'Разряд!', — злорадно прокомментировал Канкуро про себя. Саншо с треском развалилась, оставив ему один только выход — нападать... Карасу и Куроари с двух сторон накинулись на ЭТО, стремясь захватить его там, где толстое тулово перетекало в тонкий хвост. Куроари удалось облапить псевдопиявку, Карасу распалась на части... Едва уловимое движение пальцев привело куклу в движение, из оголенных суставов выщелкнули отравленные клинки, развернулись по направлению к туше и единовременно проткнули ее в нескольких местах. Одно из лезвий отсекло отросток. Тот упал в песок, лихорадочно затрепетал, извиваясь и выгибаясь, едва ли не прыгая по раскаленной солнцем поверхности. Красноватое свечение на вздутом конце угасало, но ЭТО еще продолжало жить...

— Тем, я его долго не удержу, он расплавит их! — крикнул кукольник, отскакивая от подобравшегося к нему все еще агонизирующего 'хвоста'.

Темари прикусила большой палец, мазнула выступившей кровью по поверхности раскрытого веера:

— Кучиёсе! Кири Кири Май!

Воздух взорвался рядом с ней, выпуская на волю из подпространства крохотного, по сравнению с черной тварью, светло-серого хорька. Мордочка его была хитрой и донельзя довольной, будто он был несказанно рад прибыть на зов куноичи. Один глаз хорька был закрыт повязкой, в лапках призванный крепко сжимал остро отточенную стальную косу. Закружившись в убийственном танце, животное налетело на противника, нанося ему множественные повреждения своим несоразмерным оружием. ЭТО извивалось и дергалось, не в силах противостоять атаке Темари. Ураган, в который превратился хорек, мотал его по песку. Из разрубов и порезов потекла слизь, растворяя песок. Задний погружался в образованную им же кипящую жижу, распадаясь на вонючие ошметки...

— Мои куклы! — огорченно воскликнул Канкуро, собирая в одну кучу останки верных соратников. Он никогда не относился к ним как к простому бездушному оружию... — Эта чертова тварь просто изничтожила их! — взвыл он.

— Пусть лучше их, чем тебя, — проворчала Темари. — Гаара, сдается мне, тоже закончил, — устало опираясь на веер, сообщила она.

Бесформенная груда, в которую превратил Переднего Казекаге, истаивала на глазах, обращаясь из Нечто в Ничто.

— А вот теперь, скажите мне, ЧТО ЭТО БЫЛО? — невозмутимо поправляя тыкву за спиной, глянул исподлобья на напарников рыжеволосый.

Брат и сестра пожали плечами. Они сами не знали, что и думать.

Тщательно обыскав место происшествия, Пустынный нашел протектор. К черной ткани прикреплена простая металлическая полоса с закругленными краями. Пустая. Никакого знака, указывающего на принадлежность шиноби, напавших на них. Со вздохом Гаара привязал ее на пояс. Темари и Канкуро обеспокоено закрутились на месте, вглядываясь в горизонт:

— И куда теперь идти? — расстегивая жаркий костюм, поинтересовался кукольник.

— За мной, — вскинул твердый подбородок Гаара, разворачиваюсь в сторону, где должен был находиться иллюзионный город.

— Откуда ты знаешь, что этот путь правильный? — нахмурилась Темари.

— Понятия не имею, но... что-то мне подсказывает, что я не ошибаюсь, — угрюмо пояснил он.

— Не слишком надежный проводник, но выбирать не приходится, а? — подмигнул младшему брату Канкуро.

На вторые сутки пути, далеко впереди, в белесом мареве напоенного жаром воздуха показались знакомые очертания высоких скал. Сунагакурэ-но Сато. Дошли!

Вытянувшиеся лица патрульных несколько позабавили Казекаге. Понятное дело, не каждый день увидишь главу селения в столь потрепанном виде. Да и Канкуро без своих кукол — тоже непривычно. Темари в изорванном платье, может быть, и способна была вызвать подобие нежности и желание защитить, но знающим стервозный характер сестренки Каге, и в голову бы не пришло жалеть ее. Можно и не выжить...

