Вот так, с разгона и в лоб. Как я рассчитал, эта новость должна привлечь его внимание.
Расчёт оправдался.
Вот только я совершенно не рассчитывал, что моё хирватшу внезапно начнёт работать с Макото в дюжину раз хуже прежнего. Вероятно, дело в какой-то особой цем-печати... но откуда? И зачем? Ох, только бы не...
— Полагаю, — сказал отец, обрывая мою полуоформленную мысль, — эта идея исходит не от Аи, а от тебя, Акено?
— Да. Мама хотела, чтобы я выбрал невесту, но выбор я делал сам.
— Ясно. Аи, — короткий, почти незаметный кивок-приказ.
— Господин муж мой...
Мама поклонилась, выпрямилась и вышла. Пока она это делала и ещё некоторое время мы с Макото молча смотрели друг на друга.
— Можешь объяснить, почему именно Хироко? — тон сухой до равнодушия.
— Её дети будут здоровы, — я зеркально отразил отцовскую интонацию. Подумал, уточнил. — Более здоровы, чем я. И она мне понравилась.
— Ты понимаешь, что этот брак не выгоден нашему роду?
— Напротив, он выгоднее любого другого. Связи, деньги и привилегии можно приобрести. Но всё это обратится в пыль, если некому принять бразды правления наследием.
— Мудро... как для твоих лет.
— Должны же быть у дисбаланса энергий, едва не погубившего меня во младенчестве, хоть какие-то положительные последствия. Это, кстати, ещё один довод за Хироко: она достаточно много знает и умеет, чтобы я не ощущал себя во время беседы с ней так, как ощущаю, разговаривая с девочками-погодками. То есть старше на поколение, а иногда все два.
— И какова же... на самом деле у вас разница в возрасте?
Что ж, подумал я. Этого следовало ожидать. И я подготовился... надеюсь, что хорошо.
— Похоже, пора поговорить откровенно, господин отец мой.
— В этом я сомневаюсь, — отрубил Макото.
— Ну и зря. Что бы вы там ни надумали, а я — именно Акено, кровь от крови и дух от духа Оониси. Сын и наследник ваш, господин отец мой.
Молчание. Недолгое.
Вовсе не надо быть потомственным люай, чтобы понять: после моей неосторожности, то есть "приступа" с обмороком и глазным кровотечением нанятые отцом лекари неоднократно обследовали меня. А потом вряд ли утаили от Макото то, что узнали. Я пребывал не в том состоянии, чтобы накладывать иллюзии... собственно, я бы не решился накладывать их, даже будучи в лучшей форме. Чтобы обманывать опытных целителей, надо точно знать, какую именно картинку им подсовывать, — что довольно сложно проделать с людьми, которые одного только пульса различают более сотни разновидностей и могут поставить диагноз, просто присмотревшись к оттенку кожи. К тому же лекари — это вам не слуги. Они тоже неплохо управляются со своей сеф и уж что-что, а вмешательство в свой организм ощущают влёт.
Думаю, ожидая найти в моём лице болезненного подростка со столь слабой ци, что при умственном напряжении произошло кровотечение и обморок, целители оказались слегка удивлены, обнаружив, что их пациент столь крепок телом, что даже для мага его показатели неплохи. Также весьма вероятно, что обследование выявило состояние моей системы круговорота сеф (мощной, хорошо и равномерно развитой), объём резерва (опять-таки вполне пристойного даже для мага моих лет)... а ещё — причину болезни.
То есть внутреннее поражение преобразованной сеф.
Не удивительно, что отец, обнаружив, сколько всего интересного он ранее не знал о своём сыне, начал нервничать. Я бы на его месте тоже... нервничал.
— Да, — сказал я. — Пришло время откровенности. Что ж... полагаю, вы хотя бы краем уха слышали о возможности вспомнить предыдущее воплощение. Обычно для этого надо долго медитировать, хорошо представляя себе желаемый результат. За меня всё сделал мой природный дисбаланс энергий... и, наверно, случай.
— Когда ты осознал... себя?
— Ещё во младенчестве.
— Вот как.
