Небесный Дракон

Странное беспокойное чувство, как начинающее светлеть окно, говорящее о том, что скоро нужно будет вставать, но будильник пока еще не прозвенел, заставляло вздыхать и ворочаться в кровати. Из головы не шли слова Гаары о дурном предчувствии, он все-таки сумел заронить семя сомнения в благодатную почву своими метаниями. И ведь не постесняется выложить все Наре при встрече... А тот начнет городить словесные конструкции, которые не обойти не объехать... И все это закончится чем-нибудь этаким, если до драки не дойдет.

Я успела передумать многое, пока не заметила, что и вправду светает. Любимый сопел рядом и не думая подавать признаков беспокойства, нервов или вообще какого-либо волнения. Впрочем, оно и правильно, ему слишком о многом предстоит волноваться, чтобы тратить благословенно отпущенное судьбой спокойное время на всякую бяку. Только мне не давали покоя сгущающиеся над нашими головами тучи...

Выскользнув из-под одеяла, я пошуршала на кухню, чтобы приготовить рыжеволосому чуду, мирно спящему в обнимку с подушкой вместо меня, приятный сюрприз в виде утреннего кофе с молоком и гренками. Белье, развешанное на веревках на балконе, было жутко холодным, но почти сухим.

Где-то у Чоджи я видела этот кофе... Стараясь сильно не греметь посудой и дверцами шкафчиков, я облазила всю кухню, пока добралась до вожделенного напитка.

Когда исключительно приятный аромат, чуть пряный от белого перца и корицы (о, этот рецепт! Какого древнего года была та поваренная книга?) наполнил наши апартаменты, я позволила себе скромную улыбку. Дожаривая последний гренок, уже негромко напевала под нос какую-то импровизацию. Может быть, синоптики снова ошиблись и буря так и не разразится? На маленьком разносе как раз уместились блюдца с гренками, чашечки и медная турка...

Едва ли не на цыпочках я прокралась в спальню и расположила сюрприз на круглом низеньком журнальном столике. Две декоративных подушечки вполне могли послужить сиденьями. Когда я с улыбкой оглядела предмет своего труда, решила, что он вполне и обернулась, чтобы разбудить спящего красавца, поняла, что сюрприза не выйдет. Из-под трепещущих полуприкрытых ресниц за мной следили внимательные ледяные глаза... И, по всей видимости, не спал он уже давно.

— Доброе утро... — на языке так и вертелось 'котенок', но я робела и не смогла себе позволить так его именовать. Как все-таки было хорошо, когда можно было отделываться 'сама' и 'Казекаге'!

— Угу... Ты, я вижу, постаралась для того, чтобы оно таковым стало, — закинув руки за голову и не спеша вставать, он... любовался мной? Или это снова мое воображение? — Надо будет все-таки попросить Тен-Тен одолжить тебе один из ее костюмов. Она одна здесь прилично одевается...— пояснять подобную ремарку он явно не собирался.

— Мой ничуть не хуже, — я сделала вид, что обиделась. — Тем более, боюсь, я не дотягиваю до нее по росту, ее одежда будет болтаться на мне, как на плохом манекене. А там, куда мы отправляемся дурновкусие, как и стиль 'с чужого плеча' не в почете, — не удержалась я от того, чтобы не съязвить.

— Оказывается, ты способна дерзить не только Казекаге, но и тому, кого любишь... — прищурился Гаара.

— Удивительно, в самом деле! А тебя не смущает тот факт, что это одно и то же лицо? — парировала я.

— Нисколько. Меня он даже радует, — в его способности шутить и даже смеяться, я не сомневалась никогда, но видеть его счастливую улыбку воочию... Словно наблюдаешь за цветением самого редкого в мире растения... Или любуешься рассветом, который никогда больше не повторится, ибо был для тебя первым и последним... И вытравленная каленым железом предательств боль в глазах лишь усиливает сладость его радостного смеха.

Не успели мы приступить к завтраку, как Гаара насторожился, зачем-то глянул на дверь спальни и беспокойно передернул плечами.

— Что-то случилось, сол... — 'солнышко', хотела произнести я, однако меня невежливо перебил звонок в дверь.

— Я думал... это только показалось, — Казекаге помрачнел.

Пришлось вскакивать, торопливо одеваться, и бежать открывать.

Белее мела, растерянный, растрепанный и без грима на пороге стоял Канкуро:

— Суна... Матсури... — губы его тряслись, слова я скорее угадывала, чем слышала. Гром все-таки грянул... И теперь уж поздно надеяться, что непогода обойдет стороной...

— Все ветры пустыни, да можешь ты толком сказать, что произошло?! — нервно воскликнула я, затягивая его в квартиру. Как он сюда-то дошел? Ноги деревянные! Наконец-то появился Гаара, на ходу застегивая ремни нагрудника:

— Кан? — увидев, в каком состоянии брат, и без того бледнокожий, он и вовсе стал походить на простынь. Из горла вырвалось сдавленное: — Что?

— Матсури... Утром... в госпитале... И Суна... — пролепетал старший, цепляясь за меня, чтобы не упасть самому.

— Идем на кухню, — строго сказала я. — Ему нужно выпить чего-нибудь горячего и присесть. Новость, как видно, не из приятных.

Усадив кукольника за стол, я бытро заварила очень крепкий чай, не пожалев сахара, грохнула на стол кружку, самую большую, какую нашла:

— Пей. Живо!

Мужчина послушно отхлебнул, частью пролив на себя. О, боги! Неужели это шиноби? Их ведь учат контролировать эмоции, разве не так?

— Гаара... мы сейчас из него и двух связных слов не вытянем, а узнать, что все-таки произошло, нужно как можно скорее, я собираюсь прочесть его. Не возражаешь? — в такие сложные мометы я отчего-то становилась очень собранной, очень спокойной и бесконечно уверенной в правильности собственных действий. Но откуда это ощущение дежа-вю?

Любимый только кивнул. Я погрузилась в Канкуро, будто в темную, мутную и до визга холодную воду. С сгущающейся тьме ни одной яркой рыбки, все хорошие воспоминания куда-то попрятались... Ах, вот и причина! Вздымая ил и песок, со дна поднимался черный, распластанный скат. И от него веяло такой дикой угрозой и страхом, что я попятилась. Но отступать все-равно некуда, так что сейчас мы ухватим тебя, дикая скользкая тварь, и посмотрим...

— Сакура, постой, ну куда же ты! — он, смеясь, ловит тонкое запястье любимой. На улице еще не слишком светло и довольно прохладно. Она любит тренироваться по утрам, пока еще никого нет, тихо и только начинают щебетать просыпающиеся птицы. Она любит этот воздух за воротами Конохи — щекочущий ноздри аромат дальней дороги и приключений. А он любит ее и готов ради этого даже на такие подвиги, как совметная тренировка в жуткую рань.

— О, Господи! Что это?! — во вскрике розововолосой неподдельный ужас. Он не видит того, что видит она, потому что куноичи загораживает обзор. Одним движением он отталкивает Сакуру в сторону и, готовый ко всему, внимательно вглядывается вперед.

Рывками. Преодолевая. Метр. За. Метром. Ползет. Окровавленное. Существо. Когда-то. Похожее. На. Человека.

Кровь течет у существа отовсюду: из глаз, носа, рта... Сочится из ушей и из-под содранных ногтей рук... Позади него остается длинный темный след. Дорожная пыль сворачивается комочками, бурая, от пропитавшей ее влаги. На шее существа болтается залитый кровью и заляпанный грязью протектор, с трудом он различает на нем знакомый символ песочных часов. Символ Суны.

Он бросается к израненному шиноби, и только приблизившись понимает, что это... Боги! Это Матсури... Он хочет поднять куноичи на руки, но скользкое тело не поддается и... Она все еще пытается ползти, когда он оставляет свои бессмысленные старания. Воспаленные веки, обожженное лицо, пустые, полузакатившиеся глаза... Но она все еще пытается ползти... Какая сволочь могла с ней это сотворить? Сакура мгновенно оказывается рядом, зеленое сияние ее чакры охватывает раненую едва ли не с головы до ног... Матсури блюет кровью, готовая вывернуться наизнанку от мучительных спазмов... На секундочку, на миг придя в себя, она, проталкивая грубый, словно песок родной пустыни, воздух сквозь ободранное горло, шепчет...

— Казекаге-сама... Суна... в осаде... каге... сама...

Отключившись от сознания Канкуро, я тупо уставилась в одну точку и даже не шевелилась. Увиденное потрясало своей жестокой нелепостью, неправильностью, несправедливостью, наконец. Это переворачивало с ног на голову все те планы, что мы понастроили.

Кое-как справившись с собой, я повернулась к тревожно ожидающему моего ответа Гааре:

— Суна в осаде... Матсури серьезно ранена. Сегодня утром ее нашли у ворот Конохи Сакура и Канкуро. Сейчас она в госпитале, по-видимому, пока без сознания.

Против моих ожиданий, Казекаге отреагировал на удивление спокойно. Его лицо приняло выражение абсолютной бесстрастности, ровным тоном он поинтересовался у пустоты за моей спиной:

— Когда они напали? Сразу после нашего ухода? Невозможно. Вчера? Тогда каким образом Матсури оказалась здесь так быстро?

— Судя по тому, что я увидела, она сожгла себе легкие, загнала себя, пытаясь добраться в Коноху как можно скорее, — отвечать пришлось мне, поскольку пустота безгласна и безразлична ко всему. — И не только. Ей сильно досталось. Внешние повреждения незначительны... но это, пожалуй, не все. Мне надо увидеть ее. Тогда я скажу больше.

— По-твоему она выживет? — безразлично до такой степени, что вопросительный знак здесь явно неуместен...

— Обязательно. И я больше скажу — без моей помощи на этот раз. Это просто физический урон. Отлежится недельку-другую и будет как новенькая, — наигранная бодрость в моем голосе звучала срежетливой фальшивой мажорной нотой в общем минорном хоре оркестра.

— Ясно. Можешь сделать так, чтобы он пришел в себя? — кивок в сторону Канкуро.

— Да, — меня передергивает от того, как был задан этот вопрос.

— Так делай. Мне он нужен нормальный, а не в слезах и соплях безо всякого повода... Через пять минут чтобы стоял на ногах. Мы идем в госпиталь, — с этими словами он развернулся и вышел, чтобы забрать из гостиной свою тыкву.

Ошарашенная его поведением, которое кроме как отвратительным я и назвать-то не могла, я не сразу сообразила, что это он мне пять минут дал на все про все. С ума сойти... Как это он сказал-то... 'безо всякого повода'? Ну и ну... Накрылся медным тазиком наш крестовый походик на гнездо разврата и тлена... Стоп. Пусть идет в свою Суну... Пусть вообще катится на все четыре стороны, черствая его душа! Я могу и одна пойти... В конце-концов я даже не песчаная... я из народа Пустых. И мне позарез необходимо разобраться в том, что происходит в моем доме.

У палаты интенсивной терапии мы оказались не первыми. Шикамару, Темари и Ли, стараясь сохранять спокойствие, о чем-то беседовали. Я ожидала, что хоть здесь Гаара оттает и хотя бы обронит банальное: 'Как она'? Но ничего такого не произошло. Вместо этого он поздоровался со всеми, отозвал в сторонку Нару и, ничуть не смущенный удивленными взглядами остальных, негромко спросил:

— Твое мнение по поводу осады Селения, скрытого в Песке?

Нара поджал губы, засунул руки поглубже в карманы брюк:

— Похоже на то, как действует птица, пытаясь отвести угрозу от гнезда... После того как их план перехват с треском провалился, они решили совершить отвлекающий маневр. Матсури дали уйти сознательно, тот, кто это сделал, прекрасно рассчитал физические и моральные возможности именно этой куноичи. Тсунаде говорит, что ее внутренние органы чуть не превратили в кашу, плюс она повредила легкие... Но это все лечится. Хотя, если бы она принесла недобрую весть и умерла на твоих руках, как предполагалось, эффект, несомненно, был бы больший.

— И что мне теперь делать, господин Стратег? — Сабаку-но привалился спиной к стене, по обыкновению сложив руки на груди.

— Тут я тебе не советчик, — криво усмехнулся Шикамару. — Суна твоя деревня. И угроза вполне реальна. Осаждающие не блефуют... Хотя, кто знает... Если все это представление изначально было построено всего лишь на одном актере — Матсури, тогда... Однако если бы мне предложили сопоставить степень вреда Суне с тем, что исходит с базы 'Окулюс', я бы поставил на последнюю. Последствия твоего решения — вот что сейчас важно. Думай сам. Не люблю взваливать на свои хрупкие плечи чужую ответственность, — хмыкнул джонин и подошел к нам. Гаара так и остался стоять в стороне.

— Что слышно об ее состоянии? — хотелось смягчить неловкость, вызванную поведением голубоглазого, но я, увы, не знала, как это можно сделать.

— Стабильно тяжелое, — ответила Темари. — Он думает возвращаться? — это она мне.

— Не знаю. Скорее всего, да. Это же Суна... — я потерла виски, от напряжения заболела голова.

— А ты? — своевременный вопрос, ничего не скажешь...

— А я — нет, — что ж, рано или поздно мне пришлось бы и ему сказать о своем решении.

— То есть как это 'нет'? — вскинулся Казекаге, сверкая изподлобья ледяным взором.

— Вот так. Важнее разорить гнездо, чем гоняться за притворяющейся птицей... Мы должны были выйти на 'Окулюс' сегодняшним вечером. Если возникнет необходимость, я отправлюсь туда одна. План Шикамару, конечно, прекрасен, но там слишком много участников... А чем сложнее стратегия, тем больше шанс, что она провалится, — от кого я это слышу, Рю. А не ты ли недавно призывала оставить все как есть? Я. Но это было до того как...

— Прекрасно, — ничего соответствующего этому слову в угрюмом тоне Казекаге не наблюдалось. — Только никуда ты не пойдешь, — он выдержал паузу, дав мне осмыслить его заявление. — И никто не пойдет, пока мы точно не узнаем, блефуют Пустые или нет.

— И как ты предлагаешь это сделать? — подал голос старший Сабаку-но.

— У нас есть один специалист влезать к людям в голову, вот пусть она этим и займется...— в его пронизывающем до мозга костей голосе я уловила тщательно скрываемое раздражение.

— Как вежливо и трогательно вы просите, Казекаге-сама... Разве я могу отказать? — хотелось шипеть и раскачиваться, как кобра перед атакой.

— Мне нужно уйти. Будут новости — сообщишь, — бросил он, скрываясь за поворотом, из-за которого мы появились всего лишь несколько минут назад.

— Что это с ним? — с сомнением глядя в ту сторону, куда ушел брат, спросила Темари.

— Похоже, сильно переживает, — опередил меня с ответом Ли. — Гаара очень чувствительный, несмотря на свою песчаную броню... А то, что он так себя ведет — лишнее тому подтверждение.

— А мне так не показалось, — поджала губы я.

— Просто ты еще плохо его знаешь, — улыбнулся юноша в зеленом костюме.

— Да уж, пожалуй, — я скрыла усмешку, опустив голову. Странно, порой мне кажется, что я — это он, но иногда...

Открылась и закрылась дверь палаты. Тсунаде-сан поправила волосы, оглядела нас, нахмурилась:

— А где Пустынный? Она пришла в сознание и хотела бы его видеть...

— Тсунаде-сан, я прошу прощения, у него возникли неотложные дела и... он не смог остаться, — выдавила я, чувствуя, как царапает горло это вынужденное объяснение.

— Хм... И что бы это могло быть? Он давал какие-нибудь поручения кому-то из вас? — продолжила расспрашивать она.

— Да. Просил, чтобы я разузнала, что именно случилось, — я поежилась под тяжелым взглядом Хокаге.