Опыты эти принесли неожиданно интересные результаты. И не только в плане новых знаний.
Связать варубатто с якорем в Мире Людей оказалось не так уж сложно... по крайней мере, для меня, воочию наблюдавшего за действиями Симомуро Кийоши и порой ассистировавшего его опытам. Первым из новых вместилищ Супаку стал бумажный фонарь, расписанный мной цем-печатями и через несложный ритуал связанный с сущностью демона. Это стало лишь пробой сил; я не сильно и не долго расстраивался, когда варубатто за полтора десятидневья "состарил" фонарь так, что тот буквально рассыпался в прах, и вернулся на прежнее место как часть моего внутреннего мира.
Следовало ожидать. Хотя Супаку всё ещё не пересёк границу, отделяющую младших демонов от средних, он находился очень близко к классовому переходу. Не удивительно, что его сеф оказалась уж слишком сильна для простого неодушевлённого предмета.
Удивляло то, что после недолгого существования в виде фонаря варубатто усилил своё сродство с Огнём. Подобного эффекта не ожидал ни один из нас.
Для следующего вселения я подобрал оболочку старого коробчатого воздушного змея. Починил, со всем тщанием расписал цем-печатями, связал ритуалом сущность и новое вместилище... спустя без малого три десятидневья воздушный змей разделил участь фонаря, а Супаку, как мы уже ожидали, заметно прибавил в сродстве с Воздухом. Собственно, даже заметнее, чем в случае с фонарём и Огнём — видимо, сказался существенно больший срок "третьего воплощения".
Новую оболочку мы обсуждали долго и бурно. Использование старых вещей показало себя многообещающим приёмом, но, к сожалению, род Ясси не так богат, чтобы даже малоинтересные предметы, вроде поломанного воздушного змея, имелись у нас в изобилии. Так что в итоге варубатто переселился в "посох", самолично мною вырезанный из ствола молодого клёна Ширасавы*. Конечно, с этим вместилищем пришлось повозиться куда как подольше, чем с предыдущими. Цем-печати мне, например, пришлось не писать, а вырезать, да потом ещё покрывать краской и сверху непрозрачным лаком, чтобы никто не увидел странных знаков вокруг "детской игрушки"...
/* — не придуманное растение, довольно распространённое на Японских островах./
Как бы то ни было, всё удалось, и "посох" верно прослужил вместилищем демона больше полугода, пока не сломался.
Что интересно, ближе к концу этого срока у материальной оболочки Супаку появилось некое подобие системы круговорота сеф. Очень упрощённой, разумеется, не идущей ни в малейшее сравнение с той, которую имеют живые существа. Но появилось. Более того: "посох" мог ударить чужака, взявшего его в руки без спроса, разрядом сеф Молнии. Думаю, именно из-за попыток изучить эту способность он и сломался: мёртвые материалы, не имеющие специальной обработки и укрепления, не очень-то приспособлены для проведения стихийной сеф.
Что получил от существования в "посохе" варубатто? Повышение плотности своей силы при некотором уменьшении её объёма. И во внутреннем мире создание Форм Молнии стало ему даваться намного легче. Видимо, неподатливость древесной оболочки увеличила способность к концентрации усилий и улучшила контроль.
Результат понравился нам обоим, поэтому следующим вместилищем его духа выбрали не мёртвое, а живое дерево. А так как останавливаться в своих экспериментах я не хотел — то дополнил печати связи и удержания печатями накопления и преобразования — конечно же, с дополнительными ограничениями.
Да-да. Для Урр и Раа я некогда изобрёл цем-печати, заряжающие стихийной сеф пищу. Супаку получил нечто большее: оболочку, которая сама собирает энергию, разлитую в мире.
