Но нельзя, чтобы мальчишка решил, будто он смог вынудить Снегга обучать его.
— Хорошо, — процедил зельевар, — так уж и быть, я разжую вам, мистер Поттер, что надо делать. Закройте глаза. Закрыли? Вообразите себе лазурное море, какой-нибудь коралловый атолл в тропиках. Вы стоите по колено в тёплой воде, спиной к берегу. Перед вами нет ничего, кроме пронзительно-голубого неба и пронзительно-синего моря. Солнышко, которое не попадает в поле вашего зрения, потому что оно стоит слишком высоко, отбрасывает блики с крошечных волн. Всё, что вы видите, — море, небо и блики воды. Температура воды точно соответствует температуре вашего тела, под ногами мягкий песок, ничто нигде не колет, ничто не мешает, вообще никаких больше ощущений нет. Прибой настолько мягкий, что вы не слышите плеска воды. Никаких ощущений! Только синева неба, синева моря и блики солнца[319].
— Я могу в мельчайших деталях разглядеть лицо человека, которого держу под водой, — пробормотал Бонд.
— Попытайтесь изгнать из своей головы любые мысли, не соответствующие этой картине, — продолжал разоряться Снегг, — и тогда легилимент не сможет пробиться в ваш разум. Его будут сбивать с толку блики на волнах, он потеряется в синеве неба и моря, а отсутствие сенсорных раздражителей лишит легилимента зацепок для взлома. С моей стороны такой взлом ощущается как попытки выбраться из зеркального лабиринта, — посетовал профессор. — Я не знаю, где выход, тычусь наобум в абсолютно одинаково выглядящие проёмы, закрытые стеклом, и у меня под руками нет никаких шероховатостей, которыми я мог бы воспользоваться, чтобы найти правильную дорогу.
— В таких случаях помогает молоток, — посоветовал Джеймс, закрыв глаза. Он выстраивал в мозгу картину залитого солнцем тропического пляжа. Вспомнив о необходимости строго соблюдать температуру, чтобы лишить легилимента сенсорных зацепок, Джеймс передвинул в воображаемой картине Солнце за спину и опустил его пониже, чтобы снизить жар.
— Молоток — да, помогает, — усмехнулся Снегг, — но после того, как легилимент пройдёт сквозь мозги пациента, размахивая молотком направо и налево, пациента можно отправлять в Мунго, в хоспис. Это разовая операция с полным разрушением личности, так называемая «мозголомка», — объяснил он. — К ней прибегают только с постановления Визенгамота и только в отношении преступников, осуждённых на пожизненное заключение без права пересмотра дела, сокращения срока приговора или амнистии. Чаще всего такая мера допроса используется, если заранее известно, что сведения, которые этот преступник гарантированно знает, могут пролить свет на другое преступление, а сам осуждённый не горит желанием сотрудничать со следствием. Легилимент при поддержке двух или трёх коллег добывает нужные сведения, а преступник покидает тюрьму в связи с полным отбытием положенного ему пожизненного срока... Обычно — к следующему вечеру. Не один десяток осуждённых Пожирателей Смерти выдали всё, что знали, в обмен на послабления режима заключения, лишь бы избежать мозголомки.
— Какие милые, милые правила, — прокомментировал Джеймс. — А какие могут быть послабления режима в Азкабане? Дополнительный час прогулок? Передачи от родственников, друзей и сочувствующих?
Северус Снегг застыл, его передёрнуло из-за гнетущих воспоминаний.
— Никто не выпустит узника Азкабана на прогулку, — еле слышно прошипел он. — Аппарация — не единственный способ перемещения, доступный магам, поэтому выпускать владеющего тайным знанием волшебника на открытый воздух, пусть даже прикрытый антиаппарационными чарами, равноценно освобождению.
Джеймс Бонд, которому Гермиона все уши прожужжала на тему антиаппарационного щита над «Хогвартсом», тихонько мотал свежие сведения на аккуратно сбритый поутру ус.
