— А кто же ещё? Кого ещё не жалко поставить под удар грязных варваров? А римляне — вон они, отстоялись за нашими спинами и идут теперь собирать добычу.

— Ладно, центурион, для тебя этот бой тоже уже окончен, а у нас ещё есть дело, — я указал мечом в сторону кордубцев.

— Всё правильно, помоги СВОИМ, турдетан! И это, не принимай на свой счёт того, что я сказал о варварах. Ты же понимаешь, надеюсь, что я не вас имел в виду?

— Пустяки, латинянин! — пусть уж лучше он считает меня варваром-турдетаном, а то представляться центуриону римским гражданином мне как-то резко расхотелось...

Сворачиваем влево, то бишь к римскому правому флангу, где кордубцы Трая действуют — турдетанские турмы вдоль фронта латинских когорт, лузитаны поодаль, вне броска пилума или дротика. Не будешь же разжёвывать расклад всем и каждому, а потери у латинян нешуточные, и обозлены уцелевшие соответственно, так что людям, похожим на обозливших их, приближаться к ним не рекомендуется. А кордубцам впереди нелегко. Наши конии с кельтиками уже присоединились к ним, но и лузитаны-вражины — все, кто по ту сторону от прорванного нами центра оказался — отчаянно ломятся на прорыв, так что лишними мы там едва ли окажемся. Ну так мы ж разве мешкаем? Нагоняем пеших, я прикидываю хрен к носу — и даю отмашку НАШИМ лузитанам.

Уже приближаясь, наблюдаю изумлённую харю Трая, который, естественно, принял конницу Ротунда и Сабана за не пойми откуда взявшуюся на его голову вражью подмогу и приготовился героически противостоять превосходящим силам противника, а тут вдруг мечи и фалькаты лузитанских всадников начинают споро и деловито — ага, как так и надо — рубить ЛУЗИТАНСКУЮ же пехоту! Набежавшая потом — вслед за нами — точно такая же пехота наших лузитан удивила его уже гораздо меньше...

— Он бы и глаза протёр, если бы мог позволить себе отвлечься от боя! — сдал его со всеми потрохами Битор, когда мы дорубили сопротивляющихся, "проконтролировали" не в меру хитрожопых и повязали честно сдавшихся.

— Так ведь и было отчего! — отозвался кордубец, — Вы-то с кониями — свои, и с вами всё понятно, кельтики — уже не так понятно, но всякое бывает, но чтоб лузитаны! Как вы ИХ-то в это дело втянуть исхитрились?

— Трай, ты поверишь мне, если я скажу, что никак? — ухмыльнулся я, — Мы и не собирались их втягивать, как и кельтиков, да только они сами нам навязались.

— Другому не поверил бы, но ТЕБЕ — приходится. Ты можешь не сказать ВСЕЙ правды, если в твоих интересах что-то скрыть, но я не помню случая, чтобы ты обманул явно, — покачал головой турдетанский аристократ, — И если ты говоришь, что дело обстоит именно так, значит — так оно и есть. Но КАК такое оказалось возможным?

— Раньше это было невозможно, но теперь — сам видишь. Жизнь изменилась за эти годы, Трай. Не всё мы ещё сделали, что хотели, далеко не всё, но кое-что всё-таки уже сделали. Эти люди помнят, как жили раньше, и сперва им было хуже, но теперь — гораздо лучше, и никто из них не хочет больше жить так, как жили раньше. Вот почему они здесь вместе с нами.

— Так тогда переодеть их надо было хотя бы, а то ведь от ТЕХ дикарей отличить невозможно, — заметил кордубец, — Хоть одинаковые армейские туники им дали бы...

— Надо было, конечно, но говорю же, не рассчитывали мы на них. Впредь теперь и этим озаботимся, а пока вот — как сумели и успели сходу...

— И при этом у вас ПОЛУЧИЛОСЬ, и я так и не понял, КАК...

— А вот, приглядись-ка, — я указал ему на лузитанских и веттонских пленников, с которыми как раз разбирались наши лузитаны.

