И растворяющееся в сиянии Сущности Творца вдруг гаснет Зло. Гаснет. Поглощенное Счастием Бытия.... Отец Наш Небесный, сущий на Небесах... Да святится Имя Твое... Да придет царствие Твое... И будет Воля Твоя... Воля... Твоя...

Многомерное и многоликое, бесконечное и прекрасное, вечное и в то же время лишь единомоментное, охватившее все мое существо блаженство Любви спрашивает-втекает-вливается... 'Хочешь остаться или хочешь уйти?'.... Как же можно остаться? Тут боль, страх и грязь... Тут ужас и отвращение жертвоприношения самого себя на алтарь злобы и саморазрушения.... Я не смогу... 'Подумай... Ведь Там, куда Я уведу Тебя больше никогда не будет Ничего. Твоего Тела, твоих Мыслей, твоих Желаний... Там, куда Я возьму Тебя — только бесконечная Любовь'. А как же Гаара? Ведь он взял на себя смерть слишком многих... колышется-шепчет-рыдает 'Ему нет места во Мне'... рыдает, как Мать, потерявшая Дитя... Тогда я останусь. Я останусь, чтобы дать ему Продолжение через наших Детей... Чтобы в них сохранить пусть малую часть Его и Тебя-в-Нем... вздыхает-ласкает-отворачивается-смотрит 'И Сказал Я: 'Да будет на то Воля Твоя'...

Я поснулась в мерно покачивающейся повозке, наполненной свежескошенной травой. Она щекотно кололась, шелковый ее аромат заставлял трепетать ноздри... Сквозь веки всполохами просачивалось солнечное сияние. Ощущение вдоха, как в первый раз. И хочется кричать и плакать... Горе от разьединения с Ним и счастье от Воплощения — вот конфликт, который нам всем предстоит преодолеть в себе, чтобы прожить достойно.

Тень заслонила солнечное сияние, я крепко зажмурилась, а после приоткрыла один глаз, посмотреть — кто же это? В мозгу взрывается тысяча визжащих фейерверков. Долго ничего не вижу... Но потом, прозрев в водин миг, задыхаюсь от его красоты и того, как он глядит на меня... На бледное лицо падает рефлекс от просвечивающего сквозь красно-рыжую челку солнца, голубая эмаль его холодных глаз растрескивается, опадает, обнажая бушующие чувства. Воротник боевой мантии грязный, разорван... Сердце заныло, руки сами собой взлетели вверх и сошлись на его шее:

— Любимый, — едва слышно, как шорох травы...

— Тс-с-с... Тебе нельзя много говорить, — шепчет он в ответ, осторожно прикасаясь израненными пальцами к моим щекам.

— Почему? Мне... так много нужно сказать тебе, — я пытаюсь приподняться в повозке, но к сожалению, не преуспеваю.

— Еще успеете наболтаться. Побереги силы, хватит геройствовать, — знакомый насмешливый тон.

Повернув голову вправо, я увидела Шикамару. Он брел рядом с неспешно двигающейся повозкой, закинув руки за голову. Исцарапанный так, будто на него напала разом тысяча Тора-чан... Ну, вы помните ту кошку, за которой приходится охотиться каждому поколению генинов? Но его широкая довольная улыбка говорила о...

— Пф... — я скорчила рожицу. Это было все, на что меня хватило. Да, а слабость-то, оказывается, еще как ощущается! — Мне страшно любопытно, что там произошло? Я ведь ну... немного не в ситуации. И как Шино? Его нашли?

Улыбка тут же угасла. Легкий кивок в мою сторону. Не без помощи ласковых рук Гаары я поворачиваюсь налево.

— Он еще дышит, — тихо произносит Сакура. Она держит шиноби за кисть, контролируя его пульс. — Я не знаю, довезем ли мы его до Конохи... Мы сделали все, что смогли, — куноичи отворачивается. Да, выглядит Абураме не наилучшим образом. Заострившийся нос вот-вот проткнет небо, кожа желтушно-воскового цвета, волосы свалялись в колтуны, очки треснули и кусочек линзы вывалился. Видно как сильно воспалены веки...