— Большинство камер в Азкабане не имеют окон, — продолжил зельевар. Его взгляд застыл, профессора ощутимо трясло. Старый ужас отказывался отпустить свою жертву. — Заключённые могли поубивать друг друга за право хотя бы изредка увидеть небо. Суд обычно не торопился с вынесением приговоров, и следствие затягивалось... Камеры предварительного заключения и следственные изоляторы находятся на верхних этажах, куда ещё добирается ветерок из вентиляционных отдушин, но окон в них, разумеется, нет. Многие, очень многие, ощущая редкие дуновения ветерка, эту единственную связь с внешним миром, готовы были продать душу за камеру с окном. Что такое окно в Азкабане? Это узкий лаз в толстой внешней стене, который находится под самым потолком камеры, его можно было закрыть ладошкой, лаз во много слоёв перекрыт толстой зачарованной решёткой... Естественно, никакого стекла, которое можно разбить, а осколками перерезать себе вены... Зимой в такой камере зуб на зуб не попадал от холода, приходилось закутываться... Но всё же это была отдушина во внешний мир. Если подследственному светило пожизненное заключение без права УДО, без возможности помилования, без амнистий или послаблений, но ему намекали на вариант заключения в камере с окном, — такой подследственный был готов в лепёшку расшибиться ради возможности дышать воздухом, которым до него ещё никто не дышал.
Снегг ухмыльнулся, по-прежнему не отводя взгляда от какой-то видимой только ему картины:
— Понятно, камер с окнами на всех не хватало, поэтому пришлось прорубать окна и на более низких уровнях. Иногда оказывалось, что обещанное окно находится ниже тюремной ватерлинии. Формально условия сделки соблюдены: окно — это забранная решёткой дыра в стене, и никто ведь не обещал, что она обязательно будет находиться выше уровня воды. Заключённые, конечно, поначалу возмущались, что очень нравилось дементорам; они ведь этим питаются... Но дементоры живенько высасывали из заключённых весь негатив вместе с волей к возмущению, а ледяная вода, постоянно хлещущая в камеру, доделывала остальное. Миллисента Багнолд очень любила поступать так с осуждёнными, которые по совокупности деяний заслужили так некстати отменённую смертную казнь.
Джеймс утешительно похлопал Северуса по плечу:
— Ну-ну, профессор, давайте отвлечёмся от воспоминаний о старых добрых временах. Скажите, а Тот-Кого-Нельзя-Называть, — он знает о технике мозголомки?
— Тёмный Лорд? — слегка отшатнулся зельевар. — Конечно, знает. Только не использует. Он, хоть и сильно изменился после воскрешения, всё-таки не до конца сбрендил и понимает, что если он будет гвоздить мозголомкой направо и налево, кто-нибудь в Мунго, несомненно, обратит внимание на большое количество пациентов с характерными повреждениями разума. А кроме того, пока его положение уязвимо, он не будет стремиться к популярности, поэтому, кроме сторонников, ни с кем не встречается, ни с кем не видится, а если кто-то натыкается на него сам, «Авада кедавра» решает проблему быстро и с гарантией. То есть, он не применяет мозголомку против своих и не применяет её против чужих. Маловероятно, что эта ситуация в ближайшем будущем изменится, так что вам, мистер Поттер, можно не опасаться этой процедуры от Тёмного Лорда.
— А от Дамблдора? — напропалую бухнул Джеймс.
— От профессора Дамблдора, — поправил Снегг, по-прежнему присутствуя в кабинете чисто номинально; его разум витал где-то в другом месте. — Профессор Дамблдор тоже не будет применять мозголомку... Лично. У него, знаете ли, полный штат бесконечно преданных ему учителей... — Снегг встрепенулся. — Так, о чём это я? Мистер Поттер, будьте добры подготовить свою защиту. En garde!
Джеймс мгновенно сосредоточился на картине морского побережья.
— Легилименс!
Суперагент почувствовал себя так, словно на его разум направили мощный пылесос. Воспоминания, в том числе те, о которых Снеггу было совсем необязательно знать, всплывали в глубине души сами собой. Джеймс сосредоточился на морском пейзаже, — он уже и сам сообразил, что чрезмерно давить не стоит; отчаянные усилия в попытке уцепиться за защитную картину как раз и предоставят легилименту ту зацепку, которая позволит ему взломать защиту. Как писал один умный человек, явно не понаслышке знакомый с волшебством, магия — это, фактически, упражнения по осознанному расслаблению[320].
Однако одно дело — понимать, что от тебя требуется, и совершенно другое — научиться это выполнять. Бонд ощущал, что умиротворяющий морской пейзаж начинает рваться под его мысленным взором, открывая куски воспоминаний...
...И сделал то единственное, что сообразил предпринять, — поднял на самый верх реальное воспоминание, хотя бы приблизительно отвечающее требуемым условиям. Картину, в которой присутствовала морская вода и яркие огни.
Огромный электромагнит тащил прилипшего к нему стальными зубами человека над бассейном, в котором нарезала круги плотоядная акула. Затем улыбающийся Джеймс Бонд хладнокровно нажал кнопку, и человек ухнул в воду. Вода окрасилась кармином[321].
Давление на разум суперагента пропало. Джеймс проморгался; преподаватель зельеделия стоял перед ним на четвереньках и пытался удержать в себе хотя бы завтрак. Раз уж с полдником, обедом и вторым завтраком не повезло.
— Ну-ну, — Бонд опустился рядом со Снеггом на корточки и утешающе похлопал его по плечу. — Профессор, вы слишком чувствительны. Казалось бы, знакомство с Тёмным Лордом должно было хоть немного подготовить вас к жизни в этом мире.
Снегг поднял на юношу затравленные глаза:
— Кто ты?
— Что?! — переспросил Бонд.
— Кто ты? — повторил Северус, садясь на собственные пятки в надежде уйти из-под ладони Бонда. Конечно, рука суперагента осталась на плече преподавателя; большой палец замер точно над нервным узлом.
— Ты не Гарри Поттер, — зашептал Снегг. — Лопух Поттер не мог соблюсти последовательность закладки ингредиентов в котёл, несмотря на то, что эта последовательность была написана перед ним на доске буквами в фут высотой. Поттер был прирождённым Ловцом; он летал так, словно Лили родила его сразу на метле. А ты до сих пор был замечен на метле только один раз, провёл на ней не больше двадцати секунд, сразу после чего схлопотал пожизненную дисквалификацию и был счастлив этому факту, как Сириус Блэк, откопавший заначенную косточку. Поттер был готов пойти в Азкабан за Хагридом. Ты отказался от его уроков. Поттер шагу не мог ступить без твоего приятеля Рона Уизли, он даже факультативные предметы выбирал по принципу «буду ходить с ним вместе, и тогда мне будет не так страшно». Ты записался на предметы, которые Гарри Поттер ненавидел, — типа Чар и Нумерологии, — и, судя по восторженным воплям Флитвика, носящегося с англо-якутским словарём, преуспеваешь в них.
— Профессора Флитвика, — машинально поправил Бонд.
— Для Поттера не было ничего важнее квиддича и факультетских баллов, — продолжил Северус. — Ты проходишь мимо часов с драгоценными камнями каждое утро, но ни разу не удостоил их даже беглого взгляда.
— А камни в часах действительно драгоценные? — заинтересовался суперагент, по-прежнему не убирая руку от болевой точки зельевара.
— Поттера это никогда бы не заинтересовало, — желчно усмехнулся Снегг, скривился и вытер рот носовым платком. — Поттер ни разу не был замечен за любовью к чтению, а ты проштудировал почти всю библиотеку Блэков, постоянно крутишься в школьной библиотке, и по разрешению того же Флитвика прошёл в Запретную Секцию. Поттер никогда не заказывал товары по почте с доставкой, а у тебя редкий день проходит без отправления заказа, и неизвестно, кто живёт по адресам, по которым доставляются заказанные тобой товары. Поттер был хиляком, а ты мало того, что набрал мышечную массу сам, но ещё и помогаешь развиваться другим. Где ты проводишь вечера, Поттер? Как минимум раз в неделю ты с ещё двумя дюжинами учеников растворяешься в воздухе, и в течение нескольких часов никого из вас не может найти даже Пивз!
Бонд, сохраняя спокойное выражение лица с несколько отстранённой, не касающейся глаз улыбкой, лихорадочно просчитывал варианты. Суперагент, верный своим привычкам, заранее присмотрел несколько мест, в которых можно было бы спрятать тело, но он никак не предполагал, что это тело придётся тащить аж из кабинета зельеделия, практически через всю школу.
— Куда ты дел украденные у меня ингредиенты? — зашипел Снегг, глядя юноше прямо в глаза. — И что ты сделал с моей волшебной палочкой, Поттер? Я запомнил ощущения, с которыми ты выкрутил у меня волшебную палочку на кухне Блэков. Именно таким же образом меня лишили палочки, когда кто-то невидимый ограбил мой кабинет. И ведь у тебя есть мантия-невидимка. Бритва Оккама указывает на тебя, вор! А главное — что с тобой делали? Откуда взялась та невыносимая боль, которую я прочувствовал в конце прошлого урока? И что это за существо с железными зубами, которого ты хладнокровно сбросил навстречу неминуемой гибели в воспоминании, которое я выудил из тебя сегодня? Поттер никогда, никогда не видел и уж точно не испытывал ничего подобного!
Снегг перевёл дыхание, снова вытер рот и наклонился поближе к Джеймсу:
— Так кто же ты, тот, кто носит личину Поттера?
Бонд улыбнулся, не обнажая зубов, и сжал пальцы, парализуя руку преподавателя.
— Я тот, кто пришёл уничтожить Тёмного Лорда.
— Это радует, — прошипел Снегг, пытаясь вывернуться из захвата.
— И всех, кто попробует остановить меня на этом пути, — зубы коротко блеснули. Пальцы сжались сильнее.
— Уффф... Я всё понимаю, но моя рука...
— И всех, кто попробует мне мешать, — губы Джеймса растянулись в угрожающем оскале. Подушечка большого пальца терзала нервный узел; рука Снегга онемела, слово от ударов электрическим током.
— М-м-м... Мистер Поттер... Разрешите...
— Послушай меня, ты, Северус[322], — Джеймс сжал пальцы ещё сильнее. — Я Гарри Поттер. Запомни это. Но я не только Гарри Поттер.
Снегг вновь попытался выскользнуть из захвата. Бонд с лёгкостью пресёк эти жалкие попытки.
— Понимаешь ли, — вдохновенно врал Джеймс, — в прошлом июле на меня напали дементоры. Я уже об этом говорил, да? Ну так вот, никому не удавалось пережить поцелуй дементора. Не удалось и мне. Тридцать первого июля девяносто пятого года моя душа была высосана дементором, и я умер. Помнишь всю ту боль, которую ты прочитал в моей памяти? Теперь ты знаешь, каково это, — умирать. Честное слово, я искренне не рекомендую это занятие.
Джеймс вздохнул. Бонд помнил, что легилимент может почувствовать, когда ему врут. Конечно, Снегг рассказывал об этом применительно к Волан-де-Морту, но суперагент был не настолько наивен, чтобы решить, будто этой способностью обладает исключительно Тёмный Лорд. Вполне возможно, что любой мало-мальски способный легилимент может отличить правду от лжи. Поэтому Джеймс был абсолютно искренним, он тщательно следил за тем, чтобы не произносить ни единого слова лжи. А если его слова будут поняты или интерпретированы неправильно, то тем хуже для интерпретатора; Джеймс не собирался нести ответственность за чужие выводы. Например, суперагент только что говорил о боли и о процессе умирания под пытками в северокорейском концлагере, и не его вина, что профессор зельеделия свяжет эти предложения с предыдущим и решит, что речь шла о смерти от поцелуя дементора.