А там — картина маслом. Грат, мой бывший раб, останавливается возле одного из пленных — раненого, но свирепого оборванца, и мне кажется, что не просто так, а по поводу. Останавливается и сдвигает свой закрытый кожаный шлем с гребнем на затылок, открывая лицо, и похоже на то, что знакомы они с пленником. Говорят между собой о чём-то по-лузитански, но хотя я и успел уже за эти годы и в нём немножко наблатыкаться, за дальностью хрен разберёшь. Но тут они почти сразу же на повышенные тона перешли. Слышно стало хорошо, но я всё-таки в лузитанском не силён, и пока переводил мысленно услышанное на турдетанский, да въезжал, что к чему, Грат психанул сразу же и сапогом оборванцу в брюхо засветил, а затем фалькату из ножен выдернул и верхнюю половину башки бедолаге на хрен снёс. Мы с Траем переглядываемся, и у того глаза с блюдца, а у меня они нормальные — я как раз въехал в тот момент, когда свежий труп в пыль валился. Вопли, ругань, Грат ещё на одного фалькатой замахивается, двое его удерживают, Ротунд чего-то втолковывает. Подъезжаем тоже, говорю бывшему рабу:

— Уймись! Этот тоже оскорбил тебя? Повесить! Если кто-то из ЭТИХ несдержан на словесный понос — не пачкай фалькату об каждого. У тебя вождь есть, а для таких есть участь и похуже быстрой смерти — римские рудники, — это я, во всяком случае, попытался сказать, а вот насколько успешно — лузитанам виднее, поскольку говорил я по-лузитански. Наверное, примерно так, как в нашей "непобедимой и легендарной" урюки-первогодки по-русски говорили, но понять можно, а мне только это и требовалось. Типа, беспредел рядовых исполнителей мы пресекаем, но вам, уроды, от этого легче не будет.

— Так, конечно, не делается, но я его понимаю, — поясняю кордубцу, — Работал у меня на вилле и был на хорошем счету. Освобождая его, я дал ему в жёны симпатичную мавританку, чтобы остался у нас, как мы обычно и делаем, если человек толковый, но он захотел вернуться к своим. Ну, раз захотел — свободный человек, имеет право. Вернулся, а там с ним плохо обошлись — эти дикари и сами по-человечески жить не умеют, и другим не дают, а он у меня к нормальной жизни привык. Не прижился у соплеменников, стал обратно собираться, так они его ещё и обидели без вины...

— А это, значит, был один из его обидчиков? — сообразил Трай.

— Я не расслышал начала их разговора, но скорее всего. А потом — когда орать уже друг на друга начали — эта падаль его ещё и в предательстве обвинила, а такое разве спускают? Вот, собственно, на этом мы и сыграли. Как они навязались к нам на подмогу, так я и договорился с вождями, чтоб первыми в атаку не лезли, и ПЕРВЫМИ напали ТЕ. А потом — после этого — ещё и хватает совести насчёт предательства заикаться. Ну, наши лузитаны и обиделись на такую заведомую несправедливость...

— А второго по твоему приказу вешают? Хоть бы уж подобие суда изобразили...

— Некогда, Трай! У нас тут есть ещё дела и поважнее этих бродяг! — и указываю ему на стены Гасты, — Пока римляне лагерем дикарей заняты — возьмём город в осаду! — говорю это, а самому смешно ничуть не меньше, чем собеседнику.

Я ведь уже упоминал, кажется, как крестоносцы в Четвёртом крестовом походе Константинополь "осаждали"? Вот и мы примерно так же, только с поправкой, конечно, на масштабы. Семнадцати тысяч мечей у нас с Траем нет, конечно, и в помине, но и Гаста — тоже ни разу не Константинополь. Кордубец со своими конными и пешими турдетанами напротив ближайших ворот встал, восточных, Володя со своей алой, Сабаном и Битором южные блокировал, что к Гадесу ведут, а я с Ротундом — северо-западные, со стороны морского порта. Разбиваем бивак, ставим "ежи", назначаю дозоры, шлю гонца к Рузиру с просьбой придать нам всем хотя бы по когорте легионеров, поручаю текучку Тордулу как непосредственному командиру алы, а сам с турмой личной охраны — снова к Траю, потому как обкашлять надо кое-что из предстоящего. Глядим с ним на очень даже солидные для Испании укрепления, и настроения их вид нам не прибавляет. Ворота, например, даже с тараном высаживать я бы дружески не советовал, а по лестницам на стены взбираться — было уже, помнится, дело под Толетумом...

