Только войдя в кабинет, я почувствовала, какой тяжелой стала его атмосфера. Казекаге еще не приступал к работе, а на столе уже лежало сломанное пополам металлическое стило. Он стоял ко мне спиной и что-то разглядывал в круглое окно. Спина у него была прямой, как палка. Я занервничала, но не убегать же?

— Доброе утро, Казекаге-сама, я вчера вечером перевела те докуме...

Договорить он мне не дал, не оборачиваясь, спросил:

— Кто это был?

— Простите? — не сразу поняла я.

— Кто с тобой был только что? Он нес твои папки, черноволосый, худой, любезный такой... Маска АНБУ на поясе... — многословность не входила в список достоинств нашего Каге. И эта несвойственная ему длинная речь подтверждала мои опасения — Гаара-сама был чертовски зол. Повернувшись ко мне и не дав рта раскрыть, он продолжил: — Почему у тебя глаза красные? Он что, тебя обидел?

Первым порывом было начать нести оправдательно-сбивчивую чушь, но вместо этого я услышала от себя же:

— А вы почему интересуетесь, Казекаге-сама? Это имеет отношение к моим прямым обязанностям? — пожалеть об этом пришлось тот же час.

Гаара-сама со свистом втянул сквозь зубы воздух, медленно-медленно сел за стол, опустив сжатые кулаки на подлокотники своего кресла:

— Я интересуюсь, потому что прежде не видел... его, — через паузы объяснил он.

— Значит, это хороший АНБУ. Их работа и должна быть незаметной, — я решила не подливать масла в огонь и развеять его сомнения насчет порядочности этого гражданина. — Он старший внук Козуги-сан. Его зовут Мацуда Сато-сан. Мы познакомились сегодня утром.

— И он уже носит твои вещи, — с очень неприятной интонацией отчеканил Гаара-сама. С ним точно творилось нечто неладное.

— Папки и книги для записей довольно тяжелый груз. Вас же не было рядом, чтобы помочь все это донести, — выпалила я, краснея и избегая встречаться взглядом с его глазами, чей голубовато-зеленый лед начал опасно плавиться...

— Ты больше не будешь таскать такие тяжести... сама, — с нажимом произнес он, ставя жирную точку в нашей беседе. Ну вот и поговорили, подумала я, раскладывая перед ним в две стопки оригиналы и перевод архивов. Весело началось третье утро... Что дальше-то будет? С чего он так рассердился? Как всегда язык у меня длинен, да ум короток, я не удержалась:

— А вы всегда так сердитесь, когда видите незнакомого человека, Сабаку-сама?

Его лицо мгновенно превратилось в маску из розового мрамора, холодную, гладкую и невероятно... угрожающую. Жили только глаза, обведенные фиолетовыми кругами от вечного недосыпания. И эти глаза сейчас готовы были спалить меня заживо. А заодно и все остальное.

— Иди... работать, Рю.

Я покорно кивнула, поклонилась и поспешила убраться восвояси. Выскочив за дверь, я долго не могла отдышаться... Стена приятно холодила спину, но руки, прижатые к груди, не могли помочь моему сердцу биться ровнее... Сердечко мое, к чему эта сумасшедшая барабанная дробь? И от чего так радостно? Он назвал меня по имени! Не 'Фудзивара', а 'Рю', он сказал... Может ли статься, что он согласится пойти со мной на Праздник Фонарей? До него еще три месяца, но все же... За три месяца может многое случиться, а если учитывать то, что произошло за три дня... Я рассмеялась своим глупым счастливым мыслям и поспешила заняться работой. Ведь он так сказал!

За весь день мне так и не удалось толком поговорить с Шойчи-сан, из старых завалов мы извлекали такие интереснейшие свидетельства прошлых десятилетий, а иной раз и веков, что просто диву давались, как могло это все здесь просто так валяться? И ведь это было не обычное наследие страны Ветра, это принадлежало Скрытой деревне Песка. Суне. Всем нам. Конечно, нужно взять во внимание то, что Каге становились в основном воины, но никак не бюрократы. Им некогда было раскладывать все по полочкам и возиться с какими-то стародавними бумажками. Да и архиваторы появились сравнительно недавно. Я — всего лишь третий из всех, но в обозримом будущем должен появиться и четвертый, когда я стану старшим архиватором, а Шойчи-сан уедет в свое кругосветное путешествие. Но, думаю, это будет не так скоро.

Вечерело. Снаружи все покрыла легкая туманная дымка, предвестник дождя. Наконец-то! Эта сушь все-таки выводит из себя. Когда проходит дождь, Суна расцветает... Открывают внутренние сады, галереи и переходы которых сплошь из редких видов растений... Искусственные пруды наполняются водой, парковая зелень становится ярко-зеленой и тугой... Жаль, что это бывает не слишком часто.

Мы с Шойчи-сан только сели пить чай, как в дверь вежливо поскреблись. Я открыла. Молодой человек, лет четырнадцати протараторил, не обременяя себя вежливостью:

— Ты Фудзивара-но Рю? Иди, тебя Казекаге требует!

Не успела я спросить по какому делу, как мальчишка умчался, будто его и не было. Я оглянулась на Козугу-сан.

— Иди, детка, я подожду, — кивнула она. — Заодно спросишь, будет ли он пить чай с нами? Сегодня я сделала медовники.

Ох, не нравится мне это, — думала я, шагая по коридору. Вдруг что-то не то? Опять начнет разглагольствовать... Так и по шее схлопотать не долго... Трусишка. Вот как меня следовало назвать родителям. Какой из меня Дракон?

Немного помявшись перед высокими дверями, набравшись смелости, я вошла. На столе его лежали несколько отчетов с заседаний, на которых он не присутствовал, и, по всей видимости, он пытался в них разобраться. Часть материалов была закодирована.

— Вы хотели меня видеть, Казекаге-сама? — остановившись на почтительном расстоянии, осведомилась я.

— Да. Подойди, — Гаара-сама не отрывался от текста, что-то помечая в личной записной книжке. Я сделала несколько шагов и встала прямо перед его столом.

— Сюда, — уточнил он, указывая рукой на место справа от него. Поднимать глаза он избегал. Сердце мое снова пустилось вскачь. Горло стало сухим и шершавым, как скорпионья нора. К лицу прилила кровь, а тело окаменело.

— Я... где-то ошиблась? — мой осипший шепот все же оторвал его от работы. Он поставил палец на то место, где читал и взглянул на меня. Его вздох прозвучал, как ругательство. Кляня себя за то, что так реагирую на его присутствие, я обошла стол и встала там, где Гаара-сама указал. Его взор вел меня, словно щенка на поводке.

— Здесь, — он постучал ногтем по строке. — Почерк...

Мне пришлось наклониться, чтобы разглядеть то, на что он указывал. Я ношу длинные волосы и очень редко собираю их в какую-то прическу, вот и сейчас прядь выбилась из-за уха, и кончик ее свернулся завитком прямо на столе... Совсем рядом с его рукой.

— Простите, — я заправила волосы. — Где, вы говорите, трудно прочесть? — О, все ветры пустыни! Я почти касаюсь его! От этого сладко-горького аромата его тела, которое так нещадно скрывает мантия, закружилась голова. Щекой я чувствовала тепло, исходящее от его кожи. Мы так близко... Опасный жар растекся по венам, сгущаясь в пульсирующий клубок внизу живота. Я сжала губы, чтобы не выдать себя неосторожным вздохом.

— Тут.

Я склонилась еще ниже, наши лица теперь были на одном уровне, и если чуть повернуться, то... Невероятным усилием воли я заставила себя смотреть туда, куда мне указали.

— Гм... здесь написано: решили отклонить предложенную кандидатуру, Казекаге-сама, — прошептала я.

— Угу.

Он все-таки повернулся. Наши взгляды переплелись, проникая друг в друга. Сердце остановилось. Дыхание пресеклось. Я почувствовала, как медленно и неотвратимо начинаю погружаться в него. Полустоном из груди вырвалось:

— Нельзя...