На входе пришлось несколько задержаться. Шиноби, что несли вахту, сразу послали одного из своих в госпиталь, подготовить места для 'царственной семейки в полном составе'. Усталость делала свое дело. Болели плечи, глаза, голова... Закончив с формальностями, Пустынный обернулся, заметив краем глаза движение впереди. Рыжие волосы развеваются по ветру, серые глаза искрятся, расплескивая радость... Не может быть! Рю?! Он стоял, не двигаясь, боясь спугнуть зарождавшееся в груди, в самом сердце... Добежала, прильнула, руки взлетели на плечи, стискивая их так, будто он вот-вот мог исчезнуть. Огрубевшее, отвердевшее, закаленное в боях тело внезапно откликнулось, ответило внутренней дрожью, пронзающей от макушки до пяток.

— Живой, — всхлипнула она.

Он, скорее, угадал, чем почувствовал... Она плачет... Она настолько счастлива только потому, что он вернулся... живым... Сердце раскрылось ало-розовым бутоном, выпуская, словно почка — листья, неизведанное чувство, оглушающее, ослепляющее, лишающее рассудка. Ушла боль. Отодвинулась усталость... Его ошеломило откровение... Вот оно. Вот это и есть доказательство его существования. Дыхание остановилось.

Шелухой осыпались наносные безразличие, гордость, высокомерие, привычная грубость, обнажая чувствительный к малейшему движению ее души бьющийся нерв... Голову наполнило сухим потрескивающим шелестом. Ниоткуда всплыли слова, он силился вспомнить, кому они принадлежат: 'Человеческое счастье так хрупко, так слабо, так скоротечно. Но оно порой дает ростки, которые могут оплести Вселенную'.

Жесткие ладони легли ей на плечи, притянули чуть ближе. Молодой мужчина почувствовал тепло ее нежной кожи, пробивающееся сквозь тонкую ткань блузы.

— От нашего Гаары так легко не отделаешься, — с ноткой гордости заявил Канкуро. Волшебство растаяло, оставив в сердце тоску. Но первый росток, неуверенный, полупрозрачный, уже пустил тонкие светлые корни в его сердце...

— Фудзивара, ой... Фудзивара! Ты меня слышишь? — низкий голос любимого человека вернул меня с небес на землю. Чем дальше это заходит, тем больше я вижу и... тем меньше остается в моей памяти. Последние секунды видения были такими яркими, такими важными, а я... Проклятие! Почему так происходит?!!

— Да, простите, Казекаге-сама... — неужели я все это время так беззастенчиво пялилась на него? Это открытие вогнало меня в краску, я поспешно опустила взор.

— Ты... не могла бы сообщать, когда э-э-э...— он поджал губы, силясь отыскать верное слово.

— Погружаюсь? — подсказала я.

Он кивнул.

— Хорошо, — я глянула на бланки. — Сабаку-сама, мы закончили записи на... о! Только на месте, где вы дошли до пещеры Ва...

— Не нужно, — перебил меня шиноби. — Дальше не нужно. И сотри до того момента, как мы появились в призрачном городе, — он немного помолчал. — Я буду дальше дописывать сам.

— Но... Совет захочет выслушать ваш доклад, — попробовала оспорить его решение я. Он кисло взглянул на меня, вероятно, поражаясь моей тупости. По крайней мере, я себя именно так и почувствовала...

— Я нахожу, что наш Совет слишком многого от меня хочет... После того, что они устроили, — Казекаге прикрыл глаза, но по плотно сжатым кулакам я поняла, что думает он вовсе не о летних цветочках. — То, что ты увидела, должно остаться вот здесь, — его указательный палец уперся точно в центр моего лба. Это прикосновение ужалило меня, будто в том месте, куда пришлось, не было кожи, а только голые нервы.

— Можете быть во мне уверены. Я не подведу вас, Казекаге-сама, — со всей решительностью, на какую только была способна, заявила я.

Он снова отвернулся к окну. Сейчас спросит что-нибудь жуткое, — сориентировалась я.

— Ты... до какого момента... ты...

Я закусила губу: мне чудится, или я вижу, как розовеет его щека?

— Последним было, как вы вошли в Суну... Но я... знаете, так бывает, когда видишь сон, — зачастила я, боясь, что он опять прервет меня, — а под утро почти ничего не помнишь... В общем, все как в тумане, — завершила я. В выдохе мне послышалось облегчение. Все ветры пустыни! Что ж там такое было?

Выяснить это на месте не получилось. Дверь снова отворилась — на этот раз к Гааре-сама зашел старший брат. Я встала со своего места, поклонилась ему и молча стала собираться. Похоже, мы уже закончили...

— Э-э-э... Я просто услышал голоса, когда проходил мимо, вот и подумал, что к тебе можно зайти... — теребя жесткие, торчащие во все стороны, волосы, неловко признался кукольник, поглядывая то на меня, то на распростертого на кровати брата.

— Канкуро, познакомься, это мой... персональный стенографист, по совместительству младший архиватор Совета, Фудзивара-но Рю-сан, Фудзивара, это Сабаку-но Канкуро, мой старший брат по отцу, — то, как он выделил 'мой персональный' мне крайне понравилось. Канкуро же это, по всей видимости, насторожило, но он не подал виду:

— Приятно познакомиться, Фудзивара-сан... — я думаю, что ему не часто выпадало вот так быть представленным кому-то, поэтому он смутился и засунул руки глубоко в карманы больничных брюк.

— Мне тоже очень приятно, Сабаку-сан, — улыбнулась и кивнула я, запихивая бланки и письменные принадлежности в сумку. Похоже на то, что я все-таки разнервничалась: сумка с грохотом свалилась с диванчика...

— Что у вас там такое? Каменные блоки для новой стройки? — пошутил кукольник, поднимая ее.

— Фудзивара, ты опять таскаешь тяжести? — не предвещающим ничего хорошего тоном спросил Казекаге-сама. Не успела я сказать и полслова в свою защиту, как Канкуро заявил:

— Все равно нас с Темари уже освидетельствовали и отпускают домой. Так что я помогу ей донести вещи, вы ведь не против, Фудзивара-сан?

— Я... э-э-э... Не хотела бы доставлять вам лишние хлопоты, Сабаку-сама, тем более тут не так уж и далеко, и сумка не очень тяжелая... — залепетала я, пытаясь вытянуть ее из его крепких рук. Ага! Сейчас!

Гаара наблюдал за этим молча, но это молчание было красноречивее любых слов, наконец он решился:

— Кан, Фудзивара права, тебе надо больше отдыхать... Она оставит свою тяжкую ношу здесь, а я принесу ее на заседание...

— Ну, как угодно, — подозрительно быстро согласился старший, хватка тут же ослабла.

Стук в дверь заставил всех посмотреть в ту сторону...

— Войдите, — разрешил Казекаге.

— Гаара-сама! — молодая девушка, пожалуй, чуть младше меня, темноволосая и темноглазая, бросилась к его кровати, не стесняясь присутствующих, упала перед ней на колени и, тревожно вглядываясь в его лицо, спросила: — С вами все в порядке? Я прибежала, как только мне сказали, что вы вернулись...

С меня в этот момент можно было лепить статую, под названием 'Не ожидала'.... О ребра заколотился хвост великой змеи по имени 'Ужасная Ревность'. Все ветры пустыни! Как она смеет, как она...

— Все в порядке, Матсури, — Казекаге приподнялся на постели, она помогла ему, поправив подушку, и как бы ненароком, погладив по плечу. Так вот какая она... Эта Матсури... Я ощутила, как холодное чешуйчатое тело обвивает мое горло, еще чуть-чуть и я задохнусь от ярости, боли и...

— Простите, Казекаге-сама, если я вам больше не нужна, я пойду, — стараясь не выдать своих чувств дрожью в голосе, я сделала пару шагов к выходу. Сумка висела на плече. Он это заметил:

— Я же сказал, Фудзивара... Оставь ее здесь, — с нажимом произнес он, глядя на меня поверх головы своей ученицы.

— Я справлюсь и сама! — внутри все кипело, родимое пятно раскаленным клеймом впивалось в кожу, растравляя и без того острую муку...

