— А это что еще за кекс?
То ли Масальский принял замечание по поводу 'кекса' на свой счет, то ли просто разочаровался оттого, что разговор не клеился, но ответом и Величева не удостоили. Масальский предпочел общаться с 'бесовским отродьем'.
— Освежи ему память, иначе он меня до следующей пятилетки не опознает. Только слегка.
Не успел Серега переварить фразу, как мир опрокинулся. Завалился подстреленным оленем набок. В правом ухе запищали стаи голодных таежных комаров, а на окружающее пространство внезапно опустилась ночь. Откровенно говоря, и до того в глазах темновато было, пользуясь терминологией фантастов — сумрак, но после переворота вселенной, вообще настал конец света. В прямом значении. Не видно ни зги, лишь смутные серые контуры продолговатых предметов стволами врастают в чернильно-черные небеса, да редкие звездочки порхают вокруг них.
Подлый поступок вселенной и исчезновение изображения настолько обидело Серегу, что он вознамерился всплакнуть о горькой своей судьбинушке и взвыл.
Жалостливо.
Вой не остался незамеченным.
— Рыжий, я же просил слегка! А ты ему долбанул с размаха, под стол аж залетел, бедолага. Тут не то, что освежить память, последнюю отшиб. Гляди, скулит.
— Нормально я ему... По касательной, как любимую женщину. Поскулит и перестанет.
— По касательной... Если ты так с любимой женщиной, то я ей сочувствую. Посмотри, башку он там не проломил? А то тогда шеф нам самим проломит... что-нибудь.
— Да целехонек он, смотри...
Какая-то неведомая сила — наверняка не божественная — извлекла Величева из темноты. Он снова прозрел и разглядел, что находится в родной кафешке. Над столом. Сидит... или висит, сразу и не догадаешься. А напротив мельтешат смутно знакомая ряха и физиономия коренастого 'беса'.
— Па-ацаны, за чё ба-азар? — обрадовался смене обстановки Величев. Интерьер в темных тонах действовал на него угнетающе, а тут веселенькая атмосфера, добрые люди...
— Смотри-ка, точно в целости и сохранности, просто каскадер. Молодец, Рыжий, умеешь.
— Гарантия!
— Орел, — скептически усмехнулся Масальский. — Сдувайся, пока не лопнул. И давай заворачивай конфетку, к шефу пора.
— Что, прямо так?
— Нет, раком до Китая, твою мать!
— Он же вообще в дугу! Как его к шефу тащить?
— На руках, блин!
-Да он там все ковры заблюет! Нам же потом и достанется, еще заставит чистить...
— Не заблюет. А заблюет — уберешь, не переломишься. И вообще не твоя забота. Твоя — взял и понес!
— ...в рот... — выразил полноту чувств коренастый брюнет.
— И отключи его, а то в самом деле наблюет.
Вслушивавшийся с глубокомысленным видом в разговор двух незваных гостей, Серега весело икнул.
— Тебе что, ты стрелки перевел, крайнего назначил и весь в белом, а я в дерьме, — проворчал Рыжий, но указание Масальского выполнил в точности — аккуратным ударом в челюсть вырубил Величева, не дав упасть, сгреб его со стула, взвалил на плечо и потащил к выходу. Официанты с немым изумлением и тихим восторгом наблюдали, как 'отключают' и уносят их работодателя, но благоразумно не вмешивались. Во-первых, за время работы они и не такое видали, а во-вторых, жизненный опыт, накопленный во время профессиональной деятельности, подсказывал, что встревать в чужие разборки не стоит. Если человека несут на плече, значит это кому-нибудь нужно. И мешать — себе дороже. Чревато членовредительством.
В целом транспортировка протекала успешно, лишь в дверях Рыжий зацепился головой Величева об косяк, но вынос тела данное прискорбное обстоятельство почти не задержало. Задержало другое.
В момент посадки в автомобиль Масальского осенило.
— Стой!
— Чего... стой?! — практически матом ответил Рыжий, утрамбовывающий Серегину тушу в тесноту заднего сиденья.
— Стой, говорю!
— ...в рот!— не согласился Рыжий, но процесс утрамбовки приостановил.— И чего?
— А ведь ты прав, к шефу его везти в подобном состоянии не стоит.
— Я же говорил — наблюет.
— При чем здесь наблюет?— удивился Масальский.— Пусть хоть кишками харкает. Шеф с ним поговорить хотел, а как с таким паштетом общаться. Он же двух слов не свяжет.
— И наблюет.
— Задолбал ты уже... Короче, план меняется. В офис мы его сию минуту не везем, а доставим через пару часов.
— Шеф же сказал немедленно.
— С шефом я созвонюсь, согласую. По-любому, от этого алкаша сейчас толку не будет. Надо его проветрить, освежить. Под душ засунуть, кофеем напоить или что там еще... Какие есть средства для быстрого протрезвления?
— Вытрезвитель.
— Рыжий!
— Еще башкой в унитаз макнуть — хорошо помогает.
— Вот ты его макать и будешь, юморист! Макать до тех пор, пока руки не отсохнут, понял!
— Костя, ладно, что ты завелся. Вон прохожие слушают... И чего ты у меня спрашиваешь, я что бухарик?
— А что, не пьешь что ли?!
— В меру. И не на работе.
— Угу,— скептически ухнул Масальский.— В общем, под душ, а потом к шефу. Нет, лучше — в бассейн. Точно, едем в сауну.
Вместо ответа главный тумановский специалист по деликатным поручениям услышал площадную брань, в которой на литературность и цензурность претендовали только слово 'рот' и предлоги 'на' и 'в'. А потом с заднего сиденья автомобиля послышались глухие удары.