— Думаешь, придётся штурмовать? — спросил кордубец.

— Наверняка. Добром они не сдадутся.

— Ну, это смотря на каких условиях...

— Да кто ж им ТЕПЕРЬ приемлемые-то условия предложит, после их не первого уже мятежа, да ещё и с явной поддержкой разбойников? Шуточное ли дело?

— Да, тут уже им легко не отделаться. Заставят сдать оружие и срыть стены?

— Не только. Ещё и выдать на суд и расправу зачинщиков, которые как раз и во главе города. Твоих, надеюсь, среди них не осталось?

— Ближайшую родню жены я оттуда вытащить успел — благодарю тебя, кстати, за предупреждение. Но осталась более дальняя — к счастью, она не в числе тех, кто стоит во главе города, но всё-же...

— Ясно. Нарисуешь мне, где живут и кто такие. Тоже вытаскивать надо...

— Ты считаешь, что и они могут пострадать?

— Да, как и весь город. Только давай-ка, Трай, на этом и закончим твои вопросы.

— Ты не можешь рассказать мне ВСЁ?

— Именно. А того, что мог бы — слишком мало, чтобы удовлетворить тебя...

Операция по проникновению команд нашего спецназа в город раньше, чем в него ворвутся римляне, напрашивалась и без этой незапланированной родни кордубца, так что последнее обстоятельство просто несколько усложняло задачу, только и всего. Пока я разжёвывал ему ту часть плана, которую ему ПОЛАГАЛОСЬ знать, от "моих" ворот до меня добрался посыльный Рузира, сообщив о вызове к главнокомандующему, который как раз должен был успеть уже пообщаться с Гаем Атинием, римским пропретором.

— Я уже отдал приказы префектам когорт, и ближе к вечеру вы все получите свою пехоту, — сказал царёныш, — К тебе, Максим, направляю "два — два". Доволен?

— Более чем, сияющий, — во Вторую когорту Второго Турдетанского попали на эту кампанию многие люди, которых я знавал по прежним операциям, и остальные, надо думать, едва ли сильно хуже.

— Мне тут жалуются, что ты арестовал Крусея, сына Януара...

— Ты хочешь сказать, что не за что?

— Проучить хорошенько не мешало бы, но ты предлагаешь НАСТОЯЩИЙ суд с НАСТОЯЩИМ приговором?

— Двенадцать тяжеловооружённых всадников твоего резерва и тридцать пять кониев, погибших из-за его самоуправства, ты считаешь недостаточной причиной? Если ты готов простить ему то дурацкое положение, в которое он тебя поставил, наплевав на твой приказ, это твоё дело, но эти смерти прощать нельзя.

— Если бы он просто не вернулся из боя, так было бы лучше для всех, — заметил царский наследник, — А теперь ты МНЕ предлагаешь судить его и приговаривать?

— Не тебе, сияющий. Твоё дело — назначить суд из ВЫБОРНЫХ представителей войска и обеспечить неоказание давления на разбирательство и приговор. Ну и ЗАРАНЕЕ санкционировать его немедленное исполнение...

— Тоже приятного мало. Надеюсь, не сегодня?

— Сегодня не до него, конечно. Завтра или послезавтра — по обстоятельствам.