К сожалению, мгновенного успеха не вышло. Деревья, в которые я помещал варубатто, не выдерживали напора силы и умирали — одно за другим. А наметившийся было прогресс (от раза к разу демон всё лучше распределял вливающиеся в него струйки стихии) откатился далеко назад, когда Супаку накопил достаточно сеф для классового перехода. И попросту выжег собой несчастное деревце, в котором был заперт — пятое по счёту. Сущность среднего демона для растений оказалась слишком... просто слишком. Даже без печатей накопления и преобразования.
Нет, если бы побратим изначально был древесным духом, тсури-ёкай — может, что-то и вышло бы. Но сеф зверодемонов изначально куда более концентрированная, "быстрая" и, хм, "злая". Особенно у хищников — а варубатто к травоядным никто не припишет. Супаку же вдобавок получил ёсоватшу (на что я, собственно, и рассчитывал, когда накачивал его стихийной энергией), а Дерево и Молния недаром зовутся антагонистами, подстать парам Камень-Воздух и Огонь-Вода.
Так что после дерева номер пять я перенёс дух варубатто в старый тэссэн*. Просто чтобы появилось время подумать, что же делать с эволюционировавшим демоном дальше и какую новую оболочку ему подобрать, чтобы получше и с потенциалом развития. Поэтому я не использовал никаких дополнений вроде печатей накопления — просто круг связь-укрепление-удержание с истинным именем в центре.
/* — боевой веер. Одна из трёх разновидностей, наряду с гунсэном и гунбаем./
Но то, что разумелось сугубо временным, получило... неожиданный бонус.
Начать с того, что уже при переносе старый побитый тэссэн перестал выглядеть старым и побитым. Давление сущности демона с усилием, но покорило сопротивление металла, раскалив его до вишнёвого свечения, а затем выпрямив погнутые перья, "зарастив" царапины с зарубками и даже как будто улучшив качество стали. Благодаря этому, как выяснилось позже, снова стало можно складывать тэссэн в небольшую, но увесистую дубинку.
Впрочем, куда сильнее поразило меня то, что мои цем-печати после этого преображения не исчезли, но как будто врезались в сталь, став частью структуры оружия. Остатки лакировки сгорели, тушь и подавно — но знаки цемора сохранились!
Никогда раньше не видел такого.
Но варубатто мой интерес волновал в последнюю очередь. Его распирало возмущение.
— Скажи, Супаку-отото, что тебе не нравится?
— Мне не нравится изображать цукумогами! Вот что мне не нравится. Я... мне летать охота!
— Зато гибкость твоего образа силы существенно выросла, — примирительно заметил я.
Вот уж что да, то да. Последовательно и за малый срок поменяв чуть не десяток различных воплощений, мой побратим не только вырос до среднего демона, но ещё и претерпел качественные изменения. Одна лишь способность покидать тэссэн, переходя ко мне во внутренний мир, а потом возвращаться обратно чего стоит! Без дополнительных усилий с моей стороны, без ритуалов — просто пожелал, и оп, он уже снова во мне. Даже не знаю, у кого из нас сильнее округлились глаза: у меня или у Супаку, вполне осознавшего, ЧТО он делает.
Да и тэнгу оказались... удивлены, скажем так.
— Хочу снова быть живым! Летать! Дышать! Слышать!
— Ладно-ладно, отото, успокойся. Я подумаю, что тут можно сделать.
— Доверяюсь тебе, аники.
Что тут скажешь? Пришлось думать.
К сожалению, на Сантеро не было ни пещер, ни летучих мышей. Не только нужной для Супаку разновидности, но и вообще. Будь я постарше, или побогаче, или в более доверительных отношениях со взрослыми Ясси... но куда там. У мальчишки четырёх лет мало возможностей купить, выпросить или ещё как-то добыть живьём зверя, который не водится в непосредственной близости от дома.
Ненавижу быть маленьким!
...в итоге пришлось экспериментировать на кошках. Точнее, котятах. Варубатто, конечно, много разного высказал мне насчёт соответствия оболочки и содержимого. Но смирился. После того, как я предложил снова засунуть его в дерево, а точнее, в небольшую рощицу. Мол, раз уж ты такой из себя самостоятельный и можешь перемещаться между оболочками, то твой аники может наделать тебе два-три десятка живых накопителей. Будешь скакать между ними, собирая стихийную энергию. Если при этом не задерживаться надолго в каком-то одном дереве, рощицы должно хватить надолго.
Что? Не хочешь? Ощущения при смене оболочки премерзкие, а сидеть в дереве — хуже, чем в ледяной клетке на слепяще-ярком свету? Согласен и на котёнка?
Ну, я знал, что мой отото — умный и сговорчивый демон...
Бритые котята выглядят ужасно. Противоестественно. Бритые и размалёванные печатями — ещё того хуже. А мне к тому же совершенно не нравился... процесс. Я ощущал себя всё ближе и ближе к Симомуро Кийоши. Превращение в маленькое, искажённое подобие Резчика... нет уж. Спасибо, не надо!
Котята умирали. Один за другим. Сущность среднего демона и крошечные комочки дрожащей плоти... они просто не выдерживали, хотя Супаку старался быть как можно осторожнее и пассивней. Не выдерживали ни прожившие тридцать дней, ни прожившие пятьдесят дней, ни котята возрастом в девять десятидневий. Несколько малых черт агонии, потом, у котят постарше, несколько больших черт — и всё. Труп. Оскаленный и скрюченный, испятнанный тёмной кровью.
Котёнок возрастом одиннадцать десятидневий продержался почти два дня. Таких долгих, мучительных дня. Но нет. Снова неудача. Проживший пятнадцать десятидневний выдержал впятеро дольше предшественника. Под конец он... не хочу вспоминать.
Это при том, что варубатто половину времени проводил в тэссэне.
И при том, что я старательно выправлял последствия Целительным Касанием, а сама жертва моих опытов не покидала специальной медицинской печати!
— Повторим с его братом из того же помёта, — сказал Супаку. Ему было, пожалуй, ещё хуже: это он корчился от боли и умирал, раз за разом проходя через муки агонии.
— Уверен? Может, подождать, пока ещё хоть немного повзрослеет?
— Нет. Ты же сам говоришь: чем моложе, тем лучше. А я... кажется, я понял, что к чему. И смогу получше подстроить свою сеф к... такому телу.
— Ну, пусть так. Надеюсь, хотя бы на этот раз всё получится. Я устал их хоронить.
...у нас получилось.
Через полгода варубатто уже спокойно мог находиться в теле Рейза* круглые сутки, не нуждаясь в поддержке медицинской печати и почти не испытывая боли. Это был прорыв! Через год Супаку приучил оболочку к применению ёсоватшу — пусть и далеко не в полную силу.
/* — сокр. от Reizabakku — "полосатик"./
А я наконец-то смог расслабиться, так как проблема побратима осталась в прошлом, и перейти к закреплению моей репутации в новой семье.
* * *
— Мичио-кун. Скажи... это ведь ты написал?
Лист бумаги в протянутой руке старика слегка дрожит. Я бросаю беглый взгляд на лист и со всем возможным почтением отвечаю:
— Да, это так, Ясси Монтаро-сама.
— А кто это... сочинил?
— Это также сделано мной, Ясси Монтаро-сама.
Другому восьмилетнему мальчишке такое утверждение вряд ли сошло бы. Но у меня репутация гения. Я делаю невероятные успехи в освоении фехтования, стрельбы, во владении собственным телом и в изучении фамильных дзюцу (собственно говоря, я уже знаю их все; с моей точки зрения — ничего особенного, многие Формы посложнее будут). Также я очень хорош — особенно для своих лет — в каллиграфии. Знаю этикет в совершенстве (ещё бы я его не знал!). Могу с рассвета до заката цитировать семейные хроники — дословно. С младшими я ласков и чуть снисходителен, со старшими — подчёркнуто вежлив. Всегда. Ещё никому не удавалось вывести меня из душевного равновесия или застать врасплох. Порой я улыбаюсь — но смеха моего никто не слышал. Иногда я печален — но слёз не ронял никогда.
Мной восхищаются.
Меня побаиваются. А чаще попросту боятся. Причём не только младшие.
Меня не любят.
Это, собственно, тоже часть плана, составленного давным-давно и понемногу претворяемого в жизнь. Да, я родился в семье Ясси, под крышей их поместья — но я не намерен прожить всю жизнь под этой фамилией. Мне нужно кое-что иное.
— Мичио...
Взгляд Монтаро возвращается к написанному.
Приказ: плыть в море.
Отчий дом обветшалый...
Разум и чувства*.
/* — здесь будет уместен краткий разбор смысла хокку.
Про местное мореплавание автор уже рассказывал, да и море не только в местной культуре является одним из тропов смерти. На языке оригинала же бытует двоякая метафора: "плыть за море" = "встретиться с неизбежной смертельной угрозой", "плыть В море" = "пойти на смерть". Итак, в первой строке герою предстоит умереть по приказу. Грамматическое время — будущее. (Да, автор знает, что в земной вариации японского языка такая категория отсутствует. Но в мире "КС" язык немного иной).
Вторая строка. Грамматическое время — прошлое.
Третья строка апеллирует к классическому конфликту японской культуры. Несколько огрубляя, можно сказать, что (а именно так звучит в оригинале строчка, перевод скорректирован ради сохранения размера) "гири то ниндзё" = "долг и чувства": нравственный выбор, вполне понятный и европейцу. С той разницей, что японцы по традиции куда более жертвенны, и если европеец (либо русский) может пренебречь долгом в пользу чувства, не будучи осуждён обществом и самим собой, то самурай, коему приказано господином избавиться от низкорождённой любовницы, вряд ли сбежит с ней на край света. Очень вряд ли.
Скорее уж можно ожидать, что самурай напоследок проведёт с ней приятный вечер, потом зарубит, чтобы не доставлять ей боли расставания, потом из тех же соображений и в знак протеста сам устроит сэппуку (двойное самоубийство возлюбленных, которым не судьба быть вместе — ещё одна милая островная традиция, считается жутко романтической). А жестокосердый господин впоследствии будет иметь дело с необходимостью заботиться о жене плюс — опционально, особо — детях покойного. И с общественным порицанием, но не очень сильным.
Потому что был в своём праве.
Впрочем, лирический герой хокку расстаётся не с любовницей, а с родителями. Перед которыми у него тоже имеются определённые моральные обязательства. Поэтому после некоторого размышления не очень понятно, какой именно долг и какие именно чувства имеются в виду; возможно, лирический герой имеет в виду долг перед предками, дом которых обветшал, а под чувствами разумеет вполне понятный страх смерти. Можно даже домыслить, что он идёт на смерть именно ради того, чтобы заработать родителям на спокойную старость. Но учитывая отношения японской культуры с многозначностью, следует совмещать все не явно противоречащие толкования. Так как югэн.
Это длинное, надоевшее уже читателям примечание необходимо, чтобы стало немного понятнее, почему данным хокку восхищаются и чего в десяти словах — из которых два являются предлогом и союзом — такого гениального./
— Да, Ясси Монтаро-сама?
Патриарх молчит. Думаю, он уже принял решение, к которому я исподволь подталкиваю его последние года два. А если ещё не принял... что ж, я терпелив.
* * *
Как стреляет новичок?
Покрепче сжать натянутый лук. Взять стрелу. Проверить, правильно ли взял. Наложить пятку стрелы на тетиву. Проверить, правильно ли. Если что-то не так — поправить. Проверить стойку (и тоже поправить, если что не так). Оценить мишень, особенно её расположение. Вдохнуть. Выдохнуть. На новом вдохе натянуть тетиву... миг оценки: стойка? Положение корпуса? Лука? Стрелы? Мишени? Всё хорошо, всё гармонично? Тогда — выстрел!