— Да, именно так! — Я полностью отбросил притворство и посмотрел на Макото со всей прямотой, как на равного. Или даже на более слабого. — И роду Оониси несказанно повезло. Так как без моей помощи (а первые годы я провёл в почти непрерывной медитации, исцеляя своё слабое тело) — Оониси Акено разделил бы участь ваших старших детей. Поэтому мой выбор жены — то есть пока ещё невесты — не блажь. Я хочу видеть своих детей здоровыми и сильными, но самое главное — живыми.
У Макото дёрнулся угол рта.
— И воспитаешь ты их, конечно, так, как сам решишь?
— А вы откажетесь помочь мне, отец?
— Не похож ты на почтительного сына.
— Мне кажется, или обучение люай состоит в привитии способности к самостоятельным размышлениям и действиям, а не воспитании слепой покорности?
— Обучение без покорности учителю невозможно!
— А я хоть раз проявлял нежелание учиться?
Молчание. Взгляд глаза в глаза. Ха! На этом поле тебе не выиграть, Макото.
Впрочем, загонять отца в угол — не самое мудрое решение. Поэтому я слегка сменил тему:
— Я не отказываюсь идти по стопам предков своих. Я забочусь о продолжении рода нашего. Что плохого в этом?
— Только то, что ты — не часть рода Оониси!
— Не разочаровывай меня, отец. Я уже говорил: я — кровь от крови твоей, дух от духа твоего и очень рад этому. Если ты не откажешься от меня, так будет и впредь.
— Почему я вообще должен открывать родовые секреты какому-то...
Вот тут моей выдержке пришёл конец. Надоело мне упрямство Макото, просто край как надоело. И выбесило.
— Потому что я твой единственный наследник, упрямый ты дурак! У тебя нет других детей — и вряд ли будут! По крайней мере, от законной жены! А если я знаю и понимаю больше своих ровесников, так тебе бы порадоваться, что не охламон какой вырос, а прилежный и неглупый ученик. Что тебе не нравится, можешь внятно объяснить?
Орать я не орал, но пошипел знатно. Да ещё иллюзией надавил. Простой, внушающей слабость в мышцах и холод под сердцем. Такое воздействие обычно нелегко распознать и снять, от него лишь шаг до мастерских иллюзий, действующих напрямую на тело, минуя разум. Под конец же резко изменил тон и последнюю фразу сказал без нажима, устало, с неким даже сочувствием.
Отец, раскачанный этим духовным маятником, поневоле поддался.
— Что не нравится? — прошипел в ответ он. — Да так, пустячок. Видишь ли, моего отца... деда твоего... тела — Оониси Кеничи — убили. Маги. Такие, как ты!
Ух. Вот на такое я точно не рассчитывал.
С другой стороны... тем более, что медлить нельзя, иначе Макото снова замкнётся...
— Маги редко убивают кого-либо по своей прихоти, — резко меняя выражение лица и позу, сказал я своим лучшим рассудительным тоном. — Если, конечно, убитые — не маги из враждебного клана. Кто сделал заказ на Кеничи? Ты смог выяснить это?
— Нет, — отец осел на стуле, словно вдруг резко обессилел. И мои попытки давления при помощи иллюзий не имели к этому прямого отношения. — Я... мне тогда четырнадцать было. И...
— Так. Я хочу услышать подробности. Всё, что ты сможешь вспомнить.
— Какое тебе-то дело? — огрызнулся Макото. Впрочем, и он, и я понимали, что это уже не серьёзно. И запираться по-настоящему отец не станет.
— Какое-какое... Я не знал деда, но от этого он не перестаёт быть моим дедом.
— Твоим?
— Повторяю в последний раз. И очень надеюсь, что кроме тебя, никто больше об этом не узнает — особенно мама и моя невеста. В моей предыдущей жизни, да, я был магом. Но не клановым, а принятым. Родила меня шлюха в портовом борделе, от кого — она сама не знала. Вот поэтому я считаю тебя отцом и Аи — моей матерью. Ни в той, ни в этой жизни нет у меня людей ближе вас. Кстати, в той я умер, когда мне всего двенадцать исполнилось, даже посвящённым стать не успел, не то, чтобы невестами обзаводиться. И специализировался не на убийствах, а на целительстве. Вот так. А теперь ещё раз: что ты знаешь об убийстве Оониси Кеничи? Господин отец мой.
Макото рассказал. Правда, полезного в рассказе нашлось немного. Опираясь на его слова, я даже не смог определить, был убийца клановым или отступником, магом или ведьмой, действовал один или в команде... но это уже частности. Куда важнее, что после рассказа отец помягчел, не сильно, но всё-таки. И перестал вызверяться на меня с таким упорством.
Или тут свою роль сыграл мой рассказ? А, не важно. Главное — результат.
— Ладно, с наскока мы сейчас ничего с этим не сделаем... отец. Дело давнее, любые следы уже не росой — снегом покрылись, в семь слоёв. Вернёмся лучше к началу. Дашь ли ты мне своё дозволение и благословение на помолвку с Хироко?
— Хм. Двенадцать лет тебе было, говоришь?
— Не в возрасте дело. В специализации. Впрочем, тебе любой опытный целитель скажет: особенности ци ребёнок наследует от матери, особенности суго — от отца, а сеф — от смешения сил родителей. Заранее понятно, что мои дети будут иметь сильную суго. Это наследственное. Потому мне непременно нужна жена с сильной ци, для равновесия. Хироко в этом отношении лучшая.
— И что же, тебя вовсе не волнует её... внешность?
— Волнует. Но... она ведь не уродлива. Она всего лишь... необычна. А так как не каждый способен за этой необычностью разглядеть суть, я могу быть спокоен за верность своей жены. Тем более, что лучшей партии ни ей, ни её родителям не найти. Иначе она уже была бы помолвлена. А четыре года разницы... это сейчас они кажутся чем-то значительным. Когда нам с ней будет за тридцать, об этом никто и не вспомнит.
— Далеко смотришь.
— Не хочу снова умереть молодым.
Макото чуть прищурился, глядя на меня... и промолчал. Лишь три, а то и все четыре вздоха спустя он сказал:
— Что ж, раз ты сделал свой выбор и сделал его по уму, а не из-за глупой влюблённости, я поддержу тебя. С Хига Рафу я поговорю сам.
— Благодарю вас, господин отец мой.
— Хм. Хм. Снова преисполнен почтительности, значит. Ну, ступай... сын мой Акено.
Я сделал было шаг к дверям, но снова развернулся.
— Дозволено ли мне будет задать ещё один вопрос?
— Задавай.
— Когда возобновятся наши занятия? Я давно оправился и готов нагружать ум.
— Хм. Я подумаю об этом. Ступай.
Поклон. Разворот. Отодвинуть дверь, закрыть её за собой.
Облегчённо вздохнуть — и идти дальше.
Порадую-ка я новостью Аи.
* * *
Время, последовавшее за разговором о помолвке и моём прошлом, оказалось... хорошим.
Хига Рафу — отец Хироко — дал своё согласие. Для начала на помолвку, а потом, когда мне исполнится пятнадцать, а невесте девятнадцать — на свадьбу. Если верить сплетням, Хироко, узнав об этом, улыбнулась. И её улыбка не казалась вымученной.
Если верить сплетням. Да.
Моя мама так ничего лишнего и не узнала.
Отцу я тоже лишнего не сказал. Просто временами выдавал малозначимые нюансы, не стремясь расширить картину моего прошлого в его сознании. Да что там, я даже не сказал, что помню больше чем одну предыдущую жизнь. Но дал понять, что прошлое не вызывает во мне... радости. Несмотря на эту скрытность, Макото продолжил учить меня ремеслу люай. Которое мне (по мере того, как я узнавал больше) всё сильнее хотелось назвать искусством.
И да, до записей о цемора я тоже добрался. Правда, с ними возникли очередные сложности, но подробнее я расскажу об этом в должное время и в должном месте.
Тренировки в магии я тоже не забрасывал. Скажу даже больше: я достиг хороших успехов в освоении стихий. Поскольку раскачать Очаг до уровня подмастерья мне до свадьбы не грозило, да и в первые годы после свадьбы тоже, я сосредоточился на сильной стороне своих способностей. А раз моей сильной стороной выступал контроль сеф, я сделал упор на зависимые от него вещи.
Скорость. Точность. Концентрация.
Моя Громовая Стрела вряд ли могла пробить даже средний барьер. Те барьеры, которые я сделал сам при помощи цем-печатей, она не пробивала. Но зато я мог выпустить за один удар сердца две Громовых Стрелы — без мудр, конечно же — и обе прицельно. Достаточно точно, чтобы даже с разворота попадать в точку размером с радужку глаза за двадцать шагов. К сожалению, сильнее расширить подвал, который я использовал для тренировки стихийных Форм, оказалось невозможно. Мне и для рытья имевшегося, двадцать на десять на шесть шагов, потребовалось полгода. Правда, большую часть этого времени заняла обработка стен, пола и потолка связанными цем-печатями. Всего три вида: Восстановление Формы, Приглушение Сеф и Усмирение Стихий. Печати первого типа восстанавливали неровности, возникшие из-за моих атакующих Форм и обычных усиленных сеф рукопашных ударов. Печати второго типа скрывали от наблюдателей, что в неком подвале кто-то вообще применяет сеф. Ну а третий тип останавливал мои атаки, заодно подпитывая от них всю систему печатей.
Но останавливал не всегда. Моё Копьё Грома имело достаточно концентрированной мощи, чтобы прошить Усмирение Стихий навылет почти без ослабления. А такую атаку я мог использовать дважды за три удара сердца. К сожалению, дюжина Копий подряд ополовинивала мой резерв — точно так же, как две Грозовые Сферы или одна-единственная Цепь Молний.
Да, стихии эффективны... но очень уж прожорливы.
Поэтому я сосредоточился на иллюзиях. Этому способствовало небольшое, но очень важное открытие, сделанное мной почти случайно. Дело в том, что наложение иллюзий с использованием не нейтральной, а стихийной сеф позволило мне сделать рывок и достичь (отчасти) мастерского уровня в этой сфере магии. Молния осложняла и замедляла создание иллюзий, а также делала их намного грубее — но её же энергия делала их эффективнее. Странно, но факт.
Когда иллюзию накладывает мастер, он воздействует уже не на разум, а напрямую на тело и даже на систему круговорота. Так вот: иллюзии с Молнией, не обладая равной тонкостью, всё равно приводили к судорожным сокращениям мышц — хорошо нацелясь, ими можно даже сердце в груди остановить. А ещё к очень сильной боли. Или к выходу из строя органов чувств. И всё это совершенно не зависело от того, осознаёт жертва, что атакована иллюзией, или нет. Ведь та стихийная сеф, которую я вкладывал в атаку, оставалась реальной независимо от того, мог или нет атакуемый понять сущность атаки.
Получался чисто боевой приём. Не изящный обман чувств, а нечто сродни тычку в лицо тряпкой, пропитанной содержимым выгребной ямы. Грубо, но при этом эффективно до дрожи. Лично мне совершенно не хотелось бы испытать нечто подобное на собственной спине.
Визг подсвинка, на котором я испытал несколько иллюзий — вплоть до останавливающей сердце, да... — ещё три или четыре десятидневья возвращался ко мне в кошмарах.
У иллюзий на стихийной сеф имелся лишь один, зато очень серьёзный недостаток: даже с моим неслабым контролем для их создания требовалась почти вся сосредоточенность и не менее пяти-шести ударов сердца для полноценного создания Форм. Для боевой обстановки — слишком долго и слишком опасно. Впрочем... натренирую ещё и скорость, и сосредоточение. Время есть.
Что касается цемора. В отцовских свитках я обнаружил вещь раздражающую и забавную разом. Оказалось, что общепринятой системы цем-знаков... нет. Не существует. Всякий мастер приходит к созданию своей системы — и я, таким образом, являюсь мастером. Это льстило бы мне, если бы не один неприятный факт: обычно практикующие цемора всё-таки творят свои системы не на пустом месте, а с опорой на опыт предшественников. Если твоя система знаков не позволяет делать какие-то вещи напрямую или просто неудобна для достижения каких-то целей, всегда можно дополнить её знаками из другой системы. В целом это сильно похоже на... ну да, на то, как в язык проникают слова из других языков. При их близком "родстве" не возникает трудностей с совместимостью, поскольку правила начертания, объединения и со-действия едины.