— Вот кто из нас герой, — вздыхаю я, чтобы хоть как-то себя успокоить. — Ничего, он дотерпит... Он ведь столько вынес! Не может быть, чтобы все вот так...

Я замолкаю, остро ощущая всю ненужную нелепость своих утешений, обращенных ни к кому конкретно и ко всем разом.

— Ты поспи еще, ладно? Иначе мне персонально опять от Кайму достанется, — куда-то в пустоту выговаривает Сакура бесцветным голосом.

Я послушно смежила веки, но не удержалась и спросила:

— А он что, с нами?

— Да. Он Шино с того света вытащил. А потом решил 'проконтролировать ее состояние после самопроизвольного изгнания', — долетел до меня голос моего Казекаге. Судя по слуху, Пустынный был не в восторге от этой затеи. Догадываюсь, каких гадостей эти двое могли друг другу наговорить... — Мол, это первый случай за много-много лет, — не надо было смотреть, чтобы понять, как скривился Гаара.

— И, пожалуй, последний... — тихонечко пробормотала я, так, чтобы слышали только мы двое. — Ты только не уходи никуда, ладно? — вдруг совершенно по-детски попросила я, наконец-то отпуская его шею. — Я очень испугаюсь, если проснусь, а тебя рядом нет...

— Не если проснешься, а когда... Я буду здесь. Обещаю, — я услышала, как скрипнуло дерево, на меня накатил такой родной запах его кожи, пота... Поцелуй, как легкое перышко, коснулся моего лба. Я растаяла от этой нежности и неожиданно для себя ухнула в сон, как в пропасть...

Разбудили меня уже довольно глубокой ночью, помогли подняться с душистой травы, осторожно усадили на чей-то спальный комплект. Позади, немного неловко приобняв меня за плечи, устроился Гаара. Первые несколько минут я мучительно вспоминала, что произошло и почему меня вот так будят среди ночи? Потом мое внимание привлек тихий электронный шум, рядом опустился Алессан.

— Удивительно, правда? — негромко начал он.

— Что именно? — отозвалась я.

— Вот это все, — он окинул окрестности завороженным взором, а после, уставившись в начинающий разгораться костер, так и сидел, недвижный и будто бы неживой. Вокруг поднималась неспешная возня шиноби, остановившихся на привал.

— Мы уже привыкли. Настолько, что перестали замечать, — ответил за меня Сабаку-но.

— Может быть... Для меня выбраться на поверхность впервые за столько времени, это все равно что для вас спуститься в мои подземелья... И как вы еще умудрились ничего не испортить со своим варварским мировоззрением? — не удержался от мягкого порицания Кайму.

— Это от чего же оно варварское? — присоединился к беседе Нара, в этот раз костровым был именно он.

— От жестокости к самим себе, — последовал незамедлительный отклик. — Ведь вы жизнь готовы положить ради товарища, а себя спасти от саморазрушения не можете... Живете, как листья плывут по ручью, — куда занесет, там и остаетесь... Но тем не менее, вы не утратили какой-то странной для меня организованности. И это позволяет вам управлять теми силами, которые заложены в вас природой.

— Рассуждаете, как о подопытных кроликах, — кажущиеся почти бесцветными в темноте и налившиеся солнечной желтизной от костра невероятные глаза старшего Хьюги бесцеремонно впились в лицо ди Эссамаррена, будто ястреб в тело голубки.

— Это не только сугубо научный интерес. Если бы я не нашел в вас нечто привлекательное как в людях, ничто не заставило бы меня покинуть мое последнее прибежище, — ни один волос не шевельнулся на его голове, но мне почему-то показалось, что он отрицательно качнул ею.

— Что будет с Шино? — я оглянулась на повозку, из которой его не стали перемещать, и откуда сейчас доносился негромкий голос Сакуры, хоть пациент и не отвечал, очевидно, ей так было спокойнее...

— А что вы надеетесь от меня услышать? — немного резко прозвучало в ответ. — Нового я ничего не скажу. Захочет выжить — проколите его тысячей мечей и он выживет. Захочет умереть — создайте ему самые лучшие условия и круглосуточный уход, но он умрет. Все, как всегда, зависит только от одного человека.

— Вы так говорите, будто наша помощь ничего не значит, — прищурился Шикамару, доставая из заплечного мешка котелок и пристраивая его над огнем.

— Отнюдь. Она значит очень многое, но лишь в подходящий момент. Постоянная помощь только вредит. Она расхолаживает того, кому помогают, и лишает свободы того, кто помогает, — невидимая ухмылка скользнула по холодному лицу жителя подземелий.

— От ваших рассуждений у меня скоро ум за разум зайдет, — отряхивая руки от травы, заявила Сакура. Она уже завершила осмотр и теперь, наверное, хотела заняться нашим поздним ужином. — Мало собрали хвороста... На ночь не хватит, — критически оценила она вязанку. — Давайте, поторапливайтесь, Нейджи и вы, Алессан-сама. У вас зрение... гкхм... получше, чем у некоторых... — покосилась она на Шикамару.

— Ой, ой, я-то тут причем! — свел брови у переносицы молодой человек, но озорной блеск из-под ресниц подсказал, что он вовсе не сердится. — Я же не виноват, что у меня нет этих механических... штучек, — хмыкнул ниндзя.

— Я бы отнес это к преимуществам, — Пустой встал, отряхнул свое одеяние от налипшего сора и, ни на кого не оглядываясь, скрылся в лесной чаще.

Мы переглянулись. Его присутствие все еще было чем-то невероятным, как, впрочем, и все, происшедшее с нами. Нейджи помедлил мгновение, но строгому взору Сакуры, вздохнув, покорился. Как только они ушли, Харуно в нетерпении повернулась ко мне:

— Что ты будешь теперь делать?

— Смотря что ты имеешь в виду, — я чуть повернулась, устраиваясь в руках любимого, словно в гнезде.

— Твои способности. Их ведь больше нет, — в голосе ее сквозила жалость, и мне от этого сквознячка стало немного неуютно.

— Ну и что? Разве только ради этого стоит жить? — я улыбнулась куда-то в темноту, ощущая себя самым счастливым человеком на свете... — Я ведь еще очень молода, здорова, люблю и любима, передо мной весь мир открыт!

— Но это не мир шиноби, — вода в котелке закипела, Нара уселся прямо на землю и вытянул ноги.

— Для меня как для Казекаге, это, конечно, потеря, но вот как для главы Суны, скорее, приобретение, — Гаара прижал меня к себе покрепче. — Спихну на тебя всю кабинетную работу...

Такое откровенное проявление чувств Пустынному было не слишком свойственно и от этого Сакуре и Шикамару стало немного неловко, едва заметный румянец лизнул их щеки, повисла секундная пауза.

— Вот видишь, Сакура, мне быстро занятие нашлось, — хихикнула я, обрывая тишину, как листочек с ветки.

— Да, с вашим Советом скучать точно не придется, — исцарапанный гений стратегии ухмыльнулся одним уголком рта.

— Интересно, как там Наруто и... остальные, — куноичи подтащила поближе мешок с едой и, присев на корточки, стала колдовать над котелком.

Беседа затихла, позволяя тихому и торжественному обаянию осенней ночи войти в нас. Звуки окрестного леса, потрескивание костерка, даже назойливый писк еще не перемерзших комаров, все казалось каким-то не таким, как раньше. На ночном небосклоне крупной алмазной россыпью мерцали звезды, луна, совершающая неспешную прогулку по одной ей известному пути, словно приостановилась, чтобы внимательнее взглянуть на нас... В воздухе витала сказка, казалось, что в такую ночь легко могут ожить и войти в плоть и кровь Реальности все легенды и истории, какие мамы и папы на сон грядущий рассказывают своим детям... В ткань бытия, дополняя рисунок, легкой тенью нити вплелся чуть гнусавый тон Нары:

— Как... Развлекаются наверное, в отличие от нас.

— Главное, чтобы после развлечений этого неугомонного Лисенка от моей деревни осталось хоть что-нибудь, кроме кучи песка, — вздохнул рыжий Казекаге, вызвав у друзей полные понимания улыбки.

