Икута-сан полагал, что это могло быть как-то связано с нашими происшествиями, Шойчи-сан ведь рассказала ему о протекторе. После этого разговора они оба уставились на меня как-то странно, будто я знала все досконально и из вредности молчала.

— Мне папа никогда ни о чем не рассказывал. Мама сказала, что он меня удочерил, потому что мои родные погибли при землетрясении, а взять на себя заботу о грудном ребенке больше было некому, — развела руками я в ответ на их испытующие взоры.

— В любом случае 'Астро' получит поддержку Совета и мою лично, — угрюмо завершил встречу Казекаге-сама.

Оба поднялись со своих мест, Гаара-сама проводил посетителя до двери кабинета, потом вновь вернулся на рабочее место. Громоздкие, раздувшиеся от бумаг папки почти не оставляли открытого пространства на его столе.

Я подвинула к себе часть документации и занялась ее обработкой. Казекаге-сама ведь меня еще не отпускал, а мне было просто приятно быть с ним в одной комнате, хотя он, пожалуй, в последнее время редко замечал мое присутствие.

Пустынный долго сидел в раздумьях. Его взгляд блуждал по кабинету неприкаянным призраком, нигде подолгу не задерживаясь и ни во что не проникая. В конце-концов он остановился на мне, и я почувствовала, как моментально затрепыхалось в груди сердце, а щеки вспыхнули спичкой, поднесенной к открытому пламени.

— Гаара-сама, вы чрезвычайно много работаете, — я отложила в сторону листки с данными и, протянувшись через стол, накрыла своими ладошками его сложенные в замок руки. Правда, накрыла это очень сильно сказано, так, положила сверху... Его руки были ледяными, а мои — наоборот, горячими. — Так и надорваться недолго... — обеспокоено нахмурилась я.

Рыжеволосый медленно кивнул, соглашаясь с моим мнением:

— Я не могу остановиться, Фудзивара, — глухим, лишенным всякой эмоциональной окраски голосом произнес он. — Стоит мне хоть на секунду потерять темп, Совет сожрет меня с потрохами. Они в этом замешаны, если не все, то большинство... — мой любимый мужчина опустил глаза, наткнулся на мои кисти и стал рассматривать их, слегка наклонив голову. Неожиданно он дернулся, будто что-то вспомнил, с трудом расцепил намертво сведенные пальцы, удерживая в одной руке обе моих, другой полез в стол. Порылся там и извлек на свет две гарнитуры дальнего радиуса. Одну положил передо мной, — Вот, возьми. Я приготовил ее для тебя... Держи всегда включенной, даже когда спишь. Я тоже свою выключать не буду, — пообещал он.

— Я... спасибо большое, Гаара-сама, — помимо воли на глаза навернулись слезы благодарности. В такое время он еще и обо мне успевает думать... Я внимательнее присмотрелась к нему — выглядел он не очень. Кожа приобрела землистый оттенок, а тени под глазами совсем почернели. Черты лица обострились, сам похудел так, что мантия болтается, как на вешалке, я скупо улыбнулась, кое-что вспомнив. — Вам надо больше есть, Сабаку-сама, — серьезно сказала я.

— А? — очнулся от раздумий шиноби.

— Вы похожи на тощего кота, — сглатывая, заговорщически шепнула я.

Губы его дрогнули, по светлому льду радужки побежали трещинки... Хоть немного отвлекся!

— Рю... — только и сказал он, качнув головой и ловко надевая гарнитуру. Я заворожено следила за его действиями, но ничего не поняла...

— Казекаге-сама, — в горле пересохло и голос звучал надтреснуто, — у меня нет опыта ношения такой... штуки, у меня не получится надеть ее самостоятельно, — с замиранием сердца, и даже почему-то крепко зажмурившись, произнесла я.

Не отпуская моих рук, он встал, и мне тоже пришлось подниматься. Осторожно Гаара-сама обошел стол, только рядом со мной решившись разорвать эту молчаливую поддержку прикосновением:

— Давай помогу, — тихо предложил Сабаку-сама. Я остолбенела, боясь спугнуть это короткое мгновение оттепели посреди суровой зимы, такой долгой, что, кажется, ей все не видно конца. Он снова был так близко, что наше дыхание перемешивалось и... становилось все чаще. Сообразив, что я уставилась на его воротник, и не могу оторваться, я пересилила себя, медленно, ощупывая взором каждый миллиметр его кожи (гладко выбритый подбородок, немного растрескавшиеся, сухие губы, тонкий аристократический чуть вздернутый нос, и эти длинные черные ресницы, теряющиеся на фоне таких же антрацитовых теней), я подняла взгляд к его невероятным глазам.

В них мне почудилась тень нежности, заставляя изнывать от сладостной муки открывающихся возможностей... Возможно ли, что он... нечто испытывает ко мне? Возможно ли, что...

Гаара-сама тем временем нашарил гарнитуру, поднес ее ко мне и молча, с отдаленным подобием ласки приподняв мой подбородок, закрепил дужку за ухом, выведя тонкий усик микрофона ко рту. Повинуясь порыву, Казекаге-сама прикоснулся большим пальцем по моим губам, заставив трепетать от нахлынувшего желания. Я, отбросив, всякие нормы приличия, чуть приоткрыла рот, чтобы лучше ощутить это... Молодой мужчина перестал дышать, обжигающий взгляд переместился туда, где пребывал его большой палец. Одно движение — и он погрузится в меня, подобно...

Не успела я сообразить что к чему, как его слегка потеплевшие ладони оказались на моих щеках, а сам он придвинулся ко мне так, что еще пара сантиметров и мы ощутим друг друга всем телом... На его лице отзвуком морозного рассвета проступил румянец.

— Что это... такое... Рю? — хрипло выдохнул лучший шиноби селения.

— Я... у вас...хотела спросить, Гаара-... сама, — изменившимся голосом ответила я.

И снова я уловила то самое выражение, как тогда, у меня дома... Все ветры пустыни, почему сейчас, когда совсем нет возможности хоть как-то укрепить эту хрупкую связь? Вероятно, он понял мое состояние, поэтому отстранился, не сумев скрыть глубокого вздоха сожаления. Мне стало почти больно, когда он отнял ладони от моего лица. Отошел к окну, невидяще уставился в пространство:

— Никогда не выключай ее, хорошо? — я услышала его голос и в наушнике и просто так... И когда он успел все настроить? — Это... очень... важно, Рю.

— Я... понимаю, Казекаге-сама.

Он по обыкновению сложил руки на груди, долго так стоял, не произнося ни слова. Я вернулась к прерванному занятию, прислушиваясь к его постепенно выравнивающемуся дыханию. Интересно, когда опасность минует, и угроза будет устранена, мне придется расстаться с этой аппаратурой? Наверное, будет ужасно непривычно не слышать всего, чем он занимается... Впрочем, он тоже будет как бы все время рядом со мной... Даже в ванной...

— А она влагоустойчивая? — с сомнением спросила я.

— Да, — ответил он, сходу улавливая мою мысль.

— Ужас. Мне придется совсем перестать стесняться, — негромко проворчала я под нос, на секунду забыв, что теперь мой обожаемый расслышит и самый тихий шепот...

— Мы в равных условиях, — напомнил он, рассеянно касаясь крохотного корпуса рации за ухом. Эти новые микротехнологии просто нечто! Я залилась краской, крыть-то было нечем... — Сегодня состоится очередное расширенное заседание, Рю. Мне нужно, чтобы ты прочитала всех, кто там будет присутствовать и, главное, нашла и запомнила все, что связано с... нашим делом, — Гаара-сама устало потер шею, снова усевшись в свое кресло.

— Я постараюсь. У меня есть кое-какие идеи на этот счет, — спокойно и, как мне самой показалось, твердо ответила я. А внутри все сжималось от страха: а вдруг не получится? Как я тогда в глаза ему посмотрю? Он ведь рассчитывает на меня! А сколько людей рассчитывают на него, и перед сколькими он чувствует свою ответственность... И что будет значить мой провал для него... и для них. Нет, нет, нет... Лучше об этом не задумываться и просто делать свою работу. Просто работать. Спокойствие и собранность, Рю. Вот твои главные козыри. Я взяла со стола три папки, которыми надо было заняться, и пошла к выходу. Его голос нагнал меня, как обычно, у самого порога:

— Через полчаса... будем обедать.

— Как скажете, Казекаге-сама. Я все приготовлю, — я поклонилась и закрыла за собой дверь.

Счастливо вздохнула: он придет к нам в архиваторскую. Шойчи-сан, наверное, снова приготовила какой-нибудь суперкалорийный сюрприз, от которого Гаара-сама будет сначала долго отказываться, а потом съест все без остатка. А на мне — основная часть. Сегодня это рисовые колобки с мясом в остром соусе. Надеюсь, ему понравится... А после этого, эх, после этого — заседание. Страшно-то как, живот весь в узел завязался, да уж, так я хорошо не поем. Не успела я отойти от дверей и на пару шагов, как столкнулась с Матсури. Куноичи натянуто улыбнулась мне:

— Добрый день, Фудзивара-сан.

Я тоже поспешила изобразить на лице хоть сколько-нибудь приятное выражение:

— Добрый день, Матсури-сан.

— А... Гаара-сама у себя? — зачем-то спросила она.

— Да. Работает, — строго сказала я. Однако Матсури не услышала в моем тоне явное 'нельзя ему мешать'. Или не захотела услышать.

— У меня к нему важное дело, — как бы оправдываясь, пояснила девушка. Я сообразила, что преграждаю ей путь, и хотя бывшая ученица Сабаку-сама вполне могла меня обойти, она явно предпочитала, чтобы я уступила ей дорогу. Мне это труда не составило:

— Пожалуйста! — один единственный шаг в сторону. И почему я так странно себя чувствую? Спокойно и уверенно. Заработалась, наверное. Матсури мигом оказывается у двери и входит без стука. А я, пожав плечами, отправляюсь своей дорогой. Я ведь и так услышу все, что будет происходить в кабинете Казекаге-сама. У этих раций просто удивительная чувствительность.

— Гаара-сама, — ее голос звучит чуть приглушенно, очень неуверенно и я даже так могу понять, что темноволосая девушка жутко волнуется.

— М? — интересно, оторвался он от работы или отвечает на автомате?

— Я... хотела... гкхм... — еще она, пожалуй, краснеет.

— Мацу-тян, зайди позже, — ворчит Казекаге-сама, и совсем шепотом, скорее для себя, чем для нее, добавляет, — я никогда не разберусь в этих чертовых каракулях... Кто-нибудь научит Кана писать нормально?

— Простите... я только хотела... Через полтора месяца Праздник Фонарей... Я подумала, что...(длинная пауза) Сабаку-но Гаара-сама, я приглашаю вас пойти со мной, — наконец-то осмелившись выдает она.

О, нет! Все ветры пустыни, я должна была сделать это первой! Почему она?! Родной, милый, пожалуйста, только не говори ей: 'Да'! — мысленно взмолилась я.

— Сейчас не время, — как можно мягче (проклятие, почему он с ней так церемонится?!) отвечает Казекаге.

— Простите...— сдавленно продолжает она. — Я понимаю... но мне нужно знать ответ. Я хочу знать...

— Ты... — 'А как же я?... мой фонарик...' — в приступе панического страха я перестаю себя контролировать, и слова исторгаются из груди, расплываясь по сознанию масляной черной лужей. Я зажимаю рот обеими ладонями, но уже поздно — он все слышал. Короткий вздох. Он решился. — Прости, но я не смогу, Мацу-тян, — уверенно произносит Сабаку-сама. А у меня кружится голова, и цветные пятна прыгают под закрытыми веками. Я обессилено прислоняюсь к двери собственного кабинета. Ноги не держат, всю колотит как в лихорадке.

— Вы... уже кому-то пообещали? — с отзвуком отчаянной надежды спрашивает куноичи.

Тишина отвечает за него. Я слышу, как хлопает дверь его кабинета и, отлепившись от своей опоры, ныряю внутрь. Не хватает только встретиться с ней в таком состоянии.

Ликовать мне не позволяло сочувствие... Я могла вообразить себе как тяжело воспринимается отказ любимого человека, а то, что она его любит не вызывало сомнений. И все-таки, все-таки, все-таки... Я была счастлива. До щенячьего визга.

Вот уж не знаю, каким образом, однако Гаара-сама уловил мое состояние и с озадачившим меня выражением, сообщил:

— Мне интересно, какого цвета будет твой фонарик, Рю...

— А мне — какого цвета ваш, — с замиранием сердца ответила я. Он хмыкнул. Наверняка еще об этом не думал, если думал вообще...

Праздник Фонарей — это самое главное событие осени. На нем чего только не происходит! С ним связаны тысячи легенд и суеверий. С давних времен повелось в праздничную неделю дарить друг другу бумажные фонарики... Когда внутри такого фонарика зажигают свечку, бумага окрашивается в разные символические цвета. Красный — вечная страстная взаимная любовь. Такими обычно обмениваются состоявшиеся пары. Желтый — неразделенная любовь. Зеленый — надежда на взаимное чувство. Яркий оранжевый — безграничное уважение. Фиолетовый — почитание. А если фонарик так и остается белым — дружеское расположение.

В поэзии и романтических пьесах сердца возлюбленных часто сравнивают с красным фонариком, а любовь — с огоньком свечи, который придает ему (фонарику) такой яркий цвет...

Получить приглашение на Праздник Фонарей всегда радостно... А в итоге подводится своеобразный результат кто сколько и каких фонариков получил. Я никогда не могла похвастаться большим их количеством и особым цветом... Но помню, года два назад наш Казекаге-сама, пройдясь по центральной улице Суны, был просто увешан гирляндами фиолетовых и оранжевых светящихся шариков размером с орех! Интересно, куда он их потом дел?

Мои размышления прервала Козуга-сан. Отдуваясь и пыхтя, старушка ввалилась в кабинетик и тихонько, по стеночке, а потом и с моей помощью, добралась до любимого стульчика:

— Эти строители когда-нибудь доведут меня до белого каления, и я покажу им, чего стоит Козуга Молния! — воздела к небесам сухой сучок коричневого пальца она.

— Козуга Молния? — недоверчиво переспросила я.

— Да, — приосанилась женщина. — Пока я не вышла замуж за моего обожаемого и не стала носить фамилию Шойчи, мое имя гремело на все пять стран, — с нескрываемой гордостью поведала мне женщина.

— Пожалуй, это было задолго до моего рождения, — пробормотала я. В ухе раздался какой-то придушенный звук... Ах, да, Гаара-сама же все это слышит! Мы с Шойчи-сан переглянулись и по обыкновению рассмеялись... Если бы не поддержка этой женщины, ставшей мне очень близкой, не знаю, как бы я выдержала все это.

— Поди-ка сюда, деточка, — близоруко сощурилась старший архиватор, заметив гарнитуру. — Что это у тебя такое? — спросила она, когда я, подойдя ближе, наклонилась, чтобы она могла хорошенько рассмотреть вещь.

— Казекаге-сама велел носить не снимая. Это приемо-передатчик дальнего радиуса действия, — похвасталась я.

— Ага... — кивнула она. — Гаара-кун, тебе не кажется, что это уж слишком? — не успела я дернуться, как Козуга-сан, ухватив усик микрофона, четко выговаривая каждое слово, принялась делать внушение молодому человеку...

— Передай ей, что не кажется, и чтобы перестала говорить со мной, как с глухонемым, я итак все прекрасно слышу, — раздалось в наушнике. Я передала.

— А про зарядное устройство ты забыл, так? — сделала выпад Шойчи-сан, хитро изгибая седую тонкую бровь.

— М-м-м... Сейчас принесу, — протянул Казекаге-сама. Ох, и не любит он признавать за собой мелкие ошибки! — Вы уже все там приготовили для обеда? — строго спросил он, направляя беседу в другое русло.

— Он спрашивает, все ли готово для обеда, — пересказала я.