— Э-э-э! — обрадовался завхоз, — Так тут и про домовые подвалы — черным по белому! Приказано очистить от мусора с дровами и привести в надлежащий вид. Я так понимаю, устроить нары и санузлы. Сделать все подвальные помещения жилых домов пригодными для длительного пребывания людей. Это ещё многие десятки тысяч подземных сооружений. Сколько домов... Стоп! Тогда вообще о чем спор?
— О феномене коллективной памяти. Современные "коренные ленинградцы" существование в блокадном городе совершенно невероятного количества довольно теплых (хотя никак не отапливаемых) подземных помещений — яростно отрицают. Упомянутый Николай Берг — так буквально с пеной у рта. Тут действительно какая-то мрачная тайна. Галочка, Леночка, если в курсе — просветите общественность!
Привычный уже за последнее время ком перехватил горло. Посторонним, такое — быстро объяснить трудно. Легче и не пытаться. Москвичке кажется, что она всё знает и понимает? Пускай... Как можно более небрежно кивнула — пусть продолжает. А та — и рада стараться. Прямо таки сияет...
— Сразу скажу, что касается принудительной эвакуации — порядка в Первопрестольной было не в пример больше. С 29 июня по 29 июля 1941 года — из Москвы удалось выставить почти 950 тысяч человек, в основном женщин и детей. И таской, и лаской... Запугивая и откровенно насильно... После войны — многие возмущались, что их "выслали обманом". На самом деле им повезло. После паники 16 октября не имеющего московской прописки "иногороднего" — могли просто расстрелять на улице. Как подозрительную личность. К декабрю 41-го года население Москвы уменьшилось с 4,5 до 2,5 миллионов человек. Тем не менее, был интересный период когда демографическая ситуация в двух главных городах Союза ухудшалась почти синхронно. Колоссальный поток эвакуируемых из западных районов СССР, после прохождения московского ж/д узла — сильно редел. Публика поприличнее, всеми правдами и неправдами, старалась "зацепиться в столице". Не имеющие "знакомств", денег, а часто и документов люди по мере приближения холодов — накапливались в местах, открытых для публичного посещения. Вокзалах, метро и особенно — в уличных бомбоубежищах. Там было относительно тепло, имелось "где присесть и прилечь", где набрать кипяченой воды и "сходить по нужде". Не удивительно, что "коренные москвичи", к началу осени, стали общественных бомбоубежищ сторониться. А к середине октября перестали в эти бомжатники опускаться вообще. Под любыми предлогами старались переждать воздушную тревогу дома или на работе.
— Что, Галина? Узнаваемая ситуация?
— Кхе-хе-хе-хе... — они ещё и издеваются.
— После смыкания кольца Блокады — аналогичная ситуация в Ленинграде, за считанные дни, переросла в гротескную. Миллионы никому не нужных и не имеющих никакого пристанища беженцев — стали набиваться в любые мало-мальски пригодные для проживания помещения. В первую очередь — те самые подвалы жилых домов, о которых современные "питерские" — не хотят вспоминать и которые были на скорую руку приспособлены под бомбоубежища за самые первые недели после начала войны. "Коренные ленинградцы" демонстративно перестали туда прятаться уже в сентябре (!), благо, что немцы бомбили скупо. Воздушную тревогу они старались переждать в парадных, на лестничных клетках, под арками. На взаимные подначки частенько отвечая двусмысленными шуточками, что "бояться особо нечего, бомбы-то — освободительные"... Соль этого "чисто ленинградского" остроумия военного времени — пояснять надо?
— Продолжайте, раз уж начали... — ну, вот чего они все на меня так уставились?
— Население бомбоубежищ составляли две непримиримо враждебных категории граждан. С одной стороны — "местные", с другой — "понаехавшие". Первые туда периодически спускались, вторые в этих самых бомбоубежищах жили. Со всем скарбом, плотно оккупировав исправные нары, стулья, кровати и прочую мебель. Естественно, занимая самые сухие и относительно теплые места подземелий. Сначала — доходило до драк. От взаимного непонимания, переходящего в глухую ненависть. Потом — установилось злобное взаимное игнорирование. Потом, для "коренных" — все подвалы превратились в запретную зону.
— Страшные вы вещи рассказываете... — поежился завхоз.
— Самое страшное ещё впереди, — ободрила его внучка секретного академика, — Я там, в архивах НКВД много интересного попутно нарыла. Так вот, кому выпала "жизнь в подвалах" — это ещё счастливцы! Сотни тысяч людей повстречали первую блокадную осень в импровизированных "землянках", которые они самоуправно оборудовали в многочисленных "перекрытых щелях" (типа тоже предназначенных для спасения от бомбежек). Как современные московские "чернорабочие" живут в земляных норах, прямо на территориях строек. Один из наиболее знаменитых в Блокаду "подземных городов", с сентября 1941 года — располагался на "Площади жертв Революции". В примитивных "щелях", а фактически под открытым небом (в земляных ямах, кое-как укрепленных досками и присыпанных слоем грунта) — ютились старики, взрослые и дети. Соседние "щели" они использовали, как помойки и уборные. Ближе к зиме — там, тоже безо всяких разрешений, складывали трупы умерших. Сходные "земляные поселки" возникли повсеместно. В парках и скверах, на площади перед Казанским собором и в Александровском парке на Петроградской стороне... Ни власть, ни милиция — ничего с этим "самозаселением" бомбоубежищ поделать не могли... Наверное, и не хотели. Резонно воздерживались от любых резких движений. Ситуация висела на волоске.
— В смысле?
— Инерция мышления. Все участники и очевидцы трагедии — были привычно уверены, что власть "всё урегулирует". И даже примерно догадывались — как. Отчего вдруг захлестнувшее Ленинград нашествие голодных и бездомных — раздражало "коренное население" неимоверно. В любой момент — оно грозило обернуться "принудительным уплотнением"... Великолепно знакомым всем "коренным", по эпохе Гражданской войны и послевоенной разрухи, когда "законным" хозяевам любых квартир пришлось изрядно потесниться. И пустить в свои хоромы обитателей уже упомянутых подвалов. До революции — они совсем не пустовали. О чем "культурные ленинградцы" в 1941-м изо всех сил старались забыть. Представляете?
— С трудом...
— Роман "Машина времени" Герберта Уэллса — плиз! Взаимные отношения между элоями и морлоками — бледная тень чувств, которые испытывали друг к другу эти две категории "блокадников".
— Шуточка получается совсем не смешной... — поиграл желваками каудильо.
— А то! — согласилась Ленка, — Дополнительную пикантность ситуации придавал факт, что подавляющее большинство "понаехавших", совсем недавно, считанные дни и недели назад — являлись элитой советского общества! Так сказать "солью земли". Правда, провинциальной. В эвакуацию удирали семьи руководителей, командиров армии и сотрудников спецслужб. От немцев им ничего хорошего ждать не приходилось. А тут лютый облом! От родного советского государства — им тоже не перепало ничего! Можно предположить, что пока у бывших хозяев жизни водились золото и деньги, не иссякли знакомства и связи — городские власти наблюдали за их постепенным угасанием сквозь пальцы. Ничем не помогали, но и особенно не щемили. Так сказать, предоставили собственной участи.
— Как-то совсем непохоже на наших начальников... В июне они были звон какие бойкие.
— Так элементарно же! — хихикнула филологиня, — Понятно, что "понаехавшие", словно капризные дети в магазине игрушек, попытались разыграть публичную истерику. Максимально театрально и "политически остро". За долгие годы у власти люди привыкли, что "доброе советское государство", любые их "хотелки" — исполняет мгновенно! Как добиться своего? Надо загнать ситуацию в безвыходный тупик и потом, как можно громче заорать — "Вот, посмотрите, семья секретаря энского райкома ВКП(б) вынуждена ждать ордера на жильё в мокрой земляной яме посреди Ленинграда!" Строчить телеграммы или обрывать телефоны в "инстанциях", информировать и сигнализировать. Главное — правильно обратиться.
— Логично...
— А вот и нет! Как уже сказано, с 16 сентября 1941 года в Ленинграде отключены все домашние телефоны. Послать телеграмму — невозможно. Почта работает, но все письма перлюстрируются. А самое главное, бывшим советским начальникам не к кому стало обращаться. Буквально! Адресат выбыл.
— ???
— Судьба страны тогда решалась в другом месте. Ожидалось, что перелом хода войны — случится в ближайшие дни, максимум недели. Москва — спешно эвакуировалась и готовилась к штурму... Возиться на этом фоне со спасением каких-то ленинградских бомжей "из бывших" — никто не собирался. Их первыми утилизировали "по немецкому рецепту", походя, вообще не моргнув глазом. Прямо на глазах у миллионов "коренных"... чья "очередь в могилу", на самом деле — была следующая. Просто сами они этой "железной логики государства" ещё не понимали.
— Начинаю догадываться...
— Массовая кормежка лишнего населения "имитатором хлеба" — быстрого результата не обещала. Вслух о плане властей "по-тихому выморить лишний мирняк" никто не распространялся. Отчего единственными потенциальными спасителями от нашествия "детей подземелий", в глазах массы "коренных ленинградцев" (осенью 41-го ещё достаточно благополучных и полных надежд) — постепенно стали выглядеть нацисты! Все аборигены знали или догадывались, что "при немцах" — проклятых претендентов на драгоценные квадратные метры родной "жилплощади" ждет расстрельный ров. Считали часы до начала оккупации. Более того, ленинградцев уже просветили, что положено за укрывательство семей "бывших". Отчего, недавние сливки общества — оказались в социальной пустоте. Даже свои собственные "братья по правящему классу" их буквально не пускали на порог! Даже, евреи евреев! Безо всякого милосердия спокойно ждали, когда же "Гитлер придэ — порядок наведэ". Раз кроме него, больше некому. Кто-то же должен, наконец-то, перестрелять или как-то ещё убрать с ленинградских улиц докучливых, голодных и опасных "живых мертвецов"?
— Кхе-хе-хе! — горло свело так, что ни продохнуть...
— Галочка... — снизошел Ахинеев, — Мы понимаем ваши чувства, но реальность упряма. Понятно, что после войны о таких вещах вспоминать стыдно. Но разговорчики "между своими" — конечно велись... И память о этих разговорах никуда не делась. При всем, якобы "ленинградском патриотизме".
— Кхе-хе-хе! — надеюсь, последний мой хриплый кашель прозвучал достаточно матерно.
— А потом, — моё мнение похоже, здесь мало кого интересует, — настал голодный мор, начало которого, в первую очередь, ударило по самым обездоленным и неустроенным. Подвалы, прямо на глазах стали превращаться в могильники. Но намозоленные глазки "коренных ленинградцев" любые чужие страдания уже видели плоховато. Такое мы тоже проходили в "святых девяностых"... Жители престижных квартир в упор не замечали ни голодных стариков, роющихся в мусорных ящиках, ни тела бомжей, ночью замерзших в обледенелых подъездах... Кого ты сегодня ни спроси — никто ничего подобного не помнит!
— Психология на грани психиатрии... — пробурчал Плотников, — Легче всего — забыть. И забить. Ничего там не было! Ни умирающих от голода бездомных беженцев, ни заваленных их трупами подвалов, ни самих ленинградских подвалов... "Вы всё врете!"
— Психология — штука тонкая, — с медицинской интонацией прокомментировала Ленка, — Такого рода "моральные травмы" внешне не заметны, но сразу всплывают при элементарной провокации...
— Так я, — пробурчал Ахинеев, — этому самому Николаю Бергу прямо намекал — "Врач, излечися сам!" Не внял. Пришлось работать с поциентом, как всегда... Методом информационного шока.
— Знаю я твои "шоковые методы", — хмыкнул Лев Абрамович, — От них заиками остаются.
Справедливости ради, любителей "работать с оппонентами" экстремальными методами, в экспедиции с избытком. Отслужившие и воевавшие, разработчики и эксплуатационники военной техники — к "правам человека" относятся, в лучшем случае — утилитарно. В худшем — с мрачным армейским юмором.
— Зато, оно действует! — не стал отпираться главный идеолог, — Во время Афганской войны, например, от "наших" усиленно требовали "бережно относиться к мирному населению". В смысле — не расстреливать на месте тех местных, чьё участие в вооруженном сопротивлении не вышло доказать. Проблема! После каждого прочесывания местности — имеем толпу мужиков, больше половины из которых — однозначно "душманы", однако все, как один, представляются (на словах) "простыми декханами". В том смысле, что успели бросить автомат и не имеют очевидных признаков длительного использования оружия (синяков на плече, следов пороховой гари и тому подобное). В рамках "идейных установок" — их надо отпускать. В рамках здравого смысла ясно — при первой возможности они снова возьмутся за оружие, а при очередной облаве — снова его выбросят и сменят имидж. Следы пороха на руках — остаются до трех месяцев после выстрела. В течении недели можно определить срок последнего отстрела, с точностью до суток... Но, места дикие — без экспертизы ничего не доказать. У них ведь, в горах, даже документов нет! Что делать? За отсутствием лучшего — придумали метод "волшебного пенделя"... Во исполнение приказа высшего начальства — пойманных и не разоблаченных мирно отпускают. Но, "на долгую память", перед освобождением — каждый получает полновесный удар сапогом по яйцам. Не "калечащий", а так... травмирующий. В интимной обстановке. Без огласки. У самих афганцев манеры бить друг друга в драке по яйцам нет. Результат — неизменно превосходный... В следующий раз, всех пойманных при очередном прочесывании, проверяют ещё и на наличие "яйцевого рефлекса". Точно так же, в интимной обстановке, имитируют удар в пах... И — отслеживают реакцию. Притвориться несведущим, если хоть один раз туда уже прилетало, невозможно! Разоблачил себя? Хе! Извини, дорогой, однажды — мы уже тебе поверили... К стенке! Просто, дешево, безошибочно и тайно. Гордый моджахед — не будет на каждом углу свистеть, что у русских он однажды отхватил "по самому дорогому". Отчего — всё работало годами... "Побочный эффект" получился только один — сколько-нибудь нормальные отношения с руководством современного Афганистана у нас наладились после того, как физически "вышли в тираж" все, кто когда-то был таким манером "промаркирован". Не забывали и не прощали десятилетиями! Хорошо, что у афганских мужиков, при шариате — крайне низкая продолжительность жизни...
— Оригинально! Но, как это можно применить к современным "коренным ленинградцам"?
— Точно так же. Бьем "по больному месту" — и отслеживаем "бессознательный рефлекс".
— Так там этих "больных мест"... словно блох на бродячей шавке... Нервные людишки.
— Не очень-то и много, — влезла в разговор филогиня, — И можно вычислить "главные".
— ???
— Жаль дядю Гришу не пригласили... Кто же знал, о чем разговор зайдет? Он бы очень доходчиво объяснил. У меня получится деликатнее. Фокус в "мозговых блоках". Это когда народ самого себя начинает бояться. Для верности, избегая разговоров не только о самом "страшном" или "больном".