— Рю. Оставь. Ее. Здесь, — буравя меня взором, потребовал Гаара-сама.

— Это ваше распоряжение? — я прищурилась, отвечая ему той же монетой — глядя прямо в глаза.

— Это ПРИКАЗ, — повысив тон, бросил Сабаку-сама.

Матсури и Канкуро изумленно наблюдали за нашей перепалкой. Очень медленно я стянула ремень с плеча, аккуратно поставила свою ношу в угол.

— Слушаюсь и повинуюсь, — сквозь зубы ответила я, кланяясь и не отрывая взора от его глаз. — Приятного отдыха, Казекаге-сама, у вас такая милая компания... — с кривой улыбкой заметила я, прикрывая за собой дверь. Прижавшись спиной к ее гладкой поверхности, я пыталась не разрыдаться. Звукоизоляция в больнице так себе, поэтому через секунду я услышала:

— Вот это девушка! Я впервые вижу человека, который осмелился спорить с тобой, — с неприкрытым восхищением — Канкуро.

— Гаара-сама, а... она кто? — подозрительно — Матсури... Мерзкая, мерзкая... у-у-ух!!!

— Это его стенографистка, ну и архиватор в Совете, — ответил за брата Канкуро. Казекаге что-то пробурчал, потом:

— Ну-у-у... не буду вам мешать, Гаара, увидимся вечером...

Я отскочила от входа и быстро помчалась к лестнице, ведущей на нижние этажи. Оказавшись на улице, я сразу промокла насквозь. Ливень еще не кончился, ну и прекрасно! На улице никого нет, ни один не увидит моих слез — по щекам и так бегут струи... Я расплакалась, по привычке закрывая лицо руками. Отдавшись этому детскому, глупому горю, не сразу поняла, что надо мной кто-то держит зонт. Осторожно раздвинув пальцы, я увидела Шойчи-сан. Старший архиватор участливо смотрела на меня, будто спрашивая, что же случилось?

— Он что, сказал что-нибудь гадкое? — все-таки выразила она свою мысль вслух.

— Нет. Не он... Там... пришла эта его Матсури...

— А! Хорошая девочка... Так тепло к нему относится, это редкость для... Ой, прости, — смолкла она, заметив, как я начинаю раздражаться. — Но я в самом деле не могу сказать о ней ничего плохого, — развела руками архиватор.

— Зато я могу, — прошипела я, вспоминая сцену в палате.

— Пойдем, деточка, намечается большое внеплановое неполное заседание, так что там понадобится твоя скоропись, у меня руки уже не те, — пожаловалась она, взяв меня под локоть и увлекая меня за собой.

После заседания Шойчи-сан дала мне пачку документов для обработки. Времени до прихода Казекаге оставался еще вагон и маленькая тележка, поэтому я разложилась основательно. С головой уйдя в кодирование очередного текста, я аж подпрыгнула, когда дверь с треском распахнулась, а потом с грохотом закрылась, так, что показалось, будто соседняя стройка переместилась прямо ко мне в кабинет.

Гаара-сама был не в себе. От злости. Ворот мантии перекрутился, подол промок едва ли не до колен и к тому же в грязи. Он бережно прижимал к себе мою сумку. Сухую. Но лицо! Это ведь просто достойное нововведение для театра 'Но'! Маска Чудовищного Гнева.

— Это что такое было там, а? — ласковым отеческим тоном справился Сабаку-сама. Как я и думала, от обычного косноязычия — ни следа, и почему меня именно сейчас разбирает сарказм?

— О, маленькая интерлюдия на тему: 'Все любят Казекаге', — в тон ему ответила я. Мой драгоценный едва не поперхнулся. А я уже прощалась мысленно и с головой, и с должностью. Он долго молчал. Переваривал. Потом открыл рот и снова закрыл его. Затем прошел к столу, подвинул стул и сел. Сумку не отпускал.

— Я обидел тебя, Рю?

Теперь пришла моя очередь столбенеть и закашливаться:

— Э-э-э... Вы уверены, что полностью избавились от последствий интоксикации, Сабаку-сама? — брякнула я первое, что пришло в голову. Похоже, что меня он не слышал. Поднялся, протянул сумку: