— А как же ваши доисторические греки?
— У них, ещё три тысячи лет назад, в силу аномальных географических условий, был политический плюрализм. Где-то — поголовно вооруженные банды "профи", торговцев и пиратов, а где-то — "вертикаль власти" и обезоруженное население. Соответственно, в лютую голодуху — наблюдалось целых два типовых сценария "самоликвидации".
Первый:
Все, от мала до велика — дружно поднялись, вооружились, сели на корабли и поплыли грабить соседей. Обычно — в никуда... Так как соседи, причем, одновременно — поплыли грабить их...
Второй:
Вооруженная охрана правителя осажденного города, трезво прикинув свои перспективы, присоединилась к врагам... И вместе с ними — отправилась искать поживы где-нибудь ещё. С концами...
В "модуле" ватной завесой повисло молчание.
— Как-то безрадостно излагаете. Я бы сказал — депрессивно... — пробурчал селектор.
— В мифах — оно веселее. Но мифы — это пересказ пересказа чьих-то выдумок. А жизнь сурова, — огрызнулась филологиня, — Этим моментом — "войны за еду" отличаются от "традиционных"...
— Мне кажется, всё было сложнее... — скромно вставил словечко ошарашенный Соколов.
— Конечно! — не стала спорить внучка секретного академика, — Второй вариант — мог выйти "долгим" (вроде многолетней осады Трои). Мог выйти "хитрым", за счет предательства... А мог — оказаться "мгновенным". Например, сирийский город Угарит — взяли за 4 часа. Глиняную табличку, с сообщением о начале осады — археологи достали из обжиговой печи через три тысячи лет... Тем не менее — никакой альтернативы-то не было. Ну, по тогдашним понятиям... Есть нечего! Вывод — "не фиг сидеть в охране дворца, пора грабить караваны!" Думаю, — она покосилась на меня, — немцы, именно поэтому, так упорото, аж до самого 1944 года — продолжали удерживать осаду Ленинграда. Они ведь, на древних мифах — натурально свихнулись. Мыслили столетиями и тысячелетиями...
— Галина? — чертов стимулятор! Ответ сложился в голове раньше, чем отзвучал вопрос.
— Нацисты не зря поехали крышей на исторических аналогиях. Всё правильно. Их тогда устраивал любой сценарий! Бегство из города нескольких миллионов голодного мирняка, предательство среднего звена руководства осажденного города (уморившего лишнее население, уже сидящего на золоте Блокады и яростно желающего "зафиксировать прибыль") или внутренний голодный бунт "черни". Грустно.
— Но, ведь все не погибли! — каудильо попытался внести в дискуссию нотку оптимизма.
— Ага... — без энтузиазма отозвалась Ленка, — В блокадном Ленинграде "процесс" был прерван снятием осады. Результат культурного шока — в принципе не подлежит обсуждению. Это мы тут, на безлюдье безнаказанно хулиганим. А там, — она неопределенно мотнула прической, — за меньшее, из универа с "волчьим билетом" выкидывают. Крупномасштабные реальные примеры саморазоблачения власти — абсолютно табуированная тема... Про такие вещи разрешается, максимум, сочинять сказки или мифы...
— Тогда, кто же сочинил мифы о героических временах?
— Потомки выживших, естественно! — оживилась филологиня, — Очень правильно задан вопрос... По археологическим данным и сохранившейся статистике Древнего Китая, даже после самых ужасных бед, человеческий социум никогда не вымирает поголовно. Все же Homo Sapiens Sapiens — "вид-генералист". Предельное проседание его численности где-то на порядок. При совсем уж экстремальных катастрофах — раз в двадцать. Не менее 5-7% от исходной популяции — обязательно остается. Всегда! Прошедшие "бутылочное горлышко" эволюционного отбора, создают новую цивилизацию. И это не потомки бандитов или паразитов, — она сама себе удивленно хмыкнула, — Интересно складывается!
