— И чем закончилась эпопея? — такое впечатление, что на производственном совещании.
— Извернулись, естественно. План был подготовлен и отправлен по Интернету. Красиво в "Экселе", с графиком (умненькая девочка технолог наваяла за полдня), а людям соврал, что о нас помнят и приложат все усилия для помощи. По факту — выручили погранцы. Спирт после этого списывал еще квартал... С тех пор принципиально не доверяю начальству в больших кабинетах (хотя нормальные люди среди них, изредка, есть).
— Так вот, — воодушевился "научник", — на "Востоке" тоже закрутилась уже даже не политика, а психология. Злой моральный конфликт... Полярники, с риском для жизни, восстановили радиосвязь, что бы передавать метеосводки и наблюдения. В этом они видели свой долг и жизненное предназначение. За этим, собственно, ехали в Антарктиду. "Длинного рубля", вопреки слухам, там давно не было. Оклады зимовщиков не изменялись с 1956 года, — тут он слегка замялся, — Оно и наши-то — гроши... если прикинуть покупательную способность... и мировой уровень... — осторожно скосился на Ахинеева (полагаю, что "космонавтов" нанимали уже совсем не за космические деньги).
— Я в курсе, — подбодрил тот оратора.
— Короче, нормальная государственная власть воспринимает людей работающих "за идею", как опасных неадекватов. Хорошие, денежные контракты, с ними никогда не заключает. Или кидает... "Ничего личного, только бизнес" Кандидатов в зимовщики на зарубежной территории, при Союзе, строго проверяли на лояльность. Искали зацепки, всякие слабости, пороки... Ну, вы понимаете, — трое взрослых мужчин разной судьбы понимающе переглянулись.
— Хотите сказать, что простой бунт, ради жратвы, им бы простили? — подхватил мысль Соколов, — Высокие начальники взбесились, обнаружив, что экспедиция, вопреки всем рекомендациям, почти поголовно состоит из "упертых и идейных"? Работающих в гибельных условиях "не за деньги"?
— В некотором роде... — пожал плечами "научник", — Прокол кадровиков. А что тем было делать? "Застой"!
— Поиссяк, при идеократии, трудовой энтузиазм? — непонятно, Ахинеев иронизирует или констатирует?
— Там другое... Самоотверженное поведение зимовщиков было воспринято, — он пожевал губами, — как вызов системе. Главных фигурантов потом едва отмазали. Ведь одно заявление по радио, и... "Политику" им шили вполне конкретно... В тот момент история с "революцией на станции Восток" могла обрести крайне нежелательный международный резонанс. Особенно, подробности о добровольно-принудительном свержении официального начальника (назначенного сверху) на "нижестоящую должность" — выполнять неквалифицированные хозработы и чистить снег. В Союзе с самовольным подбором кадров на руководящие должности не шутили. Мужиков едва не объявили "бандитами". А они — молча мерзли и голодали на нейтральной территории, не рискуя обратиться за помощью к зимовщикам из других стран и международным организациям. Тогда начальство вообще бы с цепи сорвалось, — снова почесал заросший подбородок, — Государство всегда ревниво и неблагодарно к героям.
Сидящий рядом со мною морской пехотинец невоспитанно хрюкнул. Зажал себе рот руками и продолжил извиваться всем телом, в приступе из последних сил сдерживаемого хохота. По столу покатился пустой стакан.
— Ой! Гы-ы-ы, — в нормальном телешоу это называют "смех в студии", — Гы-ы! — что его так разобрало?
— Водички, молодой человек? — Пока Ахинеев собирался — напарник морпеха принял меры. Поймал стакан и, разбрызгивая, булькает туда воду из графина.
— Ы-ы-ы-ы! — стонет пострадавший, — Я щас помру! Вы забыли? А если бы "Лунтика" тут с нами заперло? Прикиньте, такой прикол?! Вы бы и его отправили грибы собирать? Или землю копать? — неполиткорректно...
Инцидент, парадоксальным образом, снял внутреннее напряжение. В тоненьких книжечках со штампами, которые Володя таскал мне "для самообразования", утверждалось, что спонтанные реакции организма лучше всего вызывают чувство доверия. Смех — далеко не самая однозначная. Люди любят и умеют притворяться. Но, в данной ситуации пацан ржал от души. Трудно плохо относиться к искренне смеющемуся. На сердце отлегло, а жизнь незамедлительно подсунула очередную какашку. Совсем маленькую... Записку. Одну... "Научник" её отодвинул обратно, выделив из подаренной ему кучки.
-Извините, Галочка, это ваша компетенция, — я стала Галочка... Ладно, бывало, отзывалась и не на такое...
— "Почему в Антарктиде, до сих пор, нет ветряков и теплиц?" — надо же, ровно десять слов. Понятненько...
— Потому, — раз уж плевать на секретность, то плевать до конца, — что с 1959 года, между ведущими державами планеты, действует негласное соглашение о полном запрете проектов и разработок, направленных на достижение полной автономии от окружающей среды. Учтите, Антарктида — последнее место на планете, где не действуют национальные законы. Ещё сто лет назад это не имело особого значения. Даже полвека назад — не имело. Но, теперь мы точно знаем, что там есть полезные ископаемые, уголь, возможно — нефть и газ. Нельзя, что бы на ничейной земле завелось что-то не подконтрольное правительствам. А тем более, способное само развиваться в жутком климате ледового континента, где невозможно вести боевые действия и половину года с трудом можно жить. С тех пор и по сей день вся еда и все предметы быта в Антарктиде — привозные, а своего производства там нет и никогда не будет, — поймала себя на мысли, что сложное лучше всего понимается, когда объясняешь его другим и добавила, — Если хотите, узнать всю правду — то точно такой же режим принудительного ограничения автономности экспедиций действует в отношении Луны и других небесных тел. По той же самой причине. Никому не нужно зарождение вне Земли отдельной и трудноуязвимой для земного оружия самостоятельной цивилизации.
— А как же ядерные реакторы? — не удержался солдат, — есть же маленькие. Поставь и освещай, отапливай. Как-то глупо всё получается.
— На американской станции Марк-Мердо, в конце 60-х и начале 70-х годов, работала небольшая атомная электростанция. Потом, — очень мутный момент, кстати, — американцы, словно чего-то испугались, вывезли её целиком. С той поры, уж дольше 30 лет, никаких ядерных реакторов ни в Антарктиде, ни поблизости — нет. Даже простая длительная автономия, для антарктических поселений, признана неприемлемой. Какие уж там теплицы... Тут не техника, тут — идеология... А вдруг, кто-то объявит себя независимым? А вдруг, эту независимость, злонамеренно пользуясь дикой удаленностью и фантастической недоступностью ледового континента, гипотетическим негодяям, мятежникам и беглецам от цивилизации, удастся отстоять? Власти всех стран Земли, как видите, сурово бдят...
— Да-с, — словно про себя пробормотал Соколов, — того, кто выживет и приживется в Антарктиде — воевать трудно... Скорее — невозможно. А легче ли уничтожить — большой вопрос.
— И поэтому на складе был только месячный запас продуктов? — морпех Сергей провел аналогию между "аномалией" и Антарктидой быстро.
— Да! — как тяжело мне далось это короткое слово, — Предполагалось, что на уровень "полной автономии" мы не должны выйти ни при каких обстоятельствах. Простая циничная предосторожность. Вот я и готовилась.
— Гибель первопроходцев предпочтительнее, чем объявление ими независимости от центральной власти? — Ахинеев зрит в корень, — впрочем, так было всегда. Обычная политика нормальной колониальной державы... — А вы, ребята, что по данному поводу думаете? — так, после меня дали слово морским пехотинцам. Видимо, как "самым младшим", по положению в местной иерархии. Словно у нас не ток-шоу, а маленький военный совет.
В дверь ломятся с новыми записками. Что удивительно — мне больше ни одной не перепало. Зато солдатам — добавили. И перед Соколовым — целый ворох бумажек. Он, с невозмутимым видом, методично сортирует их по кучкам. Кремень мужик!
— "Зачем вы согнали обратно на берег своих начальников?" — медленно, шевеля губами, читает Сергей...
— А на хрен они нам сдались, в походе? — удивляется вместо него Андрей. Или это у них работает "боевое слаживание"? — Сразу видно, что паразиты. Шакалы... Балласт... — откровенно. Бедные российские офицеры.
— "Зачем вы вернулись?" — теперь записку читает Андрей... У него дикция (или грамотность) — получше.
— За Ибрагимовым погнались, — точно угадала, отвечает Сергей. — Сначала — хотели убить. Потом поняли, что он первый просек фишку. Потому-то и вверх по течению, мимо нас, через пули, как заговоренный, втопил. Он думал, мы идиоты? — оказывается, иногда животный инстинкт, предупреждающий об опасности, диктует и такое — "поступай, точно как враг". Точнее, как другой человек. Зря его называют "бараньим рефлексом".
— "Вы догадывались, что происходит в лагере?" — оба синхронно пожимают плечами.
— Мы решили, что Ибрагимов знает. Раз он на полном газу обратно рванул, — после молчания, — Дятел тоже так решил, — кто такой "Дятел" я в курсе. Майор, оставшийся там самым старшим, по званию, после Володи.
— "Вы знаете, что почти такое в истории уже было?" — минута молчания... Господи, откуда им это знать?
Похоже, служивые с трудом скрывают замешательство. Ха... Обменялись последними двумя записками и дружно замерли в тяжком недоумении... Елена подстроила? Интересно, что? Ещё более интересно — сама или это заранее согласованный подвох? Не похоже. Да и зачем? Ну, читайте, всё равно ваша очередь "отдуваться у микрофона". Думайте! Это вам не кирпичи об голову ломать... Она природой для другого дела предназначена.
— Парни, не тяните время, оно не резиновое! — Ахинеев пытается подбодрить застеснявшихся ораторов.
— "Что вы теперь собираетесь делать?" — произносит в пространство Андрей.
— "Как нам всем тут дальше жить?" — запинаясь, озвучивает свой текст Сергей.
Молчание говорит лучше всяких слов. В воздухе буквально висит не высказанный вопль — "Это не наши записки! Рядом сидят люди гораздо старше и опытнее нас!"
— Мальчики! — казенно-доверительный тон профессиональной телеведущей удается Ленке изумительно... Но, он настолько не вяжется с обстановкой, что от диссонанса сводит зубы, — Ошибки нет. Это — ваши записки. У всех остальных — почти такие же... Просто первыми, на любом военном совете, всегда высказываются самые младшие, — тут она права, старая норма военной демократии, — Вы приплыли обратно, с оружием в руках, очевидно, оставив своё первоначальное намерение послужить московскому царю и собираясь предпринять что-то новенькое. У вас есть план? Давайте! Излагайте!
— Когда откроется "дыра"? — прямо хором... В торце стола хрюкает, захлебнувшись смехом, Ахинеев. Мне не видно выражение лица Соколова, но зато различима мимика морпеха, что сидит напротив. Разочарование...
— Молодые люди... — Ахинеев отсмеялся, — За точный ответ на этот вопрос профессор Радек готов отдать руку, обе ноги и будущую Нобелевскую премию, — подозрительно насупился, — Вы знаете, профессора Радека?
— Ага! Это тот пафосный старый лох, который сразу в санчасть загремел? — авторитетов для них нет, — Ой!
— Мальчики, фильтуйте базар, — Ленка, в роли ведущей, с задачей не справляется, — У нас же прямой эфир.
