравил с первыми прыщами. Пригрозив, что подсыплет Фреду в тарелку Раздувающего зелья, если он начнет об этом болтать, Гарри умчался в ванную и долго тер лицо мылом. Не помогло. Он дал зарок в следующий же поход в Хогсмид купить средство от прыщей, но к мадам Помфри идти не решился, боясь, что об этом еще кто-нибудь узнает.
Таким вот унылым образом он провел каникулы. К его удивлению, члены Ордена Феникса в Хогвартсе больше не появлялись. Зато приехали профессора МакГонаголл и Флитвик, отсутствовавшие целую неделю, и о чем-то долго шептались по углам с другими преподавателями. Мистер Трайткрисп сидел в своем кабинете вместе с кучей бумажек, компьютером с биржевыми котировками и Джинни, помогавшей ему уже открыто, наплевав на шумные вопли Фреда (предатель Джордж и сам стал захаживать к дяде Джону на огонек). Сильные снегопады не позволяли тренироваться, поэтому Гарри иногда протаптывал тропинку к хижине Хагрида и просто молча сидел у его камина. Великан не спрашивал, что его гнетет, надеясь, видимо, что он расскажет сам, но Гарри молчал. Слишком многое тогда пришлось бы рассказывать. Рон и Гермиона стали почему-то запираться в ее комнате для старост. Гермиона божилась, что они начали готовиться к С.О.В.У., но у Гарри были свои подозрения. Если бы они действительно готовились к экзаменам (что в середине года было свойственно Гермионе, но никак не Рону!), то его бы уж точно позвали. Единственным развлечением за все время для него стала открытка от Почти Безголового Ника. Призрак прислал фотографию с видом на Эйфелеву башню и клялся, что на ней снят он сам вместе с очаровательной Марией-Антуанеттой, но кроме башни, засыпаемой снегом, на фотографии не было ничего: либо бедняга Ник забыл, что призраков невозможно сфотографировать, либо просто откровенно вешал лапшу на уши.
В последнюю ночь каникул, когда все ребята уже съезжались обратно в школу, у Гарри снова заболел шрам. Нет, ему не приснился страшный сон, похожий на видение, просто шрам стал ныть, как старая рана в сырую погоду, и от этого Гарри всю ночь не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок. Проснувшись, он хмуро прошлепал босыми ногами к окну, зачерпнул с подоконника горсть снега и потер им лоб. Не помогло. Поэтому, перед завтраком, прихватив пачку пергаментов с "хвостами", Гарри отправился к профессору Эвергрин. Ее он не застал, но в коридоре наткнулся на Чу. Она просияла.
— Гарри! Привет!
— Привет, Чу, ну, как прошли Рождество и Новый год?
— Прекрасно, Гарри. У нас в Рождество ожеребилась одна лошадь. Родилась чудная кобылка, каурая, Сосулькой назвали, представляешь? Да, и спасибо тебе за подарок! Такой красивый цветок, — Чу с воодушевлением посмотрела на него. Ее мысли были все еще дома, с новорожденной лошадкой.
Гарри покраснел. Он послал Чу с Хедвигой хрустальную розу, которую заказал в каталоге "Новогодние волшебства". Роза по утрам чудесным образом распускалась как живая, а к ночи снова сворачивала лепестки в бутон.
— Пойдем в Хогсмид в этот четверг, как обычно? — Гарри отчаянно надеялся, что Чу не заметит никаких прыщей. А то может отказаться.
— Конечно пойдем. Да, Гарри, — спохватилась Чу, разглядывая его лицо. Он похолодел. — Что с тобой? Ты как-то необычно выглядишь?
— Разве? — черт, неужели увидела прыщи?
— Ты какой-то бледный, темные круги под глазами, — Чу запрокинула ему голову, и тут шрам взорвался очередной порцией боли. Он не выдержал и застонал.
— Что с тобой? — всполошилась Чу.
— Ничего, — сразу же сказал Гарри. Еще не хватало, чтобы она приняла его за больного и слабенького мальчика!
— Нет, так дело не пойдет! — решительно возразила Чу. — Давай-ка сходим к мадам Помфри.
— Да что ты, Чу, у меня уже все прошло! — пытался отнекиваться Гарри, но девочка решительно взяла его за руку и потащила к больничному крылу.
Они вошли в больницу как раз в тот момент, когда мадам Помфри разбирала какие-то ящики и коробки. Рядом стоял незнакомый Гарри человек в белой мантии и осматривал приемную.
— Да, доктор, — журчала мадам Помфри медовым голоском. — Конечно, доктор! Как скажете, доктор... — Такое поведение было настолько не свойственно ей, что Гарри даже удивился бы, если шрам снова не заныл.
— Мадам Помфри, — Чу подергала фельдшерицу за рукав и неловко оглянулась на незнакомого господина. — Простите, что мы вам помешали. У Гарри болит...
Мадам Помфри обернулась и проскользнула рассеянным взглядом по ребятам, словно не видя их. Мы ее явно оторвали от важного дела, виновато подумал Гарри, рассматривая содержимое коробки, которую только что открыла мадам Помфри: там рядком были уложены бутылки с разноцветными зельями и растворами.
— Что болит? — отсутствующим голосом спросила мадам Помфри.
— Шрам, — пробормотал Гарри. Мадам Помфри тут же очнулась.
— Шрам болит? Поттер, ну-ка дайте посмотреть!
— Гарри? — спросил незнакомец, поворачиваясь к ребятам. Это был симпатичный кругленький старичок в пенсне. Гарри понял, что так может выглядеть только доктор. Маленький добрый доктор. У него были реденькие пегие волосики, крохотные черные глазки и говорил он слегка шепелявя, впрочем, его выговор был даже приятен. Гарри он понравился. — Гарри Поттер?
— Э-м-м-м, да, — сознался Гарри, пока мадам Помфри осторожно ощупывала его шрам. Чу стояла рядом и с ее лица не сходило встревоженное выражение. То, что она так беспокоится о нем, было приятно.
— А это — тот самый знаменитый шрам? — спросил старенький доктор, оттирая мадам Помфри от Гарри. Доктор достал из кармана небольшой золотой ланцет, покрепче прицепил пенсне и внимательно начал исследовать шрам, зудящий все больше. — Дай-ка, посмотрю?
Он медленно и методично изучил каждый дюйм гарриного лба, затем пощупал у Гарри пульс и внимательно посмотрел в глаза мальчику. И улыбнулся. Гарри показалось, что он уже где-то видел эту улыбку. Хитроватую, но добрую улыбку.
— Что ж, — сказал доктор, укладывая золотой ланцет обратно в карман белой мантии. — То, что шрам у тебя болит, это типично? В смысле, он у тебя и раньше часто болел?
— Ну, нет, не очень часто, — Гарри не хотел рассказывать даже такому милому доктору ту теорию о Вольдеморте, которой придерживались они с Дамблдором. Слишком быстро бы его упрятали в психушку. Впрочем, мадам Помфри восторженно наблюдающая за всеми действиями врача, строго заметила:
— Не нужно обманывать доктора Бладштейна, Поттер. Если шрам у вас болит часто, он должен об этом знать. Если тебе и может кто-то помочь, так это он, — с благоговением заметила она. — Доктор Бладштейн — великий врач, Поттер. Я была у него на курсах повышения квалификации, и скажу, что не встречала никогда такого высококлассного специалиста! Он специально приехал, чтобы привезти нам новые препараты для больницы, причем совершенно безвозмездно!
— Поппи, дорогая, не нужно меня так захваливать, — смутился скромный старичок. — Что могут подумать дети? К тому же я приехал еще и затем, чтобы инспектировать вашу работу, но, — тут он хитро подмигнул и снова напомнил Гарри кого-то, — Ваша профессиональность у меня не вызывает никаких нареканий. Вы были одной из лучших моих учениц. Но не надо обо мне говорить в таком восторженном тоне, прошу вас!
— Но вы — гений, доктор. Впрочем, это и так всем известно, — обожающе взглянула на старичка мадам Помфри.
— Нет-нет, правда, шрам не так уж часто болит, — соврал Гарри, косясь на Чу.
— Но сильно?
— Сильно, еще как! — вмешалась Чу. — Он весь побелел и лоб был холодный и мокрый!
— Правда, мисс? Что ж, — задумался доктор и стал методично ковыряться в одной из тех коробок, что привез с собой. Наконец, ему удалось выцарапать с самого дна большую пузатую бутылочку с сиреневой жидкостью. Он осмотрел ее, отвинтил крышку, понюхал и протянул Гарри. — Возьми-ка, Гарри, вот это. Замечательное средство. Прекрасно помогает от боли в застарелых шрамах от проклятий. Пить раз в неделю по утрам до завтрака. Если шрам начнет болеть снова — порция вне очереди. Вот, — нацедил он лекарства в ложку. — выпей-ка прямо сейчас.
— Не надо было тащить меня к доктору, — пробурчал Гарри, когда они с Чу вышли из больницы. Он прятал в карман бутылку. — Вот ты из-за меня и опоздала на урок.
— Думаю, профессор Эвергрин простит меня, если я скажу, где была, — Чу ободряюще похлопала Гарри по плечу. — А что у тебя сейчас?
— Прорицания, — уныло сообщил Гарри. — Как же я их не терплю!
Профессор Трелани как всегда встретила его скорбным кивком. Звеня золотыми браслетами, она указала ему на место возле окна, где уже собрался весь их класс.
— Садись, дорогой. Сегодня у нас практическое занятие по авгурологии, интерпретируем тени летящих птиц.
Парвати и Лаванда заняли лучшие места на подоконнике, кутаясь в зимние мантии на меху. Дин, Симус и Невилл старались, напротив, отодвинуться от холодного пронизывающего ветра и прятались за спины девочек. Рон, как всегда полусонный на уроках Прорицания, зябко ежился под тонкой старой мантией, пытаясь не слишком сильно высовываться из окна, за которым валил снег. Гарри прошел к нему и тоже сел подальше от колючих холодных снежинок. Сама же профессор Трелани обосновалась возле теплого камина, завернулась в пушистую шаль и начала монотонно бубнить:
