На берег спускаемся, крепясь изо всех сил. Ещё сдерживаемся, усаживаясь в лодки, но у борта корабля уже прыскаем в кулаки и с немалым трудом попадаем ногами на ступеньки спущенного для нас трапа. Вымененные на острове красножопые девки взбираются куда ловчее нас, а мы тяжко переваливаемся через фальшборт, да так и не встаём на ноги — ржём, держась за животы. Отсмеялись, уселись на пятые точки — и снова принялись ржать. Повинуясь команде навигатора, матросня подняла якорь, судно на вёслах вышло задним ходом на глубину, развернулось курсом на запад, поднятые на обеих мачтах паруса надулись, поймав пассат, Доминика постепенно отодвигалась назад и уменьшалась, а мы всё хохотали, переглядывались, и снова хохотали...
11. В Эдеме.
— Не отпущу! — отрезал Фамей, — И думать об этом забудь! Проси всё остальное, чего только пожелаешь, и я дам тебе всё, что смогу, но не это!
— Парню пять лет, и давно уж пора учить его нашему языку, — разжёвывал я ему, — Кто его научит ему здесь? А если он не овладеет нашим языком, как он сможет учиться в нашей школе?
— Школа у нас здесь есть и своя, — возразил суффет Эдема, — У ж не думаешь ли ты, что я не позабочусь о достойном образовании для своего внука? Может быть, ваша и лучше, я не видел её и не знаю, но слыханное ли дело то, о чём ты просишь? Я понимаю, что как отец ты желаешь Маттанстарту только добра и хочешь позаботиться о нём, но я ему дед, а Аришат — мать, мы тоже ему не чужие и дурного ему не пожелаем. Ну что там такого в этой вашей школе, чтобы ради этого стоило вырывать ребёнка из семьи, отрывать от матери и везти через всё Море Мрака в совершенно чужую для него страну? Ведь там для него чужим будет всё!
— Ну, так уж прямо и всё...
— Кроме одного дома — твоего. А здесь — его семья, его город и его народ.
— Ты не понимаешь, Фамей...
— Может быть, чего-то и не понимаю. Зато понимаю другое — боги не дали мне доживших до совершеннолетия сыновей, которые продолжили бы мой род и заняли бы моё место после моей смерти, но дали хотя бы уж внука от дочери, крепкого и здорового, которого я и хочу видеть на их месте. А ты хоть и помог мне в его появлении на свет, но теперь хочешь отнять его у меня. Не отдам! Мой дед был суффетом Эдема, мой отец был суффетом Эдема, я — суффет Эдема, и мой внук тоже будет суффетом Эдема! И для этого ему не нужна ваша школа, как не была она нужна ни моему деду, ни моему отцу, ни мне. У тебя же есть семья там, за Морем Мрака, есть и дети-наследники, и хватит с тебя их, а моего внука-наследника оставь мне.
— Так я разве против? Пусть займёт со временем твоё место и станет суффетом Эдема, но разве ты торопишься к богам? Что плохого в том, что твой внук поживёт у нас, изучит наши науки и будет, когда наступит его черёд, управлять твоим городом, имея и наши знания, и дружеские связи с нашими людьми? Разве повредят они ему и Эдему? Ты же политик, Фамей, должен понимать.
— Да, я — политик, и сейчас я объясню тебе это дело именно как политик. Вот вы приплыли к нам в прошлый раз, и ты сам помнишь, что было. Да, в конечном итоге — на пользу, не спорю, почти все изменения — к лучшему. Но Максим, люди не любят, когда жизнь меняется слишком быстро, и непонятно, чего ожидать в будущем. На меня и так уже половина Совета посматривает косо за то, что помогаю вашим — боятся конкуренции в торговле с дикарями. Теперь, когда вы привезли в свою Тарквинею ещё людей, и ясно, что будете привозить ещё и ещё — боятся ещё больше. А ваши люди там теперь ведь ещё и основательно строятся, в камне, и это тоже пугает. Меня только вчера попрекали тем, что помогаю вам раздобыть для ваших людей женщин — боятся, что ваш город разрастётся, и тогда многие наши эдемцы могут захотеть переселиться в него. И что тогда будет с нашим городом? Наши предки поселились здесь, чтобы не менять вольного уклада, к которому они привыкли, но теперь с вашим соседством всё может измениться...
— Так ведь в лучшую же сторону?
— Да, ПОКА — в лучшую. Вы стали привозить больше нужных нам товаров, вы заказываете нам теперь больше наших товаров и даёте нам заработать, а ваше соседство даёт надежду и на военную помощь в случае большой войны с дикарями — всё так, я же не спорю. Сам так и объясняю всё это тем, кто недоволен в Совете. Но ведь не может же быть так, чтобы всё время становилось лучше во всём. Рано или поздно, в чём-то станет и хуже — пускай и в мелочах, но людям это не понравится, а виноватым будет кто? Я — за то, что помогаю вам. Но мой авторитет в городе достаточен, чтобы пережить это, а какой он будет у Маттанстарта, когда он, нахватавшись от вас ваших замашек, начнёт всё здесь переделывать так, как заведено у вас. Пусть и в лучшую сторону, но многим это придётся не по вкусу, и вряд ли это поможет моему внуку получить и удержать власть. Пусть уж лучше он остаётся для Эдема полностью своим и не воспринимается нашими людьми как ваш воспитанник и ставленник...
Вот так, млять, уже второй день. Вчера Аришат упиралась рогом, и ни в какую не соглашалась отпустить пацана, но ейные-то возражения чисто бабьими были, вполне ожидаемыми, и крыть их было хоть и нелегко, но можно. Сама же помнит прекрасно, как мы помогали навести порядок в городе, когда в нём заваруха приключилась, и как наши полиболы и огнестрел в этом деле помогли, да и о той войне с Чанами отец ей, конечно, рассказывал. Наслышана и о том, как я с ихним крутым шаманом в гляделки боролся — ей не надо объяснять, какие всё это даёт преимущества в религиозно озабоченном античном мире, особенно в его тёмном глухом захолустье. Сама ведь верховная жрица Астарты в её местном храме, а не базарная кошёлка ни разу, и этим тоже в немалой степени "громам с молниями" и тарахтелкам нашим обязана, и соображалка у неё в этом плане соответствует полностью. Но баба есть баба, и соображалка соображалкой, а чуйства чуйствами. Умом всё понимает, но как прикинет, что максимум только пару месяцев летом и будет видеть мелкого, да и то, если ещё получится его на каникулы свозить, так и всё в ней против этого восстаёт. Если бы и сама могла с ним поехать — тогда было бы совсем другое дело, но мыслимо ли такое для верховной жрицы Астарты? Кому нужна такая верховная жрица, которая большую часть года отсутствует и лишь на пару месяцев наезжает накопившиеся проблемы разрулить? В общем, как и в нашем современном мире у баб-карьеристок у неё выходит, когда интересы семьи конфликтуют с интересами карьеры, и в попытке хоть как-то совместить их она встала насмерть как те триста спартанцев. Теперь вот Фамея хотел убедить, дабы вместе с ним сопротивление ейное преодолеть, а он, хоть и с рационального боку, но тоже вон как повернул — типа, от вас, испанцев, идут слишком многочисленные и быстрые перемены, которые эдемцев пугают и раздражают, и нехрен мне тут ещё и внука таким же испанцем воспитывать. И ведь хрен откажешь ему тут в логике, млять!
— Мрракабесы! Урроды, млят, ущщербные! — поприветствовал наших примерно через полчаса скрипучим голосом, но вполне по-русски попугай в клетке, обыкновенный по размерам и довольно невзрачный на фоне прочих оранжево-сероватый кубинский ара, тоже вымерший к нашим временам вид, но ничем особым не выдающийся.
— Помолчи, петух крашеный, покуда тебя в суп не определили, — ответил ему Володя, набрасывая на клетку плащ, — За что это он нас так?
— Да то он не вас, то он "вообще" — от меня тут нахватался, — пояснил я ему.
— А ты тут на кого так осерчал?
— На кого, на кого... На фиников этих тутошних, млять, грёбаных.
— И за что ты на них взъелся?
— Да уроды ж, млять, ущербные! Мракобесы они, млять, грёбаные античные! Тримандогребить их, млять, в звиздопровод через звиздопроушину! Чтоб им ни дна, ни покрышки! Чтоб им жить всю жизнь на одну получку! Чтоб у них, млять, на жопах чирьи у всех повскакивали! И вообще, ну их на хрен, уродов, млять, ущербных! — я воспроизвёл далеко не всё, что изрыгал тут в адрес этих финикийских дебилов некоторое время назад в сердцах, а так, краткую и сжатую выжимку — квитэссенцию, скажем так.
— Урроды, млят, ущщербные! — согласился со мной высунувший башку из-под плаща попугай.
— Помолчи, петух крашеный, — я поправил володин плащ на клетке.
— Так всё-таки, чем они тебе не угодили?
— Да я ж хотел пацана на обратном пути к нам забрать — учить парня надо языку и в школу на следующий год определять, а Аришат и Фамей — ни в какую. Хотят его тут, млять, фиником обыкновенным, как и они сами, воспитать. Фамей считает, что ему не на пользу наше воспитание пойдёт — типа, выучим и воспитаем его испанцем, и он тут всё вверх дном перевернёт, переделывая по-нашему, и тогда весь город на уши встанет.
— Ну, если долботрахом вырастет, то так оно и будет, — заметил Серёга, — Эти любят всех вокруг себя на уши ставить, и даже его финикийское воспитание не очень-то облегчит им жизнь.
— Тем более, что главный финик ещё ВСЕГО не знает — что не просто испанцем воспитаем, а РУССКИМ испанцем, — ухмыльнулся спецназер, — А это ему, млять, ни разу не хрен собачий!
— Ага, воспитали БЫ, — поправил я его, — Да только не судьба...
— Да хрен с ними, Макс! Нашёл, из-за чего нервничать!
— А я разве нервничаю? Просто досадно. Маттанстарт — тоже ведь для меня не сбоку припёку, а моё потомство, и мне хотелось позаботиться, и возможность ведь есть, а у них тут — млять, своя финикийская кухня...
— Ну, если уж на то пошло, то ты ведь сам говорил, что с тобой его мамаша своё решение залетать и рожать не согласовывала, как назвать, если родится пацан, а как, если девка, тоже не спрашивала, а родила и назвала втихаря, как самой вздумалось. То есть, по большому счёту, сама сделала тебя не при делах. Ну и, раз так — какое тебе дело до этой замшелой финикийской семейки?
— Володя, полегче на поворотах!
— Ну, извини, как думал, так и выразился. Но суть-то ведь ты один хрен уловил?
— Ага, суть — уловил...
— Ну так и хрен с ними, и с твоей тутошней бабой, и с папашей ейным, — сказал геолог, — Раз уж они так вцепились в пацанёнка — не воевать же теперь из-за них со всей финикийской колонией.
— Серёга, да разве ж в них проблема? Аришат, конечно, упирается рогом как мать, и для неё это нормально, и странно было бы иначе, но Фамей, городской суффет — мужик очень неглупый, и его я тоже вполне могу понять. Проблема — в этих грёбаных тупорылых финиках, в этих маленьких простых человечках, тутошних народных массах, млять, которые бздят любых перемен в жизни...
— Урроды, млят, ущщербные! — проскрипел снова высунувший башку попугай.
— Точно, — согласились мы с пернатым всей компанией.
А теперь они и ещё сильнее бздеть будут — слухи-то о доставленном нами из-за океана большом пополнении для НАШЕЙ колонии уже ползут по Эдему, о начале в связи с этим капитального каменного строительства в Тарквинее — тем более, и здешние финики теперь забздят, как бы и у них того же самого не началось. Они хотят жить себе, как жили раньше, балдеть по-прежнему, а не вгрёбывать на капитальном строительстве. Их вполне устраивает их так и оставшийся за века существования глинобитным город, и испанских порядков им здесь не хочется. Правителей, которые будут стремиться навязать им совсем ненужный им геморрой, оказавшись во главе города — тем более. Вот и не хочется Фамею, чтобы мы воспитали из его внука такого неугодного эдемцам правителя, которого никто суффетом и не изберёт, а если вдруг и изберут, то только на один срок и никогда больше. Вот будь у города хренова туча рабов, на которых можно было бы взвалить весь этот труд, дабы граждане продолжали кайфовать — тогда другое дело, тут они были бы только за, но где ж их взять, такую прорву рабов? Ольмеков сколько ни завози, они от любой ерунды мрут как мухи, и оставшихся хрен хватит, а уже адаптированные к пустяковым болячкам кубинские гойкомитичи — хрен ли это за работники? Самим же вздрачиваться вместо тех рабов — разве ради этого переселялись за океан их предки? Им и так сойдёт! И вот хрен ли прикажете делать с этими эдемскими финикийцами, и как тут самому с такими деятелями не заделаться большим любителем немецких маршей?
— И дырень такая, что хуже некуда, — пожаловался геолог.
— Не, мне с нормальной дыркой попалась, — подгребнул его Володя, имея в виду баб, жриц Астарты, которых им Аришат на "ночной субботник" выделила, — Мне кажется, твоя тоже была вполне. Может, ты ей не в ту дырку вставил?
— Да у бабы-то нормальная, я про город этот ихний говорю — дыра жуткая!
— Я ж говорил вам, что у них тут всё на соплях, да на честном финикийском, — напомнил я, — Иначе разве сподвиглись бы наши наниматели на затраты и геморрой со своей собственной кубинской колонией?
— А теперь они тут и вовсе расслабятся, когда со стороны Гаити их Тарквинея наша прикроет, — предрёк спецназер.
— Да они и так уже начинают опускаться, — заметил Велтур, — Вы видели, как они — ну, не все, но многие — строят свои гаулы?
— Ну, из досок, как и положено, — ответил Серёга, — До выдолбленных из бревна каноэ ещё не докатились. Что тебе не нравится-то?
— Ты обратил внимание на способ скрепления обшивки? Ладно, я понимаю, что бронзы у них мало и на гвозди с заклёпками может не хватать. Ну так вернулись бы тогда к старому способу — на деревянных шпонках и нагелях. Красное дерево, из которого они здесь свои суда делают, крепче и дуба, и африканского кедра, и получилось бы довольно жёстко — хуже, чем у нас или в Гадесе, но лучше, чем во Внутреннем море. А они сверлят дырки и через них шьют доски бечевой. Ну кто ж так делает?
— В Гребипте так корабли строили при фараонах, — припомнилось мне, — если стянуть доски обшивки поплотнее, то намокшее дерево разбухает и перекрывает все щели. Получается, что такая конструкция прощает мелкие огрехи исполнения, которые неизбежны при хреновом инструменте.
— Так жёсткость же корпуса при этом ни в звизду, ни в Красную армию, — тут же прикинул Володя, — Разболтается на хорошей океанской волне и расползётся на хрен.
— Ага, жёсткость — ни в звизду, — согласился я, — Но им же не океан пересекать, а вдоль берегов каботажить. Инструмент у них говённее нашего, а дерево — гораздо твёрже, и обработать его как следует намного труднее, вот они и, чтоб с подгонкой сопряжений не париться, перешли на архаичную конструкцию, которую можно выполнять и тяп-ляп.
— Да, обленились они тут, — констатировал геолог, поняв принцип диагностики, — Ну и хрен с ними тогда, с уродами этими ущербными, — тут по большому счёту возразить было нечего — ни нам, ни попугаю. Разве только по мелочи...
Мне и по мелочи было бы насрать, если бы не этот мелкий, но уже похожий на меня пацанёнок, для которого мне хотелось всё-же другого образа жизни и другой судьбы, нежели та, что уготована ему традиционным эдемским воспитанием в этом медленно, но верно деградирующем городе. Одна надежда — на наследственность. И Аришат, помнится, в ту заваруху дала копоти, и я хулиган ещё тот, так что не в кого, вроде бы, парню рохлей вырасти. А со временем чего-нибудь и придумаем. В конце концов, наша колония рядом, можно сказать. Я для чего во второй раз через Атлантику попёрся? Чтоб развитие ейное в нужном направлении организовать, а не так, как тут у этих, млять, деградантов. Ведь не о единицах в данном случае речь, а о массовке, которая рулит всюду. И если массовка ни на что не годна, против этого бессильны даже самые толковые единицы, и те из них, которые поумнее, всё это прекрасно понимают и тянутся к себе подобным — то-то Аришат в тот раз моментально глаз на меня положила.
