— Проще древесный на месте заготовить, чем ради такого количества каменным заморачиваться, — хмыкнул спецназер, — Не парься, как задавит их жаба — они и сами всё в лучшем виде сделают, только методику им подсказать. Жадность у этих торгашей, млять — как у евреев, — он взял кифару, забренчал характерные траурные аккорды и загнусавил, подделываясь под оригинальное исполнение Новикова:
— По улице жмуром несут Абрама,
В тоске идет за ящиком семья,
Вдова кричит сильней, чем пилорама,
И нет при нем ни денег, ни "рыжья".
Сочетание тематики с соответствующим гнусавым голосом и характерными местечковыми словечками у Новикова вышло убойнейшее, и сдаётся мне, что он и сам сумел исполнить эту песню далеко не с первого раза, а с первого — наверняка ржал, как ржём сейчас и мы...
— Тоскливо покидая синагогу,
Завернутый в большую простыню,
Абрам лежит в сатин на босу ногу,
Руками налегая на мотню...
В общем, суть там в том, что копил этот скряга Абрам добро всю жизнь, а для кого копил? Скопытился, хоронят, он вдруг оживать вздумал — ага, щас! Наследство всё уж поделено, за похороны заплачено — кто ж теперь назад отыгрывать-то станет, гы-гы!
К тому моменту, как финикийцы перебрали более-менее крупный песок и поняли, что перебрать аналогичным же манером и совсем мелкий пишется исключительно с мягким знаком, у нас как раз закончился обжиг керамического "противня".
— Сыпь песок сюда, — предложил я главному финику.
— Это ещё зачем? — подозрительно спросил он, явно ожидая от меня очередной хитрожопой пакости.
— Ты предпочитаешь ломать глаза, перебирая эту пыль вручную? Я, конечно, могу дать тебе на время увеличительное стекло, — наши заржали, включая и турдетан, которым перевёл один из бастулонов.
— Разве есть какой-то другой способ?
— Есть, и именно его я тебе и предлагаю. Плавим эту пыль так, как плавили бы и нормальный золотой песок. Правильное жёлтое золото расплавится, неправильное белое — нет. То, что расплавится, мы сольём, оно остынет, и ты его заберёшь, а неправильный металл, который тебе не нужен, так и останется в виде песка.
— Еще наши прадеды пробовали так делать — не получается, — возразил финик.
— А в чём они плавили?
— В нормальном тигле, конечно. В чём же ещё?
— Вот поэтому и не получается. Нельзя в обычном тигле — он высокий и узкий, а нужен вот такой, как этот, — я указал ему на наш "противень", — При плавке мы установим его с небольшим наклоном, и правильное золото будет стекать сразу в его уголок и не смешается с крупинками неправильного.
Союзник несколько секунд посверлил меня подозрительным взглядом, но так и не сумев ни пробуравить во мне дырку, ни въехать, в чём я нагрёбываю его на этот раз, заценил уже заметно перевалившее через полдень солнце и с тяжким обречённым вздохом согласился на моё предложение. А я, пока металл греется, чтобы не стоять столбом и не скучать понапрасну, двинулся к торгующим всякой всячиной гойкомитичам, к которым меня уже подманивали Володя с Серёгой.
— Ну-ка, Макс, продегустируй! — спецназер протянул мне ломтик какого-то большого фрукта с желтоватой мякотью, — Только не подглядывать, сперва попробуй.
— Гм... Млять! Или у меня уже вкусовые глюки начались, или это ананас!
— Ага, он самый! — Володя отошёл в сторону, не загораживая от меня больше импровизированный прилавок торгующего местным ништяком красножопого.
— Так, забираем всё оптом! — я уже заценил и вкус, не сильно уступавший тому, что запомнился по супермаркетовской экзотике прежнего мира, и отсутствие жёстких косточек, вместо которых было нечто, не сильно контрастирующее с мякотью и вполне съедобное, — А верхушку с листьями куда дели? Не вздумайте выкинуть на хрен! И, это самое — где тут, млять, горшками торгуют?
