Колесо сансары
Оборот первый (финал)
Обитель Поднебесного Успокоения — необычайно красивое место.
В хорошую погоду.
Вырастает из сине-зелёной желейной глади конус давно потухшего вулкана. Издали, если не вглядываться — словно трухлявый пень. Поросший понизу мхом, а поверху отороченный белым лишайником. Но подплыви поближе, — эта иллюзия рассыплется. И мох не мох, а густые, насмерть спутанные заросли. И лишайник не лишайник, а вечный лёд высокогорья. А в "плоти" самого "пня", если чуть внимательнее приглядеться, играет давно запёкшийся, тусклый оттенок кровавого багрянца.
Таким предстал передо мной безымянный остров, где предками устроена Обитель. Остров, который нельзя найти на картах Океана Чудищ; остров, само существование которого — тайна. Почти сорок лет назад, выпущенный из трюма за немалую мзду немного раньше положенного, я в первый (и последний) раз увидел его со стороны.
Обитель Поднебесного Успокоения — необычайно надёжная тюрьма.
А я, как и остальные её пленники — бессрочник.
Никто не казнит сосланных сюда муками плоти. Никто не заставляет нас голодать, мучиться от недостатка сна, не наносит нам ран. Не подвергают нас издевательствам охранники, как то нередко случается в обычных тюрьмах — ибо никакой постоянной охраны нет здесь. И по форме своей, и по сути Обитель — это именно Обитель. Очень уединённый монастырь. Но для такого, каким я был почти сорок лет назад, амбициозного и властного мальчишки, считающего себя невесть кем...
Помимо мук плоти есть иные. Предки знали это очень хорошо. Да, очень. Быть полностью вычеркнутым из жизни и памяти, лишиться привычного статуса и бытовых мелочей, повиснуть в пустоте, где рядом — лишь искры душ иных ссыльных... честолюбие, хитрость, проницательность, знание людской натуры и отточенное умение лжи... к чему хитрость там, где некого и незачем обманывать? К чему честолюбие — если нет больше у тебя ни богатства, ни подданных? К чему ложь, когда ни цели, ни смысла у этой лжи не осталось?
Многие ссыльные "монахи поневоле" кончают самоубийством. Очень многие. Почти сразу, сломленные настигшим позором поражения. Или позже — окончательно осознав, что жизнь на склонах потухшего вулкана закончится отнюдь не чудесным возвращением. Что приплывший издалека корабль привезёт лишь новых ссыльных, а любые попытки взойти на него закончатся неудачей. Кстати, популярный способ самоубийства: довести молчаливую команду так, чтобы прирезали на месте.
Только мало кому из желающих это удаётся. Формально ссыльные неприкосновенны и убивать нас нельзя.
Выжить в Обители можно лишь двумя путями. Сойти с ума, убежав от печальной действительности. Ну, или на самом деле, без шуток, встать на путь просветления. Переоценить себя, познать свою природу, пересмотреть отношения с миром и людьми.
Сделать то, что и положено делать хорошему монаху.
Хотелось бы считать, что я избрал третий путь. Но порой я думаю, что тоже сошёл с ума. Просто более хитро, чем другие ссыльные. Не как самопровозглашённый адепт нагой аскезы, что проповедует всем желающим полный отказ от всего личного, включая имена. Или потерявшийся в грёзах Безумец-из-Беседки, устраивающий гостям эталонные чайные церемонии без чая и властно гоняющий воображаемых слуг, а ночами ловящий и жадно пожирающий живьём мелких животных, а также найденные и выкопанные съедобные коренья.
* * *
Ещё в детстве у меня обнаружился талант управления духовной энергией, сеф. Как многие аристократы, я им пренебрёг. А вот в Обители — правда, не сразу — вспомнил.
Разумеется, я начал тренировки слишком поздно для значительных успехов. Время было упущено безнадёжно. В одном из свитков, ранее доступных мне, я прочёл, что Очаг и система круговорота сеф развиваются лишь до двадцати пяти лет. Иногда того меньше. А меня сослали на тридцать втором году жизни. Поэтому атакующие стихийные Формы воды в моём исполнении могут разве что ранить черноногого или рассмешить мага-ординара. Но есть области управления сеф, в коих сила не так уж важна. А воля и навыки контроля — наоборот.
Медицина. Менталистика. Ритуалистика. Наконец, магия начертаний, она же цемора (в своём изначальном значении): искусство создания как цепочек цем, так и полноценных печатей. Да, особенно цемора — поясной поклон за нынешние мои успехи седому и вислоусому учителю каллиграфии. Которого в пору моего детства я искренне ненавидел за привычку лупить бамбуковой тростью по пальцам. Лупить даже не за помарки — просто за "отсутствие изящества и искренности начертания".
...Оглядываясь назад, я поражаюсь, чего можно достичь без наставников или хотя бы свитков, на одном упорстве и фантазии. То, что я дожил до восьмого десятка, сохранив здоровье и здравый ум, говорит само за себя. И вот теперь я собираюсь активировать свою последнюю Форму, свой финальный шедевр. В который вложил всё, чего добился. Который принесёт мне вожделенную свободу. Так или иначе, но я покину Обитель Поднебесного Успокоения и этот безымянный остров.
Смерть ведь тоже освобождает... в некотором роде.
Я всё-таки сошёл с ума? Нет! Прочь сомнения! Я не отступлю, встав перед вратами неизвестности. Мне просто интересно: как пройду я последнее испытание? Достигну ли своего?
У меня только одна попытка. С другой стороны, так ли велик риск? Даже в случае провала меня ждёт Призрачный Мир — и перерождение. Участь, рано или поздно настигающая каждого человека, кроме презревших и поправших собственную природу. Вставших на нечистый путь демона.
А смерти как таковой я не боюсь. И уже давно.
Отбоялся.
* * *
Сегодня небо опустилось низко. Облака обратились густым серым туманом, поглотившим вершину потухшего вулкана, норовящим лизнуть вершины деревьев. Суставы ноют и жалуются, предрекая затяжной дождь.
А мне ещё карабкаться вверх. Эх, старые мои ноги... ну да ничего. Перетерплю.
В конце концов, не впервой. И то, что спускаться уже не придётся, определённо... утешает.
Я нарочно выбрал такой день, потому что скверная погода способствует заимствованию силы стихии воды. Не напрямую. Мои попытки использовать сродство с водой для пополнения резерва сеф так и остались безуспешны. Ну, разве только то самое сродство выросло. Придать сеф стихийный окрас? Легко. Устранить окрас, вернув энергии нейтральность? Нет.
Возможно, я ошибаюсь в каких-то основах и обратное преобразование всё-таки возможно. Но нанесённые на камни печати-ловушки, даже сделанные самоучкой, вполне годятся для притяжения и сохранения энергии мира. А она мне понадобится.
Вся, какую смогу направить.
Дожёвываю остатки завтрака. Пища кажется почти безвкусной. Нормальных пряностей на острове не достать, а те, что растут самосевом, — та ещё дрянь. Но я всё равно почти смакую стебли молодого бамбука, слегка хрустящие на остатках зубов, и с удовольствием потягиваю припасённый со вчерашнего вечера бульон. Варёную крольчатину, переложенную крупными, ароматными листьями фаш, я возьму в свой последний путь. Доем прямо на ходу.
В юности не мог бы и помыслить, что, став стариком, научусь и ставить силки, и рыбу ловить. И даже питаться плодами земли, собранными лично. Как презренный черноногий.
Но голод, как верно отмечено в Священной Дюжине* — один из лучших учителей.
Лучше только страх и боль.
/* — Священная Дюжина: собрание древних текстов, играющее в описываемом мире и местности роль Писания. Всякий образованный человек обязан быть знаком с СД, а хорошо образованный — знать наизусть и при случае цитировать хотя бы ключевые моменты.
Делится на четыре триады. В первой повествуется о сотворении мира и его устройстве, во второй излагаются основы философии трёх Путей: Власти, Смирения и Духа, иначе именуемого Путём Равновесия. В третьей идёт речь о легендарных временах: об установлении законов правителями древности, о войнах, о первых магах, обуздании демонов и так далее. Последняя триада содержит гимны, обрядовые песнопения, притчи, молитвы и разнообразную лирику./
...в путь. Встаю с самодельной циновки, обхожу выложенный камнями очаг, иду прочь. Не оглядываясь. Нет позади ничего такого, что жаль оставлять. Если мои жалкие пожитки пригодятся ещё кому-то — да будет так!
Добродетель нестяжания даётся легко, когда цена всего твоего имущества не достигает и пары малых связок медных колец...
Итак, вперёд и вверх, навстречу низкому небу и зашелестевшему, как на заказ, дождю.
Не очень-то верится мне, что чистая влага смывает грехи. Меня она скорее раздражает. Слишком изношено тело, слишком холодна кровь, чтобы я радовался этой мокрой прогулке. А ведь выше будет хуже... холоднее. Намного. Хочется плюнуть на всё, развернуться и нырнуть обратно в хижину, поближе к тёплому очагу...
Нельзя. Раз решение принято, отступать от него негоже.
...прошло много часов, настоящая маленькая вечность стылой дрожи и всепроникающей сырости, прежде чем я добрался до цели. И едва сумел обрадоваться этому. На последнем участке мне пришлось разогнать по телу сеф, понемногу преобразуя её в ци, и полностью сосредоточиться на движении. Иначе я бы просто не дошёл, свалившись в сотне шагов от цели.
А так... всё равно свалился. Но хотя бы там, где надо. Точно на краю рукотворного круга.
Мой последний эксперимент состоится не намного ниже границы ледника. На площадке, придание которой нужного вида заняло почти четыре года. Если бы я имел стихийное сродство с Камнем... но чего нет, того нет. Пришлось на практике использовать мудрость, гласящую, что вода камень точит. Впрочем, при моих запасах сеф — скорее, капля. Но это даже к лучшему: благодаря малой силе применяемых Форм я работал медленно, зато весьма тщательно, успешно устраняя результаты допущенных ошибок (немногочисленных, к счастью). И теперь идеальный круг диаметром в дюжину шагов покрывали тысячи знаков, нанесённые со всей возможной точностью. Многократно проверенные и перепроверенные.
Передохнув, насколько позволил пробудившийся кашель, я встал. Вновь взгромоздил себя на ноги, словно кукольник — марионетку. Кряхтя и хромая, обошёл по кругу площадку ритуала, поочерёдно коснулся всех восьми колонн-накопителей. Тоже покрытых высеченными знаками, как круг, только не так густо. Ну что ж, вроде бы всё в порядке. Запасы стихийной энергии в колоннах превышают мой невеликий личный резерв в сотни, если не в тысячи раз. Цем-преобразователи тоже должны быть в порядке... у меня просто нет сил, чтобы снова перепроверять их работу.
Значит, пора.
Прохожу в центр круга, со скрипом сгибаю колени, утверждая себя в нужной позе. Зад до того промёрз и отсырел, что ничего не чувствует, хотя тонкий слой воды, покрывающий площадку, готов превратиться в наледь. Складываю пальцы рук в мудру средоточия.
Забавно: это единственная мудра, которую я знаю.
Можно спросить, откуда при столь вопиющем невежестве взялись знаки, высеченные мной на камнях вокруг? Откуда такие познания в цемора при отсутствии знакомства с простейшими основами искусства мага?
Ответ предельно прост: эту систему цем-знаков я выдумал сам. Двадцать пять лет, тысячи неудач и много-много упорства в комбинировании различных сочетаний знаков. Неудачные отбросить, успешные — запомнить. Вот и весь рецепт. Настоящие мастера цемора при виде моих корявых поделок, должно быть, надорвали бы животы от смеха...
А может, и не надорвали. В конце концов, эти корявые поделки успешно выполняют те задачи, для которых созданы.
Меж тем мудра подстёгивает Очаг, позволяя выделить максимальное количество сеф. Это так приятно, что почти больно. А теперь — активация! Расплетя пальцы, кладу ладони на подготовленные участки узора. И вливаю в знаки три четверти резерва. Разом.
Хирватшу глаз у меня нет, так что удовольствия видеть разбегающиеся вокруг ручейки сеф я лишён. Но вот чувствовать их — благо, расстояние смешное, а сеф принадлежит мне самому — это задача посильная. Колонны-накопители отзываются на приказ, посылая в узор целые цунами преобразованной силы. Вот теперь происходящее можно увидеть и обычным глазом: активные знаки вспыхивают сквозь туман, отороченные слабо мерцающим голубоватым ореолом. Вода с шипением испаряется, оставляя площадку совершенно сухой.
Хорошо. Время второго этапа.
Распрямляю ноги, ложусь лицом вверх, раскинув руки крестом. Кожа на запястьях и лодыжках, словно взрезанная незримыми лезвиями, расходится. Выпускает наружу ленивые струйки крови. Я не вижу происходящего, но знаю: алая влага жизни, что сродни моей стихии, поочерёдно заполняет высеченные знаки. Контролировать этот процесс волей не нужно, система цем-печатей сама распределит кровь, ци и суго так, как надо. Если я нигде не ошибся, конечно.
А теперь — третий, завершающий этап. Пора навестить мой внутренний мир.
* * *
Прикрыв веки, проваливаюсь в центр затягивающей радужной спирали. Беззвучно. Быстро. Мягко и плавно.
Аромат цветущих слив заполняет меня без остатка. Как всякий раз, когда я попадаю сюда. Возможно, так сказывается большая доля жизни, прожитая в Обители Поднебесного Успокоения, но мой внутренний мир тоже похож на кратер потухшего вулкана... изнутри. Кольцо неприступных, отдающих кровавым багрянцем стен — и сад сливовых деревьев, испещрённый тысячами тропинок, пребывающий в поре бесконечного цветения...
Сад, что ещё никогда не давал плодов.
В самом центре его, на дне кратера, лежат безмятежные воды круглого озера. А на берегу меня ждёт лодка без вёсел и паруса. Всегда именно в том месте, где я спускаюсь к воде. Больше здесь нет ничего и никого — ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Нет даже неба. Его заменяет плотная пелена низко висящих облаков, цедящая в кратер вулкана рассеянный свет. Иногда поярче, иногда потемнее, до пасмурного. Но предгрозовым этот свет не бывает. И дождь здесь не идёт. Возможно, просто потому, что я не хочу промочить парадное кимоно... вернее, своё воспоминание об оном. Здесь я всегда щегольски одет. Мои ухоженные руки унизаны тяжёлыми перстнями из красного и белого золота, широкий пояс плотно покрыт цветным шитьём, лицо набелено. Полное соответствие придворным стандартам! И отражение в тёмной воде центрального озера, когда я пожелаю взглянуть на себя, — поистине безупречно.
Таков мой внутренний мир.
Скопище символов, разгадывать значение которых не хочется. Хотя бы потому, что гадать о большинстве их мне вовсе не нужно.
Сажусь в лодку. Перстни немного мешают, но руки складывают мудру средоточия успешно. Не требуя ни паруса, ни вёсел и не колебля водной глади, лодка плывёт вперёд. Замирает в центре озера. И водоворот влажно шелестящей тьмы уволакивает меня вниз, на второй уровень внутреннего мира. Который уже не совсем мой... или даже совсем не мой.
Жаль, ах, как жаль, что я так мало читал об этом, когда мог!
Обычно второй уровень выглядит, как бурлящая горная река. Однако бурления как такового не ощущается. Оболочки человеческого тела на втором уровне не остаётся; я превращаюсь в один из пузырьков, влипших в вяло движущуюся воду.
