— Может, искупаемся? — отмирая, не менее чем через малую черту спрашивает жена.
— Вода холодна. С высот течёт.
— Нам ли холода бояться?
— Тоже верно.
Дружно раздеваемся, спускаемся в воду. Ух! До нутра пробирает. Но небольшое ускорение сеф решает эту проблему. И вскоре мы уже вовсю дурачимся, брызгаемся водой (Хироко непринуждённо побеждает: пусть Вода и не её стихия, но пару простеньких Форм создать она может, в отличие от меня), снова в шутку гоняемся друг за другом. Временный победитель в догонялках целует пойманного — сперва не всерьёз, но чем дальше, тем меньше молодого задора в игре, тем больше чувтвенности.
Позже, вернувшись на луг близ потока к сброшенной, как ненужные шкуры, одежде — туда, куда не достают брызги водопада — мы долго и нежно любили друг друга, позабыв о тренировках, о караване, вообще обо всём мире. Только я и она, никого больше.
Мне хочется думать, что именно там и тогда была зачата Хана...
Как много всего выписано каллиграфией образов на свитках минувшего! В основном хорошего. Память-память, драгоценная моя сокровищница... я бы позабывал к прабабке бакэмоно все Формы, все ката и все мудры, только бы удержать истинно ценные воспоминания... но вряд ли Призрачный Мир вновь обойдёт меня забвением. Печально.
Но я, похоже, смирился.
Глаза смыкаются неудержимо. Тело тянет в последний сон...
* * *
Сам момент спасения я не заметил. Немудрено. Тельце моё тогда только и могло, что дышать да глотать. Но овечье молоко из тыквы-горлянки пошло мне на пользу, и обморок от переохлаждения и голода плавно перешёл в глубокий восстанавливающий сон.
И только тогда я-настоящий, заключённый во внутреннем мире, спохватился и "спустился" своими чувствами обратно к тельцу.
С закрытыми глазами многого не увидишь. Но слух и хирватшу пребывали со мной. Так что по голосу (мужчина, довольно молодой, но не совсем здоровый: похрипывает и покхекивает; напевает мантры "о здравии", "о сбережении духа", "о малом благословении небес" и снова "о здравии"... никак каннуси?) и по фону чужих эмоций (лёгкое беспокойство, надежда, сдерживаемая волей усталость — из одного источника; стало быть, слух не врёт и кроме спасителя рядом никого более нет) я определил, что пребываю в безопасности. Снова. И наконец-то. Потрескивание огня с запахом дыма намекали на происхождение приятного тепла, разливающегося по телу. Опять же, сытость... хорошее было молочко, жирное...
В общем, можно спать дальше. И не напрягать утомлённое тельце попытками ощутить сквозь сонную омуть, что творится вокруг.
Смерть откладывается. Чего ж ещё желать?
...как оказалось, спас меня действительно каннуси. Странствующий. Далеко не старый — лет где-то двадцати пяти, вряд ли больше; отрастивший тощие усы с козлиной бородкой — прямо подстать Танаке Кишо. Каковая бородка отнюдь не добавляла ему солидности, что бы он там себе ни думал. Его одежды оттенок имели не столько приличествующий сану белый, сколько желтовато-серый: спаситель мой, именем Кобаяси Казуо, не был так богат, чтобы таскать с собой обширный гардероб и отправлял обряды почти в том же, в чём ходил по дорогам острова Меон княжества Орья. Только ритуальная накидка с широкими рукавами избежала этой участи и обычно путешествовала с хозяином в заплечном мешке. А вот кимоно, хакама и даже шапка-эбоси служили Казуо повседневно. Как и шест, заменяющий традиционный конический жезл-сяку.
Для солидности мой спаситель навесил на него поперечную перекладину и три низки, изображающих симэнава — но я-то чётко ощущал, что никакой силы в этих якобы симэнава нет. Хотя в глазах крестьян покачивающиеся на ветру верёвки со вплетёнными в них бумажками "печатей" выглядели, должно быть, солидно.
Тут необходимо сделать небольшое отступление и рассказать кое-что о странствующих каннуси как сословии.
Спору нет, среди них порой встречались великие подвижники. Могущественные небожители и другие сущности тоже любят принять на земле в качестве маски воплощение странствующего мастера мантр и ритуалов. Вот только куда больше, увы, вероятность встретить в лице такого вот бродячего священника или недоучку, или даже вовсе шарлатана.
Те же каннуси, которые честно выполняют свой долг посредников меж людьми и небесами... скажу прямо: само поле их деятельности заставляет их прибегать к обращениям в адрес самых разных Сил. А оборотной стороной становится невозможность (или серьёзная трудность) сосредоточиться на каком-то конкретном ками для углублённого постижения и взаимного принятия. Вот так и выходит, что даже если странствующего каннуси-не-шарлатана слушают многие ками, то никто или почти никто не станет к нему прислушиваться. Ну, за исключением совсем уж мелких местечковых духов... а от них и помощь в любом мыслимом деле не шибко велика.
Потому императорская доля таких, как Кобаяси Казуо, ранг имеет невысокий. Послушнический. Или, много реже, ранг гонэги. Каннуси в ранге нэги по дорогам уже не бродят, а гудзи — главы общин и настоятели — тем более. Точнее говоря, если уж гудзи пускаются в путь, то отнюдь не в одиночестве... за исключением случаев, когда паломничество служит для исполнения обета, совершения какого-либо обряда или ещё чего-то в этом роде. Но это всё к моему спасителю не относится. Казуо — самый обычный каннуси из породы странников: плоховатый знаток обрядов, знающий едва полсотни мантр (да и то не всегда правильных), способный изобразить только слабенькие ритуалы и возмещающий недостаток своего образования более-менее откровенным шарлатанством (как с "симэнава", например).
В его защиту можно сказать, что человек он, в сущности, довольно светлый и благонамеренный. Не явный мошенник, не плут, не вор. Более-менее искренне радеющий о благе человеческом, как то и положено каннуси.
Я говорю так вовсе не потому, что Казуо прислушался к шёпоту моей матери — точнее, матери Танаки Хачиро — и пошёл в горы спасать заблудшую душу годовалого младенца, вооружась купленным на всякий случай овечьим молоком. Нет. Просто моё хирватшу доселе не давало сбоев при суждении о смертных; к тому же позже я успел насмотреться на Казуо во всяких видах и подтвердить составленное о нём мнение.
Хороший человек. Каннуси паршивый, а вот человек — хороший. Хоть и не без изъянов.
Ну да кто меж людьми идеален? Я, что ли?
Даже ками совершенны не во всём. Даже небо не может быть вечно ясным. Если во вселенной вообще есть нечто совершенное, то только Первооснова. Предвечная Пустота. Хотя-а-а... так ли она совершенна? Иначе зачем бы Предвечной Пустоте порождать весь круг зримых вещей?..
* * *
Уже к исходу ночи, следующей за моим неожиданным спасением, я ощутил то, чего совершенно не ждал. И потому даже не сразу поверил в реальность контакта со знакомым рисунком разума:
"Радость/беспокойство/интерес".
"Урр? Это ты?!"
"... Раа — гордость".
"Как вы меня нашли?"
"... — надежда/усталость/страх — ..."
Я чуть не взвыл от досады.
Если эмоции в Речи тэнгу я ещё более-менее разбирал, спасибо хирватшу, то вот ментальную составляющую её посланий мог различить... ну, что мне пытаются что-то передать, сказать мог. Но не намного больше того. Просто некие шумы, шевеления, оттенки и сдвиги в голове, не имеющие отношения к работе моего собственного разума. И всё.
Ко мне вернулись оба "моих" демона. С вестями от семьи.
А я даже не могу эти вести услышать и понять!
Стоило окончательно это осознать, как большая доля искренней радости от прибытия Урр и Раа немедленно испарилась, сменившись разочарованием и раздражением. Только тем и успокоил себя, что, даже узнав новости об оставшихся где-то далеко Оониси, предпринять "прямо сейчас" всё равно ничего не смогу. И даже придумать что-то разумное насчёт ситуации у меня сходу не выйдет.
Да-да. Я был очень-очень разочарован, когда наглядно убедился в том, что навыки люай точно так же, как навыки менталиста, при перевоплощении сократились. Почти до полного исчезновения... хм. Почти. Они оказались завязаны на телесную составляющую суго, а не на душу как таковую.
Ну что ж. Будет мне ещё одна точка приложения усилий.
На самом деле это очень заманчиво: взять — и сделать навыки люай такой же частью моих духовных способностей, как хирватшу. Отклик со стороны стихий Триады Неба намекает, что этот путь хоть тернист, но отнюдь не непроходим. Хотя первым делом всё-таки пойдёт менталистика. Я хочу... нет, я обязан узнать, что там принесли на крыльях мои тэнгу.
...вот только разговор я старательно оттягивал. Мне не только хотелось узнать, что там с Хироко, моими детьми, родителями и сестричками. Я ещё и боялся узнать об этом.
К тому же быстро проявились другие заботы.
Кобаяси Казуо меня спас, и это хорошо. Но что дальше? Народ в княжестве Орья небогат. Мягко говоря. Это вам не благополучные обыватели княжеств Сиджен, Ниаги и Раго. С тех пор, как войны за престолонаследие раскололи четвёртую провинцию на части, порядок в Орья — штука весьма эфемерная. А где беспорядок, там и нищета, и разбой, и неустройство. Казуо сам-то не благоденствует, но его подопечные — вовсе голь да рвань. По большей части. Кроме того, если уж некоего Танаку Хачиро определили в демонята и выселили на гору родные, что со мной сделают чужие? Недаром ведь говорится: чужие и погладят больнее, чем родители ударят.
Нет уж. Лучше держаться за моего спасителя. Тем более что я не горю желанием, едва окрепнув и войдя в "силу", заняться крестьянским трудом, к коему живущие с земли своё потомство приставляют едва ли не с двух-трёх лет. Это не вписывается в мои жизненные планы.
Значит, решено. Остаюсь с Казуо.
Но что для этого сделать? Хм... может, частично открыться ему? Всё равно обычного младенца мне изображать поздновато и не хочется...
Ха. Придумал. Надеюсь, что получится не по поговорке про смеющихся чертей*.
/* — "когда говорят о будущем, черти смеются", в оригинале буквально — "oni"./
...большинство людей рождается только один раз. Некоторых, однако, принято именовать (с долей пристойной почтительности) дваждырождёнными. Обычно так титулуют посвящённых монахов, что прошли обряд дарования "небесного" имени. Но не только. Признанного мастера какого-либо искусства — от боевого до музыкального — тоже могут назвать рождённым дважды. В первый раз он (или она) приходит в мир как все, во второй — проявляется именно как мастер. Вообще любого учителя, желая польстить, порой зовут его ученики дваждырождённым.
Однако есть ещё триждырождённые. И этот титул существует уже не для лести. Ну, разве что к особо высокопоставленным и оттого без меры важничающим гудзи надо подольститься. Но обычно его применяют к достигшим истинных высот подвижничества каннуси, вспомнившим своё предыдущее перерождение... а то и не одно. Считается, что в первый раз рождается плоть, во второй раз — дух, третье же рождение символически обозначает достижение гармонии. Поэтому не удивительно, что куда чаще как к триждырождённым обращаются не к святым подвижникам и даже не к настоятелям крупнейших монастырей, но к небожителям-ками.
Ну и я могу так именоваться. Как рождавшийся более двух раз.
Хотя до гармонии мне ох как далеко...
Как бы там ни было, объясниться с Казуо я смог. Способом... замысловатым. Мягко говоря. Про точность движений у годовалого младенца говорить смешно, моя речь при всех стараниях была невнятна даже для меня самого. Пришлось брать в руки прутик и рисовать на земле иероглифы. Тоже, кстати, мучение то ещё, но немного более реальное, чем попытки говорить вслух. Выяснилось, что если чертить знаки покрупнее и без спешки, я вполне могу изобразить нечто условно разборчивое. О цемора с таким начертанием говорить смешно, а вот для общения, как оказалось, хватает.