— Мы поняли... — хоть кому-то удастся сконфузить эту парочку мордоворотов? Поняли, что их не тронут и на глазах осмелели... Непорядок. Таких персонажей надо держать в постоянном напряжении... Как служебных псов... (господи, злобные мысли в голову лезут). А почему? Правильно, они за Володей гнались. Убить хотели. Несмотря на то, что он лично подбирал состав "группы прорыва". Люди-звери... Нет, я это им так не оставлю!
— Андрюша! Сережа! — тон поласковее, мужики его любят, — Вы плохо понимаете обстановку. Допустим, "аномалия" откроется прямо сейчас, — это жестоко, у ребятишек надежда лица осветила, — Предположим, вас в неё выпустят самыми первыми, — улыбки гаснут, заподозрили подвох. Действительно, как собаки, — Что будет?
Над столом словно дунул холодный ветерок. У всех посерьезнели лица. Кажется, служивые задумались...
— Вы публично признались, что гнались за полковником Ибрагимовым, собираясь его убить, — Ахинеев в моем замысле разобрался моментально и подыграл, — Статья 317 УК РФ... Посягательство на жизнь сотрудника правоохранительных органов... От двенадцати до двадцати лет строгого режима, либо смертная казнь, либо — пожизненное заключение, — в импровизированной студии мертвая тишина, — Без паники! Нам всем, — обвел нас взглядом, — "на той стороне", скопом, только одна дорога — по зонам котелками греметь. Вы готовы?
— П-почему? — у парня по имени Сергей определенно нарушение дикции, — Это же он нас всех подставил...
— П-потому! — передразнивает его Ахинеев, — Самим намерением не подохнуть, в сложившейся заварухе, мы автоматически оказались государственными преступниками. Зато если вымрем — нам памятник поставят...
— А чего тогда они все?! — у Андрея определенные задатки артистизма, он буквально парой жестов очень узнаваемо изобразил давку при посадке на плоты "господ командиров", — Это ведь... попытка дезертирства? — солдат и "научник" хмыкнули одновременно. Не иначе, вспомнили бегство начальников при первом закрытии.
— "Что позволено Юпитеру, то не позволено быку", — веско утешил Соколов, — Галина, подтверди! — мысли читает? Только рот раскрыла. Аналогии сами на язык просится. Много аналогий...
— Спешный вывоз остатков продовольствия из региона, которому угрожает эпидемия голода — это вполне нормально... — граждане, пора повзрослеть, — Единственным исключением являются тоталитарные диктатуры и так называемые солидарные общества. Там, наоборот, в страдающие от голода районы продовольствие спешно завозится. Вопреки рыночной и политической коньюктуре, — морпехи слушают, — Бегство руководства из мест, подверженных стихийному бедствию или которые готов захватить враг — самое обычное явление. Государство в первую очередь спасает само себя. Сначала — самые крупные чиновники... Потом — мелочь... Капитализм!
— Не всегда! — поправляет Соколов, — Из затопленного Нового Орлеана самой первой сбежала полиция...
— Ребята, спокойно, — сжалился Ахинеев, — государство всегда изображает себя вечным и нерушимым. Вы стали свидетелями редкого явления природы — власть сама показала народу своё истинное лицо. Такого она не прощает... Церемониться с мерзавцами, ждать, когда они опомнятся и опять начнут качать права — глупо. Не?
— А как же тогда вы? — прозвучало по-детски беспомощно, — Кто тут, вообще, теперь самый главный?
— Я подойду? — Соколов монументален и убедителен.
— Тогда, кто он? — стоило потерявшимся во времени псам почуять чью-то твердую руку, как немедленно вылезла враждебность к опасно паясничающему Ахинееву. Другой культурный тип. Псы умников не любят...
— Его заместитель по техническим вопросам, — две головы поворачиваются к Соколову. Он кивает.
— Парни, я же вас честно предупреждал! Они тут, — солдат крутит кистью, обозначая присутствующих, — действительно такие... — оборвал себя на полуслове.