— Обижаешь, начальник! — хохотнул Серёга, показывая горшок, уже с землёй и с посаженной в неё верхушкой, — Щас ещё польём, и будет всё чин чинарём.
— Что вы тут ещё нашли? — подозрительно спросил главный финик, нагнав меня уже возле посудной лавки, — Зачем вы раскладываете их по одному в маленькие горшки?
— Делай, как мы, и ты не пожалеешь об этом! — посоветовал я ему, сунув в руки пару ананасов, — На вот, пробуй, — ломтик ананаса я сунул ему уже в зубы, поскольку его руки были заняты целыми фруктами.
— Гм... Всемогущий Баал! Он вкуснее наших! А зачем вы их в горшки суёте?
— У этого нет семян, и сажать в землю надо верхушку, пока она не засохла, — разжевал я ему, — Потом, когда вырастишь всё растение целиком уже на нашем острове, будешь сажать и отростки от корней, а пока у тебя их нет — только вот так, верхушку...
Разобрались с ананасами, перекурили, а нас уже обратно к импровизированной печи зовут — золото начало плавиться. В смысле — именно золото, а платина так и осталась кучкой в виде песка, только уже не сероватого, а раскалённого до ярко-оранжевого цвета, начинающего переходить в жёлтый. И сам "противень" уже жёлтый и пышущий жаром, и по нему от кучки желтеющего платинового песка стекает в уголок тоненький ручеёк то ли белесо-желтоватого, то ли вообще слегка зеленоватого цвета, судя по уже скопившейся в уголке лужице. И этот цвет нашего финикийского союзника заметно обрадовал. Он тут же послал одного из своих людей к кораблям, и тот вскоре вернулся с небольшой литейной формой и железными кузнечными клещами. Форму подсунули под уголок "противня" с ярко светящейся бледно-зеленоватой лужицей, а два наших турдетана подсунули свои саунионы под противоположный край и приподняли, давая расплавленному золоту стечь тоненькой струйкой в форму. Оттащили, дали остыть, перевернули, выколотили из формы маленькую, но увесистую ноздреватую отливку.
— Бледноватое оно какое-то, — проворчал главный финик, — Правильное золото должно быть более жёлтым — вот как тот песок, который перебрали мои люди.
— Но ведь и не белое же, есть желтизна?
— Ну, есть небольшая.
— Расплавилось?
— Ну да, расплавилось, я сам видел.
— Тяжесть металла правильная?
— Правильная.
— Ну так и чем это тебе тогда не золото? Не нравится — давай сюда, — финикиец инстинктивно отдёрнул руку с отливкой, наши расхохотались, да и эдемцы тоже втихаря прыскали в кулаки. Наши уже сгребали с "противня" оставшийся на нём платиновый песок и слипшиеся комки губчатой платины, а он всё ещё буравил глазами свою золотую отливку, силясь разгадать, в чём же тут всё-таки подвох...
— А зачем вам этот никудышный белый металл? — спросил он наконец.
— Какая тебе разница? Я же не спрашиваю тебя, зачем тебе это золото. И тебе, и вашему Совету Пятнадцати достаточно знать то, что нас этот металл интересует. Для вас он бесполезен, но он всё равно будет оставаться у вас после отделения от него нужного вам золота, и ты знаешь теперь, как это легче и удобнее сделать, а мы согласны покупать его у вас по цене хорошей меди.
— Серебра! — вздумал торговаться этот прохвост.
— Нет, это было бы слишком дорого. Нам выгоднее тогда будет сплавать сюда и наменять его у дикарей за бесценок самим — вместе с золотом, кстати — мы ведь уже и сами знаем теперь, куда плыть и с кем торговать. А по цене меди мы этим даже утруждать себя не станем, если сможем купить этот металл у вас. Не жадничай сверх меры, вам ведь остаётся золото, если мы сойдёмся с вами в цене вот на этот бесполезный для вас металл.
— Ты предлагаешь нам медь, но она у нас есть и своя, — заметил финик, — Дай нам тогда хотя бы уж бронзу вместо меди. Тебя это не разорит, а нам бронза нужнее её. Ты же видел наше железо — мягкое, быстро тупится, легко ржавеет. Разве покупали бы мы ваше оружие, будь наше не хуже? В этих странах всё, что можно, надо делать из бронзы, как ваши громовые трубы. Только из бронзы можно здесь делать шлемы и доспехи, да и твой кольчатый доспех разве не бронзовый? У тебя и твоих друзей даже мечи и кинжалы из бронзы! Нам тоже нужна бронза, а вы привозите её мало. Не надо меди, дай нам бронзу!
— Верно, у вас нет олова, а без него вам не выплавить бронзы, — согласился я, — Хорошо, так будет справедливо — мы получаем то, что нужно нам, вы — то, что нужно вам.
— Ты не слишком щедр к этим финикийским крохоборам? — съязвил Серёга, — Я понимаю, что уподобляться им в падлу, но не до такой же степени! Ты хоть понимаешь, что только что уступил им монополию на колумбийское золото?
— Ещё один, гы-гы! На себя взгляни — далеко ли сам от их крохоборства ушёл?
— По-твоему, это крохи?
— Это хороший куш, и именно страх его потери надёжнее всего удержит их от задирания цен на платину и на кое-что ещё, что понадобится нам из этих мест. А золото — ну не уподобляйся ты этому финику, в натуре! Если уж нам мало будет того, которое мы зарабатываем на торговле, так ты у нас геолог или нахрена? В одной только Колумбии оно имеется, что ли?
— Не только, конечно. Есть и на Кубе, и на Гаити, но тамошние россыпи гораздо беднее, а главное, ты же сам говорил, что сибонеи — никуда не годные рабы.
— А я тебе вовсе и не на Кубу с Гаити намекаю. Только у себя нам ещё массовой "золотой лихорадки" не хватало! Забыл уже, из-за чего реальная Испания при Габсбургах в жопе оказалась? Вот как раз из-за этого, ну и из-за обезьяньих имперско-гегемонских амбиций, конечно, а развились и поднялись на их золоте с серебром — какие-то торгаши и мануфактурщики ннидерландские. К ним, считай, те испанские драгметаллы из Америки утекали в уплату за их ширпотреб. Работать надо и развиваться, и тогда драгметаллы сами к тебе потекут от их отсталых добытчиков. От тех же гребипетских Птолемеев и от тех же римлян. А по эту сторону Атлантики — вот от этих эдемских фиников, которые — прикинь, сами то золото у тутошних колумбийских дикарей наменяют и сами его на Кубу привезут. А если мало тебе ещё и их золота окажется, так Мексика на что?
— Так а у кого ты там золото менять собрался? Сам же говорил, что у майя его нет, ольмеки его не ценят и не собирают, а ацтеков и даже тольтеков и самих ещё нет и в помине. Сапотеки разве что? Так они ближе к тихоокеанскому побережью...
— В ближайшие годы — ни у кого. Говорю же, на хрен нам не надо этой грёбаной "золотой лихорадки". Кто работать станет и нормальную жизнь обустраивать, если можно будет тупо накупить бус с колокольчиками и зеркалами и сплавать золота на них у чуд в перьях наменять? А на перспективу, когда понадобится — всегда можно будет показать и мексиканским красножопым образцы песка и самородков, чтоб въехали, на чём они могут наши ништяки честно зарабатывать. Въедут — начнут ценить и собирать, сами разведают, нароют и намоют...
— Стоп, а у майя точно золота нет? — спросил Володя, — Вроде ж, было в реале?
— Ага, в последнюю пару веков перед Конкистой немного появилось. Те крохи, которые они не утопили в сенотах в жертву богам и не зарыли с высокопоставленными покойниками, испанцы выменяли у них на безделушки в первых же экспедициях. Всё оно было у них привозное — из Мексики и Панамы, а своих месторождений на Юкатане нет. Прикинь, этих майя испанцы открыли первыми, а завоевали — последними. Кортес взял Теночтитлан в двадцать первом, на третий год экспедиции, и это с самого начала считаем, включая первый поход и "Ночь Печали".
— Тыща пятьсот двадцать первый? — уточнил спецназер.
— Ага, шестнадцатый век. При этом юкатанские майя открыты ещё до него, а сам он благополучно пересёк весь Юкатан, когла подавлял бунт одного из своих офицеров в Гондурасе — там какое-то своё золотишко водилось, и было из-за чего собачиться, а с майя взять было нечего, и на них даже не отвлекались. Даже Тайясаль ихний Кортес знал и посещал, но пренебрёг им.
— А почему "даже"? Чем этот Тайясаль так знаменит?
— Потерпи маленько, дойдём и до него. Это, значится, двадцатые годы — ага, того самого шестнадцатого века. Тридцатые, первая половина — это поход Писарро, уже окончательный, когда он инков завоевал. Тоже, кстати, где-то за три года управился, как и Кортес в мексиканском Анауаке. Вторая половина тридцатых — Кесада муисков тутошних завоёвывает, колумбийских, и тоже где-то к сороковому году справился. И собственно, на этом халява кончилась, все жирные сливки сняты теми, кто успел, а опоздавшие к захвату и дележу благородные доны либо ищут Эльдорадо, кто подурнее, либо выхлопатывают себе асьенду с пеонами, кто попрагматичнее. Вот тут-то они только и заинтересовались наконец теми юкатанскими майя...
— Так погоди, разве Монтехо вторгся туда не в конце двадцатых? — вмешался Серёга, — Там ведь и до сорокового месиловка была ещё та. Две экспедиции майя выгнали взашей, а в сороковые была уже третья.
— А сколько там участвовали в тех первых двух экспедициях? Сотни ведь по полторы, не больше — сравни с пятью сотнями Кортеса, с которыми он начинал. Писарро, правда, начал с двумя сотнями, но неоднократно получал сильные подкрепления. Кесада вообще привёл в страну муисков человек девятьсот, а выступило с ним из Перу гораздо больше. А Монтехо и в сорок первом повёл на Юкатан где-то человек четыреста — и это из Мексики, где испанцев тогда была уже не одна тысяча, а завоёвывать из вкусного было уже нечего. Это и есть по-твоему признак интереса к майя?
— Ну так майя ж и сопротивлялись так, что не очень-то и тянуло с ними воевать. Дважды ведь уже выгоняли на хрен этого Монтеху. Только в сорок шестом, кажется, он их и покорил окончательно — пять лет, считай, покорял.
— Не без того, но это не от их силы, а от их раздробленности. С ацтеками и инками ведь как было? Захватил в плен их царька, и дело в шляпе, возглавить войну с тобой и сопротивление больше некому, и ты тупо давишь местные неорганизованные выступления. А у майя раздробленность — привычный образ жизни. Ты разгромил одного царька, а его вояки убежали к соседнему, ты на него пошёл, а у него уже и ветераны с опытом войны против тебя имеются. Бьёшь этого — у третьего ветераны уже и от первого, и от второго, и каждого следующего из-за этого бить труднее, чем предыдущих. Но — побил наконец и их всех, партизанщина шелупони — уже не в счёт. А теперь — внимание, начинается самое интересное. Проходит после завоевания десять лет, все майя покорены, крещены — сам Диего де Ланда постарался, поделены по асьендам и послушно вгрёбывают как папа Карло на благородных донов. Тишь, да гладь, да божья благодать, короче. И тут вдруг начинаются массовые волнения, да ещё и с отступничеством от христианства и со стремлением восстановить прежнее великое государство — ага, которого на самом деле у них никогда и не было, и существует оно только в их сильно приукрашенных преданиях. Ну, типа, рассказывают старики, что в годы их молодости и трава была зеленее, и небо голубее, и вода чище, и у самих у них и хрен стоял, и деньги были. И выясняется, что не только те старпёры мутят воду, а ещё и чья-то зловредная агентура, и когда кого-то из неё ловят, пытают и раскалывают, то оказывается, что где-то в глубине полуострова есть ещё один городишко майя, никем не завоёванный оттого, что находится совсем в гребенях, и о нём хрен кто знал. А теперь там возомнили себя наследниками великой цивилизации.