А потом к Рузиру заявился римский посыльный от пропретора с вызовом к нему всего командования союзников. Направляемся все к нему, там лагерь ещё только строится, ну не могут римляне без этого, но здоровенная пропреторская палатка уже поставлена. Римский состав военного совета собрался полный — сам пропретор, его легат с квестором, от Пятого легиона — все шесть военных трибунов и центурион-примипил, а вот союзники — один от латинян, да один от самнитов, от турдетан Бетики вообще ни одного, так что наш царёныш и мы с Володей представляли, можно сказать, всю союзную Риму Испанию. Вот что значит "друзья и союзники", а не просто "союзники", с которыми чем дальше, тем меньше гордые квириты церемонятся...

Что римляне страшно обожают, так это длинные речи, состоящие по большей части из банальностей. Пары-тройки минут — на наш со спецназером взгляд — хватило бы за глаза, чтобы и в целом план действий наметить, и конкретные задачи всем поставить, но Гай Атиний сперва минут десять рассказывал о проклятых разбойниках, уже понёсших заслуженную кару, и о покаравшей их и защитившей провинцию героической римской армии, и всё это с таким видом, будто все остальные только-только прибыли и вообще о событиях не в курсах. Так ладно бы это, ну захотелось "вышедшему родом из народа" похвастаться, ну бывает, но он ещё и про "гнусных предателей и мятежников" Гасты на столько же примерно речугу растянул — ага, с подробным перечислением того, что он намерен сделать с самим городом и с участниками мятежа. Тут дело намечалось даже хуже, чем мы прогнозировали. Изъятие оружия и срытие укреплений — это вообще само собой разумелось, но кресты для всех зачинщиков и обращение в рабство огульно всех, кто хоть как-то участвовал — будто бы непонятно, что зачинщики многих и против воли втянули, и попробовали бы те отказаться! Но такие мелочи римского пропретора как-то не интересовали — перечисляет все эти кары и прямо тут же на полном серьёзе талдычит о переговорах с городом о его сдаче. Ага, так ему кто-то и сдастся на эдаких условиях!

Вот были у нас мысли предупредить римлянина, чтоб сам под стены Гасты не совался, дабы от гибели его уберечь и тем самым дальнейшую участь горожан смягчить, даже с Юлькой прикидывали, к чему приведёт возвращение в Рим ЖИВОГО Гая Атиния со вполне вероятным триумфом, и приходили к выводу, что в консулы он и в этом случае рылом не вышел, то бишь родом. По юлькиному списку консулов Римской Республики ни за весь 2-й век до нашей эры, ни за предыдущую вторую половину 3-го века — ни одного Атиния мы с ней не обнаружили, так что род, получается, выше претуры и не поднялся, и едва ли живой пропретор-триумфатор из этого рода изменил бы историю. В общем, его можно было бы и спасти в принципе — вопрос оставался на наше усмотрение. Но вот мы с Володей его речи слушаем, поведение его зацениваем — и не возникает у нас как-то такого желания. И горожанам этим не очень-то поможешь, и симпатий к этому долбодятлу так и не проклюнулось — хрен с ним, пущай гибнет, раз уж карма у него такая. А в неразберихе нам удобнее и легче будет на судьбу горожан в нужную нам сторону повлиять...

Закончил пропретор свои нудные речи, так и не заподозрив даже, что только что САМ окончательно подписал себе свой приговор, никакой конкретики по процедуре взятия Гасты так и не наметил, и зачем вообще нас собирал, хрен его знает. Есть такие начальники, которые оперативки собирают ради самой оперативки, лишь бы главенство своё подчинённым лишний раз продемонстрировать, а решён или не решён конкретный вопрос — дело уже десятое. Выходим, я Рузира аккуратно в сторону отзываю:

— Хорошо бы тебе, сияющий, получить сейчас отдельную задачу так, чтобы выполнять её не рядом с ним и его не сопровождать. Например, начать осадные работы с НАШЕЙ стороны города или хотя бы уж СВОЙ лагерь начать там строить, а то римляне вот свой достраивают, а у нас — непорядок.

— Это то, о чём меня предупреждал отец? — по требованию Фабриция Миликон строго проинструктировал наследника нас слушать, и если мы при разногласиях на своём настаиваем почтительно, но решительно, то "решать" по-нашему и лишних вопросов нам при этом не задавать.