На улице уже было прохладно, попрощавшись, мы разошлись. Канкуро отправился к Сакуре, Нара и старшая сестра Казекаге ушли вместе. Вскоре я с удивлением обнаружила, что мы остались вдвоем. Он вытащил из внутреннего кармана нагрудника какие-то ключи и помахал ими у меня перед носом:

— У Чоджи две квартиры, так что одну из них он любезно предоставил Казекаге и его команде. Правда, я думаю, ждать тех двоих сегодня не придется... Идем? — голубоглазый увлек меня вперед. Я растерялась. Оставалось только крепче сжать его горячую ладонь и брести за ним. Попетляв по узким улочкам Конохи, мы наконец-то добрались до места. Высокий многоквартирный дом кое-где еще светился окнами, несмотря на поздний час. Наше пристанище находилось на втором этаже. В дверной щели торчала записка. Гаара-сама развернул ее и усмешка скользнула легким лучиком по его лицу:

— Еда в холодильнике, белье я сменил. Приятного отдыха! Чоджи, — зачитал он вслух.

— Здорово, — вздохнула я. — У вас такие... друзья, Казекаге-сама! — я не могла подобрать слов.

— Пост скриптум: не забудьте взять меня с собой, когда пойдете на миссию... — Гаара-сама спрятал записку в нагрудник, открыл дверь, пропустил меня вперед.

— Я сейчас разогрею ужин, поздно, конечно... Но лучше уж поздно, чем никогда, — улыбнулась я Казекаге, странно робея перед осознанием того факта, что мы впервые вот так надолго остаемся рядом. Можно было даже вообразить себе, что это наша счастливая семейная жизнь, что мы... после ужина будем спать в одной постели и... Кровь прилила к щекам, я вздрогнула, как если бы он мог услышать эти непристойные мысли, что плясали джигу у меня в голове. Спокойно, Рю. Просто ужин. Кухня нашлась быстро, планировка была удобной, и я не могла сказать, что она (эта планировка) мне непривычна. Распахнув холодильник я остолбенела: такого количества пищи мне видеть в своей жизни еще не приходилось. Впрочем, чего еще ожидать от Акимичи? Судя по разговорам между шиноби, которые я то и дело ловила в наушнике, он знал толк в еде. Впрочем, это не только не мешало ему быть первоклассным ниндзя, но даже наоборот, составляло в какой-то мере его ниндзюцу.

Я автоматически возилась с кухонной утварью, занятая размышлениями о тех новых людях, с которыми меня столкнула жизнь. Так необычно учиться доверять безоговорочно с первого взгляда, полагаться на тех, кого едва знаешь и в свою очередь быть уверенной в том, что на тебя так же полагаются и надеются. Это удивительное чувство, согревающее сердце, позволяющее почувствовать себя нужной и важной. В наушнике раздался шум воды, меня, успокоившуюся было, снова бросило в жар... Невольно перед глазами предстала соблазнительная картина 'Казекаге в ванной комнате', руки дрожали, пока я нарезала овощи для салата. С ума сойти... я слышала его дыхание, плеск струй, касающихся тела, воображение разыгралось не на шутку, и чтобы хоть как-то его усмирить, я попыталась снять гарнитуру. Тут же до меня долетел завораживающий шелест его голоса:

— Ты что это делаешь, Рю?

— Я... простите, Казекаге-сама... — смешавшись, и чувствуя себя виноватой, я уже жалела о своем глупом решении.

— Я же велел тебе никогда не снимать ее... — тон его принял опасное звучание. Он точно был недоволен. — Ты разве еще не привыкла?

— Ужин будет готов через несколько минут, Казекаге-сама, — попыталась свернуть на более безопасную дорожку я.

— Хорошо, мы поговорим об этом за ужином... — снова это странное выражение — не то угроза, не то облегчение...

Я накрыла стол в гостиной, убрала лишние стулья. Из ванной вышел Гаара-сама, в свежем банном халате, с мокрыми волосами...

— Пожалуйста, садитесь за стол, Казекаге-сама, — улыбнувшись, я приглашающее отодвинула стул.

— Ты когда-нибудь прекратишь это? — мерзким капризным тоном вопросил он.

— Что именно, Казекаге-сама? — стараясь казаться беспечной, пряча панический ужас, спросила я.

— Меня раздражает твое выканье, эти вечные суффиксы 'сама' и именование меня по должности. Я начинаю чувствовать себя старым и совсем чужим... — он с грохотом вырвал у меня из рук стул, упал на него так, что мебель едва ли не завопила в голос, и положил сжатые кулаки на стол.

— Но... как же тогда я... должна... — я все не могла понять, к чему он ведет.

— Мы не будем есть, пока ты не научишься звать меня на ты и только по имени, — мне кажется или я вправду слышу это жуткое напряжение в его тоне?

— Не уверена, что у меня получится с первого раза... Гаара...-сама, — пробормотала я. Он не ответил, выжидающе откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и отвернулся к окну. Ладно... ладно... я это сделаю, пусть даже в моих мечтах я никогда не позволяла себе такое. — Я... Давай есть, Гаара. Остынет — будет не так вкусно, — выпалила я.

— Я не расслышал, — ух, до чего холодный тон.

— Давай... поедим... Гаара... — медленнее, но куда менее уверенно произнесла я.

— Еще...— потребовал он.

— Гаара, — я готова была расплакаться, сама не зная от чего...

— Еще... — все ветры пустыни, до чего настойчив, ну, сам напросился!

Я наклонилась, обвила его шею руками, приблизив рот к розовому уху прошептала:

— Гаара, ужин остывает, давай поедим...

И с удовольствием отметила, как стремительно алеет его ухо, будто он услышал нечто совсем иное.

— Гкхм... — его ладони накрыли мои запястья. — И в самом деле... остывает. Садись, Рю.

— Интересно, как я это сделаю, если вы... ты держишь меня? — бесстыдно касаться губами его нежной кожи, чувствовать этот головокружительный аромат свежего молодого крепкого тела... Сходить с ума, не возвращаться к реальности...

— О...— Казекаге тут же аккуратно отвел мои руки, немного подержал их, кивнул на соседний стул, — присаживайся, Рю.

— Спасибо, — улыбнулась я, следуя его... просьбе? Приказу? Не важно.

— Итадакимас, — он склонился над тарелкой, взял палочки и отправил в рот маленький кусочек рыбы. — М-м-м... Вкусно. Тебе всегда удавались обеды, я... заметил... еще в Суне...

— Это... не стоит похвалы, Гаара-са... ой... Гаара. Вы... ты слишком добр ко мне, — я старалась сделать так, чтобы он не заметил, как сильно дрожат мои пальцы, пока я пытаюсь палочками подцепить овощи. — Итадакимас!

Хм-м-м... пожалуй, не стоило скромничать. Это и вправду очень вкусно. Я люблю, когда с легкой остринкой.

— Мне начинает казаться справедливым желание Канкуро... — вдруг заявил рыжеволосый. Я в недоумении уставилась на него, ожидая объяснения. — Помнишь, он хотел, чтобы ты всегда была с нами на миссиях...

— Да. А вы его отговаривали... — это я тоже прекрасно помню.

— Хм-м-м... Возможно, я был не прав, — с загадочной ухмылкой признался Гаара. Его глаза хитро поблескивали из-под антрацитовых ресниц...

Я не могла сосредоточиться на еде, разглядывая его так, будто не видела сто лет. Халат разошелся едва ли не до пояса, но он, казалось, не придавал этому никакого значения. Похоже, он вообще ничего кругом не замечает, кроме своей тарелки... Вот и хорошо, скорее всего, он уже и забыл про...

— Кстати, о твоей дурацкой попытке избавиться от этого, — не заботясь о вежливости, Казекаге ткнул палочкой в направлении моей гарнитуры. — Почему ты это сделала? И не смей даже надеяться на то, что я приму маленькую невинную ложь, — неожиданно зло выплюнул он.

— Правда... слишком постыдна для того, чтобы я посмела произнести это вслух, — заливаясь краской до корней волос, вынуждена была признать я. В горле пересохло, я не рисковала поднять глаза на него, ожидая, чем кончится этот разбор полетов.

— Хм-м-м... и что могло послужить достаточным основанием для нарушения прямого приказа Казекаге, — он перестал есть и его колючий недобрый взор переместился со столешницы на меня. Я почувствовала это кожей, буквально покрывшись мурашками и чуть не выдыхая пар, так похолодала атмосфера. Все ветры пустыни! С ним не соскучишься. С такими внезапными переменами настроения... Хотя, чего еще можно было ожидать? Что он всегда с тобой будет мил и ласков, Рю? Чушь собачья!

— Я... не хотела... слышать... как вы... ты... моешься. Это... слишком... Умоляю, не заставляй меня говорить об этом! — мой голос предательски дрогнул, бамбуковые палочки жалобно хрустнули, ломаясь на несколько частей в его жестких пальцах. Этот звук заставил меня дернуться и взглянуть на него. Казекаге сидел красный, как помидор и нервно стряхивал с ладони осколки палочек. Все ветры пустыни! Он понял... Догадался... Проклятие!

Доели мы в полном молчании, изредка сталкиваясь взглядами оба мгновенно смущались и отводили глаза. Поблагодарив меня за вкусный ужин, он ушел в комнату. Я стала убирать со стола, потом обратила внимание на то, что слышу, как он шелестит тканью, как звякают пряжки ремней... Забеспокоившись, я выскочила из кухни в гостиную, чтобы заметить как он решительно направляется к двери. В боевой одежде, однако без тыквы за спиной. Куда? Увидев меня, он сглотнул, зачем-то поправил безупречно лежащий на бедрах ремень и глухо произнес:

— Я... пройдусь немного... Не жди меня...

Окаменев от такого заявления, но понимая, что мне это совершенно не нравится, я тупо молчала, комкая подол белого фартука.

— Спокойной ночи, Рю, — Казекаге взялся за ручку двери, повернул ее... Дверь распахнулась наружу... Нельзя, так нельзя... Если он сейчас уйдет... Это... будет очень плохо... Голубоглазый делает медленный шаг за порог. Я, словно зажатая в густеющем масле, бросаюсь за ним, но это выглядит как пара робких, неуверенных шагов... Дверь начинает закрываться... Отчаянным движением, чуть не падая, я успеваю ухватить его за рукав, другой рукой вцепившись в косяк, чтобы не грохнуться на пол, слова выплескиваются из горла, будто ждали подобного:

— Пожалуйста, не уходи! Гаара, пожалуйста... Не уходи!

Он оборачивается, в глазах — сомнение и легкое недоумение:

— Почему... ты...

— Не уходи, пожалуйста! Только не уходи! — словно заклинание, задыхаясь, чувствуя, как по щекам сползают слезы, повторяю я.

— Я... ладно... Но ты... уверена? — другой смысл, другое звучание... неужели он... тоже? Жар, поднимающийся изнутри, осушает мои слезы.

— Да. Абсолютно... — тяну его за рукав.

Он вздыхает, глубоко-глубоко, поворачивается... И дверь закрывается за ним. С этой стороны. Гаара запер ее на ключ, обернулся, опираясь на нее спиной, будто ноги плохо держали его. Я кинулась ему на шею, захлебываясь собственным счастливым смехом. Он прижал меня к себе... Некоторое время мы стояли так, не двигаясь. Оглушенные и ослепшие... Мир исчез, провалился в тар-тарары, предоставив нас друг другу...

Он чуть отодвинулся, придерживая меня за плечи, я перевела ладони ему на грудь, чувствуя, как мелкие настойчивые иглы впиваются в кончики пальцев. Коснувшись согретых его теплом пряжек нагрудника, я вздрогнула, самая длинная, самая тонкая игла прошила мой позвоночник насквозь — от макушки до пяток, заставив судорожно сглотнуть. Горячую лошадь-сердце было не удержать хлипкими возжами разума или чувства долга, она понеслась, взбрыкивая и мотая головой из стороны в сторону... Приличиям пришлось подать в сторону, чтобы не быть сбитыми и похороненными под ее копытами...

Первыми на пол упали гарнитуры.... С лязгом и шорохом слетали его боевые одежды, обнажая дивно пахнущую незагорелую кожу, розовеющую от прилива крови. Он вцепился мне в волосы, конвульсивно сжались пальцы, из груди вырвался полувсхлип-полустон, силой запрокинув мне голову, любимый припал сухим, ищущим ласки ртом, к моим губам. Глаза закрылись сами собой, внутри все перевернулось, голова закружилась, на ногах едва удавалось держаться. Я уже не ведала, где верх, а где низ, стою ли я еще на земле или уже возношусь к небесам? Гаара содрал с меня фартук, ничуть не заботясь о его целости, когда он расстегивал молнии на моем костюме, я заметила, что руки его бьет дрожь. В расширяющихся зрачках Казекаге стыла решимость... однако внезапно он остановился, посмотрел на меня как-то странно, будто впервые видел, осторожно взял за руки, поднес ладони к лицу, долго и пристально их рассматривал, а после медленно произнес:

— У тебя такие тоненькие пальчики... Такие маленькие кисти... Рю... — с последним звуком он заключил меня в объятья, крепко прижимая к себе. Дышал через раз, сталь напряженных мускулов окружала меня непробиваемой стеной...

— Гаара... родной... — я принялась беспорядочно гладить его: по голове, шее, готовым взорваться мышцам... — Не... переживай так... я... если даже... что-то пойдет не так... я пойму... Если не хочешь...

— Глупая... — проворчал он, заметно успокаиваясь, и целуя меня в ухо, — я не хочу сделать тебе больно.

— Ты... ты самый нежный.... самый ласковый... ты... я... — отстранившись от него, я стала покрывать его лицо и тело легкими поцелуями, стремясь вложить в них все одобрение и жажду, что были во мне. Ямка между острых ключиц, коричневатые пуговки сосков, рельефные кубики пресса...

— О, боже, Рю... — сиплый, шершавый от вожделения голос разорвал тишину, когда я добралась до мягкой рыжей дорожки, ведущей от пупка вниз. Дорожка изчезала из виду, теряясь под темной тканью плавок — всего, что на нем еще оставалось из одежды. — Здесь есть и ... более удобные места... — едва справляясь с собой, просипел он. И только тут я поняла, что мы все еще стоим в прихожей... мир вернулся, заставив ощутить себя в нем. Голубоглазый поднял меня на руки без особых усилий, мне отчего-то вспомнилось его: "Ты легче моей тыквы...", заставив прильнуть к его груди и улыбнуться...

Широкая кровать в спальне и вправду была куда удобнее, чем прихожая... На полу был постелен тостенный ковер, тусклые светильники придавали обстановке особое настроение... Света было достаточно, чтобы видеть, но недостаточно для того, чтобы прийти в смущение от увиденного... Гаара опустил меня на пол, я заставила его сесть на постель, продолжив то, что было начато у входной двери...

— Гаара... Я не испугаюсь...— тихо прошептала я. — И нет в этом ничего постыдного... — его громкие мысли скользили переливающимися облачками сквозь меня... Похоже, состояние неглубокого метемпсихоза рядом с ним для меня становится естественным...

Стянуть с него последнюю деталь одежды оказалось не так уж легко. Не то чтобы он сильно сопротивлялся, но румянцем залился до корней волос...

Ласково, чтобы неосторожностью не сделать больно одной из самых чувствительных частей мужского тела, я освободила его от плавок. Сдержать пораженный вздох у меня не получилось. С превеликим трудом оторвав взгляд от открывшейся картины, я перевела его на лицо любимого. Глаза были крепко зажмурены, молодой Казекаге едва осмеливался вздохнуть...

— Он... такой... красивый... — ободряюще улыбнулась я. Гаара приоткрыл один глаз, робкая кривоватая ухмылка вползла на тонкие губы... Широкая ладонь легла мне на голову... Не теряя момента, я взялась за предмет нашей беседы обеими руками... то ли у меня они и в самом деле маленькие, то ли...

Он был удивительным: будто плотную скальную породу окружили тонким слоем упругих волокон и оплели сетью крупных, прихотливо извивающихся вен, а сверху... ничего нежнее и более приятного на ощупь, чем эта кожа, чуть темнее, чем остальное тело, в подлунном мире боги еще не создали. Как маленькому ребенку, мне тут же захотелось опробовать его не только наощупь... Прикрыв глаза я начала с самого низа... Когда мой язык коснулся основания "древа жизни", как именуют его старые книги, от изумления любимый поперхнулся, прокашлялся и глубоко-глубоко задышал. Ритм его дыхания всколыхнул во мне ту тайную трясину, в которой хоронятся самые дикие и необузданные желания... Где на дне спит до времени чудовище по имени Похоть...