Я с трудом, как будто двигалась в заполненном вязким маслом пространстве, отстранилась от него и, сделав шаг назад, едва не растянулась на полу. Гаара-сама отреагировал молниеносно, заключив мое тонкое запястье в мертвую хватку жестких длинных пальцев. Рывком привел меня в вертикальное положение... Мы так и застыли: он, держащий меня за руку, я, с рухнувшей в пропасть и теперь возносящейся к небесам душой... И снова — глаза в глаза. Казекаге разжал пальцы:

— Пиши разборчивее, Фудзивара.

Но я знала... уже знала, что он хотел сказать совсем другое. Однако не стал.

— Прошу прощения, Казекаге-сама, — я поклонилась, — такого больше не повторится, — еще один поклон.

— Иди, — он потер виски, склоняясь над документами.

— Ано... Сабаку-сама, Шойчи-сан просила узнать, почтите ли вы нас своим присутствием сегодня на вечернем чаепитии. Она испекла медовников... — запинаясь, и все еще чувствуя остроту момента, произнесла я.

Лицо его чуть оживилось:

— Немного позже, — отрывисто бросил он.

— С вашего разрешения, — третий поклон. Кое-как переставляя ватные ноги, я вышла за дверь.

Хотелось кричать или плакать, или смеяться, или... Запястье горело, будто содрали кожу. Я чуть помассировала его, но зря — стало только хуже. Присмотревшись, я поняла, что так и есть — на костяшках виднелись ссадины, а там, где хватка была наиболее сильной, наливались краснотой будущие синяки. Вот тебе и прикосновение Казекаге, — промелькнуло в голове. Спасибо скажи, что не сломал и не вывихнул, а ведь мог же! По сравнению с этим падение на пол начинало казаться не таким уж и опасным... И все-таки оно того стоило.

Подвывая под нос мотивчик детской считалки про двух тигров, я вернулась на свое рабочее место.

— Он придет, Шойчи-сан! — пела я, порхая по крошечной комнатенке и сервируя стол. — Правда, это замечательно?

Козуга-сан, пряча тихую улыбку, наблюдала за мной. Она расположилась в кресле, которому, верно, было столько же лет, сколько ей самой.

— Тебя удовлетворило то, что ты узнала, Рю-чан? — она поставила локоть на подлокотник и уперла сухонький кулачок в подбородок.

— Совсем нет, — я покачала головой, — но зато до меня дошло, что мои родители по-настоящему любили меня. Это важно.

— Твоя мать была чудной женщиной, — кивнула Шойчи-сан. — Я, конечно, близко ее не знала, но Сато рассказывал... — Где ты успела так пораниться? — озабоченно нахмурилась она, разглядев наконец-то в этом скудном свете мой синяк.

— Так... не до конца упала, — попыталась отделаться полуправдой я.

— Хм... Мне чудится, или это и в самом деле очертания чьих-то пальцев? — подняла бровь она.

— Казекаге меня поймал, — вынужденно созналась я, ощущая, как кровь снова бросается в лицо.

— Значит, Гаара-кун, — со странно довольным выражением прищурилась старший архиватор. — Трогательная забота о подчиненных, — с очень-очень хитрой миной продолжила она, явно ожидая от меня какой-то реакции.

— Э-э-э... Да. Он такой, — только и смогла выдавить я.

А потом пришел Гаара-сама. И мы сели пить чай. Казекаге даже отважился вставить несколько слов в нашу болтовню с Шойчи-сан. К концу мне уже начало казаться, что я знаю этих двоих всю жизнь, впрочем, в случае с Сабаку-сама так и было. Почти.

Неожиданно в сонм моих радужных мыслей серым дымом пепелища вплелась одна: а что, если это и в самом деле просто забота о подчиненной. Наверное, ужас отразился-таки на моем лице, потому что Шойчи-сан, увлеченно доказывающая Гааре-сама необходимость постройки отдельного здания хранилища, замолкла. Оба уставились на меня, как будто я им могла что-то объяснить. Натянуто улыбнувшись, я замахала руками, открещиваясь заодно и от собственных мыслей:

— Ничего, все в порядке...

Неловкую паузу прервал Казекаге-сама, поднявшись со стула, он загадочно сообщил:

— Поздно, — а потом добавил: — пора.

Шойчи-сан захлопотала над столом, приводя все в порядок, я помогла ей одеть пальто. Гаара-сама не ушел, как позавчера, а остался, терпеливо дожидаясь нас.

На улице было прохладно. Я поежилась. Гаара-сама двинулся вперед, мы с Шойчи-сан пошагали за ним. Я разглядывала его широкую спину, запоминая, как ложится складками мантия при его движении. Чем старше, тем большую силу он набирает... Пусть его насильно избавили от Шукаку, но опыт и его собственную чакру не отнимет никто. Ему сейчас девятнадцать. Он старше меня. Но всего на несколько месяцев.

Я не заметила, как мы дошли до дома, Казекаге-сама обернулся, кивнул нам, прощаясь, и его белая мантия растворилась в сгущающихся сумерках.

— Ну, до завтра, Рю-чан. Когда будешь готова поговорить о... себе, скажи ребятишкам. Они свяжутся с Сато, — посоветовала на прощание Шойчи-сан.

Я поднялась по ступенькам, намереваясь сейчас же разобраться в том, с кем, собственно, я делю кров.

Утро. Мягкая серая лапка предрассветной полумглы щекочет ресницы, побуждая открыть глаза. Сегодня я снова увижу его. И все же, какие внезапные перемены в жизни... Со мной рядом живут трое лучших членов 'Астро'. Да, они еще дети, но дадут фору любому шиноби! С такими защитниками ничего не страшно, вот только не понятно от чего или кого они меня защищают. Мне не в тягость было их общество, когда я понятия не имела о том, кто Рин, Таи и Джемма на самом деле. Не в тягость и теперь.

За завтраком собрались все вместе, болтали ни о чем. Потом я снова вышла на веранду. Но сколько ни ждала, Казекаге-сама так и не появился. Сердце провалилось в пустоту, когда я поняла, что он не пройдет здесь сегодня. Мгновенно собравшись, я побежала на работу, надеясь там встретить его и понять, что же случилось.

Кабинет был пуст. Ни записки, ничего! С каких это пор ОН должен ТЕБЕ записочки оставлять, а? Наивная дурочка. Ты — работник. Он — твой руководитель. Все. Это все. Я буквально упала в кресло для посетителей, эмоции... эмоции... бардак в душе, вот что это такое. Любая мелочь может столкнуть в бездну отчаяния, когда ты мечешься между мечтой, надеждой и крахом всего, что у тебя есть светлого. Все светлое для меня — Гаара-сама. Раньше так не было больно от его отсутствия. Наверное, теперь я решила, что он каждый день будет... здесь. Но от этого моего внутреннего, надуманного решения внешние реалии не изменились. Он по-прежнему Казекаге. Он по-прежнему шиноби Суны. И у него есть свои обязанности. А ты — должна с блеском выполнять свои, чтобы он тобой гордился, Рю. Если не можешь быть рядом с ним, когда его нет, то будь лучшей там, где ты есть. Твердо кивнув самой себе, я встала, вышла в коридор, плотно прикрыв за собой двери, и отправилась посмотреть, как закладывают котлован для нового архива. Шойчи-сан все-таки уломала его, — улыбнулась я.

Его нет уже неделю. Никто не говорит где он. Будто эта какая-то государственная тайна. Будто я могу как-то... Я почти не сплю, почти не ем, ни с кем не разговариваю. На все вопросы типа: 'Деточка, да что это с тобой творится?', — отвечаю: 'Ничего'. Я постоянно, каждую секунду, каждый миг своего существования думаю о нем. Думаю, думаю, думаю... моя голова скоро лопнет от того, что ее раздирают столь противоречивые мысли. Нигде нет никаких документов или зацепок, куда же он отправился? В их доме темные окна. Значит, он ушел со своими... Даже когда его похитил Дейдара, мне не было настолько плохо. Больно. Это ужасно. Страх за ставшего особенным для тебя человека. Нельзя вот так молчать все время. Надо что-то делать. Надо как-то признаться ему... Решиться... Пусть он посмеется, пусть он скажет, что не может ответить на мои чувства... Но я буду знать. Я буду... знать, что с ним все в порядке... Я заметалась по архиваторской, как пойманная дикая кошка. Я готова была выть, но еще сдерживалась.