— "Окситоцинщики"? — спрашивают — её, а смотрят — на меня. Ничего, послушаем...
— Одно из самых удивительных свидетельств социального коллапса цивилизации в конце Бронзового века — так называемые "пиковые поселения" на горных вершинах Крита, — под нос себе тихо продолжила Ленка, отключившись от реальности, — Они возникли одновременно, ближе к концу XIII века до новой эры и просуществовали — где-то с 1200 по 1000 год до нашей эры. Самое известное поселение данного типа — Карфи. Высота — большее километра от уровня моря. Я там была, на экскурсии, — она подняла голову и встретилась взглядом с Соколовым, — Жуть!
— Конкретнее?
— Всё — вот прямо, как у нас сейчас! Дорога на горушку — крутая и каменистая. Пока добирались наверх — облака пейзаж застилали, не давая ничего разглядеть. Вершина — дико ветренная и холодная-промозглая, даже летом. И это окупалось. Долины вокруг — никак не защищены. А с высоты — отлично видно, во все стороны. Пока враги карабкались по тропе, пытаясь добраться до деревеньки — хозяева успевали приготовиться. В Карфи не было укреплённых стен. Весь расчет на труднодоступность места и отчаянную отвагу ополченцев. Так они и отсиживались, в постоянной осаде, почти двести лет. Разводили огородики, собирали плоды малоурожайных в горном климате деревьев, пасли коз и овец. Из местной железной руды — ковали мотыги, топоры и мечи. Но, не сдавались и сдаваться не собирались.
— Что-то мне это напоминает... — вклинился в разговор говорящий ящик.
— "Спарте не нужны стены, её охраняет доблесть граждан!" — отчеканила филологиня, — Железная Революция (доступность металла) — породила военную демократию ранее невиданного типа. В бой "за малую родину" шли все способные держать оружие. Результат? В "пиковых поселениях" никогда не было дворцов. Но и это — не всё. В отличие от изобильных времен Микенской эпохи, любые "пиковые поселения" — продовольственно самодостаточны. Такую деревню технически невозможно "взять измором".
— Принципиально новый тип цивилизации?
— Более или менее, — согласно кивнула Ленка, — Строй, в любом месте производящий всё необходимое из подножного сырья, военная демократия "прямого действия" и суровая "солидарная мораль". Ни храмов, ни тюрем, ни судов, ни армии, ни царей... Одни поголовно вооруженные граждане.
— Ну и что это "вооруженное братство в нищите" критянам дало? — осведомился завхоз.
— Когда новая цивилизационная модель заработала в полную силу, — тонко усмехнулась филологиня, — они спустились с гор в долины... и мало никому не показалось... А окружающие — так впечатлились, что социум Крита, на столетия (!), стал в Элладе признанным образцом для подражания. Согласно Геродоту, Ликург (тот самый), сочиняя знаменитые законы, вдохновлялся именно общественным устройством Крита, где лично побывал в начале IX века до новой эры. А потом — началась деградация.
— В смысле? "Законы Ликурга" законсервировали государственный строй Спарты на века.
— В том и беда, что государственный. Важнейший элемент жизни "пиковых поселений" — это отсутствие ярко выраженного разделения труда, объективно порождающего сословия. Там все равны.
— В каком смысле? — осекся селектор, — Не царское это дело, землю плугом пахать!
— Вы так уверены? — победно оскалилась внучка секретного академика.
— Кончайте разговаривать загадками, — зло ощетинил усы каудильо, — Скоро светает!
Насчет "светает" — начальник погорячился. Черно-серый мрак за окнами рассеиваться не собирается... И мысли в голове крутятся ему в тон. Такие же тоскливые и беспросветные. Впрочем, Ленка — сегодня в ударе...
— "Острый опыт" ленинградской Блокады — дал ответ на давно мучивший историков вопрос. Каким образом растленные гедонизмом позднемикенские торгаши-греки дошли до мысли принять суровые "спартанские" порядки?
— То есть...
— Они до неё не дошли! Передохли раньше... Остались в живых только те, кто задолго до катастрофы, где-то так примерно и жил, на собственных харчах. Презираемый "успешными" соседями.
— Вы про огороды, весной 1942 года — срочно разбитые на газонах осажденного города?
— Я про сепарацию ленинградцев по трудовой этике. Готовые сами кормиться трудом "с земли" — остались. Все остальные — ломанулись в эвакуацию. С тем же пылом, с которым летом 1941 года пытались "зацепиться" в Северной столице... От близкого знакомства с бытовыми повадками этих самых "ленинградцев" — страна запоздало вздрогнула.
— В смысле?
— Истерическая неприязнь к ручному труду. Дед рассказывал, что, даже расселившись в обычной коммуналке — "эвакуированные ленинградцы" чурались любой физической нагрузки и даже полы в своих комнатах не мыли. Складывались и раз в неделю кого-нибудь для этого нанимали, — филологиня поморщилась, — Дикое отвращение к уборке и мытью полов — старая и смешная болезнь у "культурных" аборигенов "города на Неве". С дореволюционных времен замечено... Едва обзаведясь своим жильем и совсем чуть-чуть приподнявшись по уровню достатка, "понаехавшие" в Питер — первым делом спешили нанять "поломойку", как символ своей "интеллигентности"! Провинция, впрочем, брала с них пример. У Деникина описано, как семья его школьного преподавателя математики, молодого учителя "толстовца", лично стирала и убирала, выносила помои и обедала за одним столом с работягами. На них сбегались посмотреть со всего провинциального города, как на дивное диво. "Приличные люди", сначала ославили парочку "тронутыми", потом — "социалистами", а затем — накатали на них донос в полицию. Кастовая мораль не терпит малейших следов трудовой демократии. Пока работает шудра — брахман должен мыслить.
— Даже под угрозой голодной смерти?
— Для "вертикала" потеря привычного социального статуса — страшнее лютой смерти. Некоторые... — взгляд в мою сторону, — могут обижаться, но для большинства ленинградцев и "гостей города", ранней осенью 1941 года, публично взять в руки тяпку или лопату означало полный зашквар. Какие там огороды или грибницы...
— И нет никакого выхода?
— Почему? Если кто-то из признанных "авторитетов" покажет пример, то холуи низкого ранга — наперегонки бросятся ему подражать. Только, где же такого взять? В блокадном Ленинграде, к примеру — не нашлось ни одного. Косплеить хрестоматийный образ вождя мирового пролетариата, своими руками таскавшего бревна на субботнике — профессиональные "верные ленинцы" не спешили.
— Вид бегущего генерала, в мирное время — вызывает смех, а военное — панику, — крякнул Соколов, — Есть на свете вещи, которые начальство Ленинграда осенью 1941 года себе позволить не могло. Паника, это страшно.
— Не смогло или не захотело... — покосилась в мою сторону Ленка, — Вопрос, очень давно, "академический".
— Таки нет! — вклинился в беседу голос из селектора, — Ящики с грибным компостом Вячеслав тягал лично.
— Я же — не античный герой! — филологиня невоспитанно фыркнула, — Мне "статусные" заморочки — по фиг.
— Ошибаетесь! Античные герои как раз и делятся по этому признаку на две абсолютно несочетаемые категории. Одни постоянно "статусно озабочены" и посвящают всё своё свободное время выяснению "порядка клевания". Или — "оказанию друг другу чести". Но есть там уникальные персонажи, без которых все эти мифы вообще никого бы не интересовали... Крупицы достоверной информации о реальных событиях из эпохи великой катастрофы.
— Не понимаю — что вы так носитесь с этим Гомером?
— Это не мы, — насупилась Ленка, — Сами древние греки. Из дошедших до нас античных папирусов — больше половины, отрывки из Гомера. Им это было важно. Для сравнения. В позднем СССР половина библиотечного фонда художественных книг — о войне. Популяризация самой важной информации — как другие выжили в аду.
— Ого!
— Понятно, что такого рода литература битком набита "дезой". Патриотизмом, восхвалением начальства и так далее... Большая часть гомеровских героев — представители "праздного класса". Только четыре занятия не наносят ущерба их честолюбию — управление людьми, участие в религиозных обрядах, сражения и спорт. Неизбежная плата за "публичную доступность" текстов — восхваление обычаев праздной родовитой "элиты".
— Политическая цензура — воистину вечна! — ханжески согласился говорящий ящик.
— При этом, сверхзадача подобных книг — не пропаганда, а "популяризация холерно неудобной правды". Их просто надо уметь читать... Взять, например, "Одиссею"...
— Я её в школе читал...
— Ой! Не врите хоть самому себе, — окрысилась филологиня, — В школе вы могли прочитать, максимум, старый, как говно мамонта, перевод Жуковского 1849 года с немецкого языка. У нас — его считают "классическим". На самом деле, разница между античным "первоисточником" и этим, с позволения сказать, "пересказом пересказа" такая, что описать её можно только трехэтажным матом. Из эпического сказания — Жуковский смастерил роман. Одиссей у него — не трагический скиталец, а какой-то турист XIX века, вроде Чайльд-Гарольда. Поехал туда-сюда, посмотрел на то и на сё... Лучше бы вам Изя Рабинович, по телефону, что-нибудь из репертуара Карузо напел... Честно!
Соколов ничего не ответил, только молча поиграл желваками. Впрочем, без заметного эффекта...
— Можете обижаться, но ваше современное состояние, "здесь и сейчас" — эпический герой. Не отвертитесь! "Образ Соколова", наши внуки — ещё на уроках литературы "проходить" будут.
— За что?!
— Судьба-а-а... — подражая покойному Евдокимову протянула внучка академика, — Ещё недавно — "Одиссея" шла в Европе, как документ "высшей категории секретности"... Поскольку она, в красках, описывает человеческий тип "крайне не одобряемый господствующей религией". Еретический и провокационный... Это потом Французская Революция всё опошлила. Робеспьер & Ко — мечтали построить новую цивилизацию и почуяли в Одиссее родственную душу. Море предприимчивости и ни капли смирения.
— Вы серьезно?
— В континентальной Европе, после V века новой эры — знание древнегреческого языка было утрачено и с античной классикой ("Илиадой" и "Одиссеей") европейцы познакомилась только после падения Константинополя, в самом конце XV века. Первое издание "Одиссеи" (латинский перевод) в Италии времен ренессанса — 1488 год.
— По нашей современной датировке, — педантично прокомментировал завхоз, — каких-то полтора века назад.
— В "индекс запретных книг" — поэма не попала, но и особой популярностью — долго не пользовалась. "Классицизм" не одобряет бытописательство и интерес к "низменным" сторонам жизни (чем "Одиссея" буквально набита). Личность главного героя долго вызывала форменный культурный шок. Чужак, ловкач, возмутитель установленных свыше порядков. Без пяти минут — еретик... Таким образом, до реально массового читателя — текст дошел, во французском переложении, только к концу XVIII века.
— Подрывная литература?
— Естественно! — тряхнула челкой Ленка, — Это же путевые заметки героя-участника Железной Революции... Культурологически — произведение одного порядка с "Бравым солдатом Швейком", гайдаровским "Бумбарашем", ремарковской "окопной прозой" и нашим "Василием Теркиным".
— Одиссей — царь!
— Не-а... Это его сильно потом "записали в цари". Ради приличия. А на самом деле — он "принудительно мобилизованный". Причем, идти на чужую для себя войну — страшно не хотел и даже пытался "откосить", прикинувшись сумасшедшим... как Швейк... Впрочем, лечили его от симуляции тоже по-швейковски... Методами, весьма далекими от гуманизма. Скорее всего — Одиссей обычный "рядовой", выслужившийся уже потом...