К тому же я хотел довести до Казуо только две мысли. Первая — что я не демон и не бог, а лишь вспомнивший свою предыдущую жизнь человек. Простой триждырождённый, хе-хе. Вторая — что я хочу странствовать вместе с ним. Да, именно так, нет, постараюсь как можно скорее перестать быть обузой, а то и помочь при случае, чем смогу. Спасибо.
На всё про всё потребовалось три... ТРИ больших черты. Мои кривули выходили более-менее правильно далеко не сразу, порой одну черту приходилось переправлять по несколько раз; уже "написанное" мой спаситель, отнюдь не отлично образованный, тоже разбирал не с первого раза. И даже порой не с пятого. К тому же до него не сразу дошло, что эти самые кривули, начертанные младенцем, что-то значат — и от шока, что они что-то там значат, он тоже отошёл не в миг единый.
И всё же я справился. Даже достиг с Казуо некоторого взаимопонимания. В конце концов.
Прямо гора с плеч.
Сразу после тяжело давшихся объяснений я вполз под одеяло и уснул. Что там делает каннуси, меня уже не волновало. Главное — Урр и Раа не дадут ему наделать глупостей, а остальное...
Спа-а-ать...
* * *
Как выяснилось позже, я несколько недооценил впечатление, произведённое на Казуо моим выступлением. С другой стороны — чего следовало ждать от довольно молодого ещё человека, к тому же предрасположенного к экзальтированности особого толка (а иначе он не пошёл бы в каннуси)?
В общем, поутру мой спаситель уже не вспоминал о том, что имеет дело с младенцем, но со всей почтительностью одарил меня несколькими поклонами... и цветистым формальным приветствием. Как настоящего триждырождённого.
Приятно, конечно, когда люди так страстно веруют в (криво) начертанное на земле слово. Вот только выглядит это всё со стороны... м-да. Именно. Поэтому мне пришлось потратить ещё некоторое количество сил и ещё две больших черты времени на объяснения. Но ближе к обеду мне вроде как удалось втолковать Кобаяси Казуо несколько прописных истин. В частности, что наилучшим способом выразить его почтение к моей персоне можно, если вовремя меня кормить и вовремя же менять мне повязку на чреслах. Благо, работу ему я облегчу и при необходимости справить естественную нужду буду предупреждать. Кроме того, то, что я согласился уведомить его о своих особенностях, не означает, что я также хочу уведомить о них вообще всех вокруг. Лишнее внимание мне не требуется — а его не избежать, если Казуо вздумает прилюдно отбивать мне поклоны.
В целом объяснения прошли успешно. Более-менее. Спаситель, правда, пытался плести какую-то чушь насчёт "непочтительно" и "не подобает", но под давлением авторитета в моём сопливом лице постепенно склонился в нужную сторону. Хотя и не до конца: право проявлять зримые знаки почтения в мой адрес, оставаясь со мной наедине, Казуо отстоял.
Упрямец.
Ну да ками ему в помощь. Взрослый уже, так что сам должен разбираться в вопросах приличий, долженствований и обычаев. Хотя всё равно несколько неприятно, что человек, которому я обязан, без преувеличений, жизнью, ведёт себя так, как будто это он обязан мне.
Хм. А ведь давным-давно, во времена бытия рождённым в шелках, я бы принял это как должное. Да... меняет меня жизнь, меняет. Исподволь, малозаметно — примерно как ветер в высоте небес меняет формы далеко плывущих облаков. Только ещё медленнее и таинственнее для мысленного ока. Перемены, несомые проходящими десятидневьями, едва уловимы. Но они складываются в перемены, приходящие с годами, а там и до десятилетий доходит. Только обычно некогда оглядываться, ища в себе самом плоды семян, некогда посеянных судьбой, случайностями и личным выбором.