Со стороны повозки донеслись какие-то шорох и возня, мы не успели даже отреагировать как-нибудь, а Сакура уже была там, помогая чуть приподняться нашему главному пострадавшему. Мы все вскочили, и откуда только силы взялись лично у меня — не знаю, но у повозки я оказалась наравне с остальными...

Всклокоченный, с застрявшим в волосах сеном, сползшими расколотыми очками и слабой кривой улыбкой на лице, больше похожем на череп, обтянутый кожей, Шино, пришедший в себя, был все-таки прекрасен! Мы окружили его, не в силах ни слова вымолвить от охватившей нас радости.

— Блин, чувак, ты нас реально напугал, — это были первые слова, которые Абураме довелось услышать после пробуждения.

— Тебя утешит, если я скажу, что сам испугался не меньше? — прохрипел он в ответ.

— Оставьте болтовню до Конохи, вы оба! — сурово нахмурила брови Сакура. — Ему сейчас нужен крепкий мясной бульон и то, что у тебя во фляге, Шикамару.

— Эта куноичи хочет доконать тебя окончательно, Шино... — проигнорировал ее строгий тон Нара. — Погоди, закусить ту дрянь, что сварганил мой милый старик, она точно предложит своими чудными пилюльками!

— Если это поможет мне на ноги подняться скорее, — шиноби сделал долгий перерыв во фразе, но собравшись с силами сумел закончить, — я согласен даже на пилюли...

— Неужели это такой подвиг? — проворчала зеленоглазая.

— Представь себе, да... Ты сама-то их пробовала? — темнота беззвучно выпустила из своего чрева сначала светящиеся бесцветные глаза, потом все остальное. Нейджи с крупной вязанкой на плечах, растрепанный и явно не в форме был похож на оскудевшего и вынужденного заняться натуральным хозяйством дворянина.

— Пробовала, конечно! — возмутилась Харуно. — И не вижу в них ничего столь ужасного... И почему разговор вечно у вас сворачивает на меня и мои пилюли? Не над чем посмеяться больше? — девушка, по-видимому, серьезно рассердилась. Парни смолкли и принялись разглядывать кто землю, кто звезды.

Появление Кайму незаметным не было, ибо сначала все слышали, как работает его механическое тело и тяжесть его шагов, а потом уже появлялся он сам.

— Ты принял верное решение парень, без тебя этой безумной компании пришлось бы куда хуже. Сомневаюсь, что их бы похвалили за твою героическую смерть... — ни один мускул на одухотворенном лике древнего не дрогнул, но в голосе, как в кристалльной озерной воде промелькнула юркая рыбка радости.

— Зря, — Шино откашлялся. — В мире шиноби то, как умирает ниндзя важнее гораздо, чем то, как он живет.

— Воистину, есть две бесконечности — Вселенная и человеческая глупость, — с мрачноватой торжественностью изрек Алессан. Его мнения, похоже, никто больше не разделял, но хоть оспаривать не взялись. Хьюга, может быть, и решился подискутировать, но предвидя, что Кайму легко уйдет от темы, чтобы не усилять и без того негативное отношение юноши к себе, промолчал. Однако это молчание было очень выразительным.

— Давайте поможем Шино выбраться, — робко предложила я, перебивая очередную реплику Нары, тот покосился на меня, но со вздохом прикрыл рот.

— Помощнички, — прокряхтел раненый, скептически оглядев нашу команду. Понятно, что темнота многое скрывала, но то, что досталось каждому изрядно, скрыть от него не могла. Во тьме глаза Абураме, слишком чувствительные при свете дня, видели куда лучше.

Кайму отстранил неловко топчущихся у повозки, прикидывая, как половчее снять друга, Шику и Нейджи, спокойно, деловито перегнулся через борт (с его-то ростом это было легко) и взял Шино на руки, как младенца. Гаара, с привычно отстраненным видом взирающий на происходящее так и не вымолвил ни словечка, лишь когда ди Эссамаррен проносил пострадавшего поближе к костру, едва заметно кивнул и затаившееся в глазах напряжение покинуло Казекаге.