Я - природник. Главы 1-15.

— Что вылупилась, скотина? Давай уже, давай.

Он дал. Рванувшись вперед, проскочил разделявшие нас метры почти мгновенно, за доли секунды. Но я успел. Отпустив мечи прыгнул, ухватился за край помоста и тут же, без остановки бросил тело вперёд. Уже в полёте развернулся, руки к плечам, — рукояти снова в ладонях. Приземлился ему на спину, сразу ударил — скользящим в голову, и ещё раз, ещё, обоими мечами, попеременно...

— Глаза!!!

Да, глаза. Раны затягивались. Быстро. Но тварь и правда замерла, как говорил Тим. Прикинув, что пара секунд у меня есть, сделал шаг, развернулся и ударил. Мечи вошли глубоко, по рукояти. Тварь затряслась так, что я еле устоял на ногах. Наконец лапы подогнулись и зубатый грузно опустился на пол, поднимая вокруг себя облако пыли. Кажется всё...

— Отпусти.

Что? Ах да. Разжал ладони, мечей не стало. Даже обидно. Красивые они у меня.

— Глубоко засадил. Сам бы не вытащил.

— Зато надежно! Слушай, мне кажется, или он поменьше стал? Э?

— У любой магической твари регенерация отнимает много силы. А размер зверя и зависит от её количества.

— Как же исходный материал, скала? Ты же сам сказал, что..

— Вокруг посмотри.

И правда, вокруг твари весь пол был усыпан каменной крошкой.

— Аа... Почему она вся не превратилась в камень?

— Если вычерпать всю силу, то превратится.

— То есть эта шкура однажды может ещё стать каменюкой?

— Не волнуйся так, не станет.

— О! Тил! Привет. Кстати, как ваши дела? С силой.

— Привет. Примерно так же, как и раньше.

— Почему? Тим, ты же говорил, в этой зверюге много силы. Да я сам почувствовал..

— Около тысячи мер.

— Но вы не забирали всё?

— Мы взяли половину.

— Тогда я не понимаю.

— Чтобы набрать полную силу, нам нужно около двухсот тысяч мер. Каждому.

Да. Ответ из серии — почувствуй себя младенцем...

И тут меня затрясло. Ноги подогнулись сами, я прислонился к стене, потихоньку сполз.

— Ч-что со мной? — из горла вырывался хрип.

— Спокойнее, просто мандражка. Первый бой.

Угу. Спокойнее. Стер со лба холодный пот. Спокойнее. Взгляд скользнул по полу и задержался на останках (правильнее сказать — остатках) Хромого. Я понял — будет тошнить.

После мучительного расставания с завтраком мне полегчало. Встав и стараясь больше не смотреть на труп, двинул к выходу. Воина из меня не вышло...

— Ничего, привыкнешь. Все привыкают.

— Ну-ну. — Впрочем, с приближением к выходу настроение вернулось.

— Эй, Тим! А что, если Аллеорха бить и бить, он будет все меньше и меньше?

— В принципе да.

— Так надо было мутузить его подольше! А что? В пещерах мышей бы ловил...

— Ну ты зверюга! Шкуры не жалко?

— Только это и остановило!

Уже в проходе перед заслоном я услышал голоса.

— Да не сдюжит! Куда одному-то.

— Дык маг ведь. Как-никак, значить. — Это Мякинь. Смотри ты, защищает!

— Ну маг и шо? Мудрый вона тож маг был. Помер? Помер!

— Так его чёрный траванул! Знамо дело, вся колония тогда болтала.

А это уже интересно. Местные ещё помнят Феолия? Значит, дело было не сто лет в обед, а главное — Кхорг может быть ещё жив. Да почти наверняка даже. Расклады.

— Эй! Отпирайте! — Я пару раз пнул ботинком доски. Разговоры стихли.

— Так это.. Живой ты значить? А зубатый?

— С собой привёл! Будет дом сторожить! — Повисло молчание. — Да отпирайте уже! Совсем дурни? Сдох ваш зубатый!

— Боязно.

— Я сейчас ваши щепки сожгу к чертям собачим! Да вместе с вами, чтоб не боязно было!

— Так точно мертв зубатый-то?

— Мертвее Хромого будет.

— Кончай базар, мужики! Отпираем, значить.

* * *

Радости старателей не было конца. Нет, сначала они послали "на разведку" какого-то местного дурачка. Когда же тот вернулся зелёный от страха, но живой, вниз понеслись всей толпой, толкаясь и обгоняя друг друга. Хвала богам, обошлось без жертв.

Спускаться второй раз было лень, но я беспокоился за шкуру.

— Мякинь!

— Тута я, господин, тута!

— Шкуру кожевнику, пусть займётся. Панцирь содрать сможете?

— А то как жеж! Смогём, господин. Тока вот...

— Ну. Что мнёшся, говори уже!

— Эта... Зубы с когтями забрать могём? Нам бы эта... На ножи там их и прочее...

Вопрос. Про зубы мне Тим ничего не сказал. Может, и мне сгодятся? Только куда?

— Клыки забери. Штуки четыре, из заднего ряда — они крупные. Отличные ручки для ножей будут.

Спасибо, Тил.

— Клыки заднего ряда мне, остальное ваше.

— Благодарствуем, господин! Дай вам боги здоровья!

Работа закипела. Я уже собрался уходить, но вспомнил про одёжку.

— Э! Мякинь! — Тот оторвался от руководства.

— Ась?

— Слушай, кожевник твой, он как — одежду перешить может?

— А тож! Вижу, не с вашего плеча, но чо перешивать-то? Новую сварганит, во из шкуры зубатого, значить... Крепкая кожа, стрелу держит. И эта. Ежели пластин с панциря нашить, вовсе брони будут, значить.

Достал он меня со своим "значить". Хм. Может и правда новую сшить? Или у скелетона получше была?

— Ты вот скажи, Мудрого помнишь?

— Как жишь не помнить. Жил тут. Годов тридцать уже тому. Може боле, как упомнить? Вы в пещерах живёте, значить? Ежели с его плеча одёжа, то и не думайте даже. Мудрый в бои-то не лез, всё больше химичил чего. Так и брони ему к чему? Так, простая одёжа, значить. И не думайте, с зубатого оно крепче буде!

— Ладно, уговорил. Но его одежду тоже принесу. Кожевника предупреди, вечером зайду.

— А то как жеж! Скажу.

Пойду в свою пещеру, передохну. Вряд ли они зажмут шкуру, побоятся. А что? Пусть попробуют. Я усмехнулся.

Еле осилив подьём по канатам, я прихватил с собой покрывало и выбрался на крышу. Надо было решить важный вопрос — как меня зовут. С людьми как общаться?

"Как вас зовут?"

"Не знаю, дяденька, не придумал еще!"

Занятый этими мыслями, расстелил покрывало, улёгся поудобнее и... уснул.

— Очнись, слышишь, очнись!..

Человек открыл глаза, застонал.

— ...ка Аг.. — горло не слушалось, разбухший язык еле шевелился во рту.

Утро было хмурое, вряд ли сегодня сквозь эти тучи пробьются к земле лучи солнца. От села остались лишь дымящиеся головешки, шипящие под мелким, надоедливым дождиком. Мужчина лежал около одной из обвалившихся изб, нога его была придавлена обгоревшим с одного края бревном. Рядом с ним, завалившись на бок, лежала старуха. Жить ей, похоже, осталось недолго — кровь из-под бока растеклась аж до повалившегося забора.

— Камень...

— Бабка Аглая... — справился он наконец.

— Камень... Возьми...

Приподнявшись и вытягивая руку, старуха замерла на мгновенье и тут же опала, повернувшись на спину. В ладони, на тускло блестевшем серебром шнурке, был зажат продолговатый черный камень.

Мужчина освободил ногу, расставшись с последним сапогом, на коленях подобрался к старухе. Провел ладонью по лицу, прикрывая глаза.

— Бабка Аглая...

С окраины села послышались крики. Разжав морщинистую руку, человек забрал камень и упав на живот, пополз.

"Скорее за дом, надо успеть добраться до леса. Там болота, там не найдут. Камень. Почему она отдала его? Ещё мать смеялась, мол Аглая даже в бане его не снимает. Да. Мать. Теперь и не похоронить."

Мужчина оглянулся на обрушившийся сруб, замычал и, глотая слёзы, пополз в лес.

Кругом голова

— Госпоодиин! Господиин! — Орали с подножья утёса, судя по голосу, это был Мякинь. Сколько же я проспал? Глянул на небо, — похоже дело к вечеру.

— Чего тебе?!

— Готово, господин! Шкура, значить!..

— Жди там!

Собрав покрывало и спускаясь по лестнице, я вспомнил, зачем выбирался на скалу. Да, сам никто и звать никак. Выдвинув из-под кровати сундук с одеждой, достал черные куртку и штаны, сшитые из мягкой кожи. Отнесу перешить — надо в чём-то "дома" ходить? Не в броне ведь.

— Тил?

— Да, дорогой?

— Хм. — Я даже плечи расправил от такого обращения — Тил, солнышко, скажи... Мои сны, что это?..

— Прошлое. — Опять этот циник влез! Я может, приятную беседу собирался завязать! С девушкой.

— Тим прав. Сны эти — твоя жизнь. До ухода.

— Весёленькая жизнь...

— О чём они?

— Война. Моё село, оно... И мать, они убили маму.

— Кто — они?

— Я не знаю. Люди. Ещё там была старуха, отдала мне камень, перед смертью.

— Это один из двенадцати камней, часть артефакта. — Снова Тим.

— Ясно.

Пока мы говорили, я спустился вниз. Мякинь топтался у входа, теребя в руках засаленные рукавицы.

— Готово, господин. И панцирь содрали.

— Идём.

Пластины панциря лежали на камнях прямо посреди домов. Сложены были аккуратно, в точности повторяя очертания твари. Зачем это? Не иначе как показать, что всё на месте, себе ничего не взяли.

— И что, ничего не стащили?

Зря я спросил. Мякинь надулся, как пузырь, глаза повылазили, сам красный... Как бы не лопнул, бедолага!

— К-как!.. Как можно, господин. Мы не воры! Да за такое дело у нас...

— Ладно! Шучу я. Что со шкурой?

— У кожевника она. Вы же одёжу прихватили? Тады к нему идти надо, значить. Заодно и шкуру глянете. Тока...

— Что ещё?

— Стал быть это... Я понимаю, значить... Но мужики просили...

— Да говори уже!

— Эта... Може могёте нам панциря с хвоста отдать? Для брони-то он не годный, а на кирки хорошо буде... Дорогия они, но мы отработаем... Что скажитя, значить... Пару бы...

Я подошёл к пластинам хвоста. Толстые, клиновидные наросты и правда, по форме своей напоминали означенный инструмент. Отдать? Что дорогие понятно, железные таким не чета. Но у меня и пластин останется масса, а если старатели будут считать, что в долгу... Мало ли, что понадобиться может.

Подходящих под кирки пластин было с десяток. Оставлю себе пару.

— Выбери, какие понравятся. Восемь.

Честно сказать, всю жизнь думал, что выражение "глаза на лоб полезли" — это абстракция. Я ошибался. Мякинь долго изображал из себя рыбину, которую вытащили из воды и хорошенько стиснули руками. Пучило его страшно.

— В-восемь?!!

— Ага. Пошли к кожевнику.

Народ позади нас выплёскивал эмоции. Хорошо иногда быть добрым. Приятно.

Хижина кожевника стояла отдельно, ближе ко входу в тоннель. Поплутав по бесчисленному количеству пересекающихся дорожек, прорубленных в скале, мы забрались на два уровня выше площадки, располагавшейся у подножья утёса.

— Мякинь, зачем столько дорог?

— Разработка тута была, открытая значить. Вот и нарубили проходов. После сбили, что мешало. Эта... Для удобства.

Ага. Для удобства, значить. Тьфу!

— Мякинь! Ещё услышу "значить", буду бить.

— Так я эта... Не со зла, зна...

Хм. Может и сработает. Хотя зря я с ним так. Хороший мужик.

— Доброго дня. — кожевник вышел навстречу. — Дал? — Это он о чём?

Мякинь опять сделал страшные глаза:

— Восемь!

— О!

Ясно. Не мытьём, так катаньем, но панцири всё равно бы выклянчили.

Кожевник был плечистый и выглядел на фоне Мякиня внушительно. Да и просто приличнее, — в добротной безрукавке на меху, из-под которой выглядывала серая рубаха, и в плотных широких штанах черной кожи он смотрелся как... Как кожевник. Показав мне шкуру, он объяснил, что выделка дело не быстрое и отправил в хижину, снимать мерку. Жена его, пожилая уже тётка (Ага! Женщины тут всё же есть!), не слушая возражений и приговаривая "Чего я там не видела", заставила меня раздеться. Наконец, стоически перенеся все пытки, я выбрался наружу.

Мякинь уже ушёл, кожевник же ухмыляясь, изрёк:

— Огонь баба, а? — Вот зараза!

— Когда готово будет?

— Броня не скоро, недели три уйдёт, не меньше. А за этим, — он кивнул на свёрток — завтра к вечеру зайди.

— Что я должен?

— Это мы тебе должны. За кирки и шахту.

— Ну, до завтра тогда. И спасибо.

— Да. До завтра.

Лаконичный, что мой Тим. Зато как звать не спросил! Да, кстати...

— Тил, солнышко! Безымянный я хожу. Может, придумаем что?

— А какое имя ты хочешь?

— Не знаю даже! Встречают-то по одёжке. Хочется, чтоб звучало красиво и представительно было.

— Думаешь, тебе нужно выделяться и быть заметным?

— Эмм... Ну а как тогда? Тим присоветовал назваться Белым. Но глупо же?

— Почему нет?

— Да это и не имя вовсе, так — прозвище будет. Хотя... Он мне недавно легенду рассказывал, о первых людях...

— Тэгир.

— Что?

— Тэгир, — белый на языке первородных.

— А и ладно. Пусть будет Тэгир. — Вот и меня теперь зовут на букву "Т".

Запутавшись в местных перекрёстках, я просто спрыгнул на уровень ниже и побрёл в свою пещеру.

Надо, наверное, полистать "Устройство мира" на сон грядущий. Да и завтра тоже — заняться особенно нечем, если только к кузнецу зайти, заказать ему лезвия для ножей. Ещё можно расспросить местных о Кхорге, зачем он так рвался в пещеры? Может, я не всё знаю о своей берлоге?

Планы мои начали меняться сразу же, как я взялся за книгу. Нет, она не рассыпалась на части, просто в ней нашлась карта колонии, которую скелетон при жизни грубо использовал в качестве закладки. Великий мудрец Веолдр Забр вновь отправился на полку.

Я узнал не мало интересный вещей! Колония была громадной и располагалась в горном массиве, похожем сверху на неровный разорванный круг. В центре его тоже возвышалась скала, на которой стояла крепость. Вокруг неё, если верить пометкам на карте, располагались торговые ряды. И во все стороны в скалы уходили тоннели, ведущие к разработкам. Наше ущелье, зажатое между двух скал, находилось на самом отшибе, не имея даже прямого выхода к крепости. Кстати, а что в ней? Завтра обязательно надо разведать! И ещё одна вещь — я узнал, где обитает Кхорг. Если он не перебрался куда-нибудь после смерти Феолия, то дом его стоит недалеко от центра колонии, но в противоположной её части. Мудрый отметил это место на карте жирным крестом, написав снизу его имя. Хм, боялся забыть?

Стемнело довольно быстро, и не желая корпеть над книгами в свете факела, я отправился спать.

* * *

Проснувшись с утра, решил немного потренироваться с мечами. Даже не одевшись (а кого стесняться), выбрался наверх. Брр, прохладно сегодня! Подойдя ближе к краю утёса, я понял, что разминка накрылась медным тазом — внизу, рядом с домом кожевника, трое плечистых парней били Мякиню. Еще несколько околачивались неподалёку. Непорядок.

Незамеченным подобраться было почти нереально, пошёл в открытую. Впрочем, внимания на меня никто не обращал, все были при деле. Конечно! Поглазеть, как старосту колотят, да забесплатно, кто ж такое пропустит. Нет, чтоб помочь.

Подойдя поближе, стало ясно, что гости к старателям пришли не простые. Дюжина парней, облаченных в легкие доспехи, были вооружены одинаковыми копьями и короткими мечами. Лишь один в руках вместо копья держал короткий жезл. На местное население никак не похожи. Стража?

— Ты, Мякинь, совсем оборзел. Тебе жизнь недорога? — старосту очередной раз приложили о дом кожевника. — Последний раз спрашиваю — где панцири?