— Ты чего это?!— остолбенел Масальский.
Рыжий выпрыгнул из салона, отряхнул штанину и чуть ли не плачущим голосом пожаловался:
— Наблевал все-таки, скотина!
* * *
— Ты меня слышишь?!
Серега слышал. К сожалению.
Слышал, но, откровенно говоря, переваривал воспринятое органами слуха с трудом. Вообще не переваривал. Его тянуло...вывалить услышанное обратно. Вместе с остатками былой хандры.
Сдерживало одно — Величев опасался, что Туманова до глубины души оскорбит подобный моветон, и он прикажет проветрить ему мозги.
Свинцом.
А в Серегиных мозгах и без столь радикального проветривания царил полный хаос. И это не считая болевых ощущений. Болело же у Велика буквально все. Каждая клеточка. Без преувеличения — до корней волос. Кости ломило, спину кололо, желудок выписывал азартные кренделя и норовил познакомиться то с кишками, то с наружной обстановкой. А голова... нет, о голове лучше не упоминать. Даже зад, о наличии в котором нервных окончаний, Величев и не ведал, ныл. Словно по пятой точке эскадрон кавалеристов проскакал. Хорошо хоть ныл не в тех местах, что...симпатичны лицам нетрадиционной ориентации, иначе впору заподозрить...страшное. Отморозки ведь кругом, куда не плюнь — подонки без стыда и совести; пока он валялся в беспамятстве, что угодно могли сотворить. Вплоть до глумления.
До такого не дошло. Кажется.
Впрочем, легче от этого становилось лишь на йоту. Серега и раньше, случалось, упивался до полного сумления, но чтобы ощущать себя в результате некоторого прояснения сознания столь хреново... простите, не было. Наверное, его пропустили через мясорубку, а фарш закатали в консервную банку. Величев смутно подозревал, что причина чудовищных ощущений — хотелось придумать более красочный эпитет, но мозги на гора выдавали в основном нечто примитивно-нецензурное — крылась в экстренном выведении из состояния, приближенного к нирване. Даже не выведения, а вытаскивании. За шкирку. Подробностей данной процедуры в памяти не сохранилось, но Велик припоминал, что по морде лупцевали, ледяной водой окатывали и какими-то таблетками кормили.
Садисты. А Масальский, вообще...
Полностью протрезвить Серегу добровольные борцы с зеленым змием не сумели, но добились того, что он очнулся и стал более-менее адекватно воспринимать свое место в подлунном мире. Настолько адекватно, что пожалел о прояснении сознания и поневоле позавидовал самому себе сколько-там-часовой давности. И он еще предавался хандре и печали, заливал коньяком горечь от безысходности. Наивный! Он еще не знал, что такое настоящая безысходность. Вот сейчас, когда его выворачивает от боли, а рухнуть пустым пыльным мешком на пол ему мешают вцепившиеся в руки 'папины' церберы, которые только и ждут приказа, чтобы начать рвать исстрадавшееся Серегино тело на куски, он понял, что это — безысходность. И с чем ее едят. С кровью.
— Оглох что ли?!— стоящий у окна известный банкир и меценат повысил голос.
Величев воззрился на Туманова. Видеть шефа...бывшего шефа не на своем обычном месте — в кресле во главе стола, а стоящего у окна было...необычно. При иных обстоятельствах Серега бы сильно удивился, а так...на фоне прочих проблем — словно соринка в глазу.
— Прочистить уши? — поинтересовался громила, ласково поддерживающий Величева за левый локоток.
В нынешнем 'разобранном' состоянии Серега соображал с трудом, рожал мысли медленнее, чем корова траву пережевывает, и ответить ни Туману, ни громиле не успел. Лишь уловил легкий кивок банкира, открыл рот... и взвыл, когда голова взорвалась Везувием. Или Кракатау. Из глаз покатились крупные 'крокодильи' слезы, дыхание перехватило, мир вокруг окончательно потемнел. И до того Величев страдал...не по-детски, но боль равномерно распределялась по организму — с трудом терпеть удавалось, а тут вдруг сконцентрировалась в районе черепа, и подобное изменение... удручало. Нет, внушало ужас. Убивало.
Через пару тысячелетий окружающее пространство прояснилось, Везувий затих, и сквозь ватный слой воздуха донеслось:
— Теперь ты меня слышишь?
Величев поспешил несколько раз энергично кивнуть головой, стараясь абстрагироваться от взрывающихся в черепной коробке новых вулканов. Они вскипали и лопались в такт кивкам, но, слава богу, с куда меньшей силой, чем при инициированной громилой процедуре 'прочищения ушей'. Иначе Величев просто бы...склеил ласты.
— Замечательно! — Туманов оперся ладонями о подоконник, выглянул в окно, сокрушенно поцокал языком, словно сожалея о ценах...на фрукты, например, а затем резко развернулся к Сереге и повторил: — Замечательно, когда тебя слушают, а если еще и внимательно — просто сказка. Правильно, Константин?
— Так точно, шеф, — подтвердил откуда-то из-за величевской спины Масальский. Если бы Серегу не переполняли... определенные чувства и ощущения, он бы непременно удивился, поскольку и не догадывался о присутствии Костика в кабинете.
Затаился, сволочь.
— Ты мне эту мусорскую отсебятину брось,— погрозил пальцем своему любимому церберу Туманов и вновь обратился к повисшему на 'подлокотниках' Величеву: — Гадаешь, наверное, зачем я тебя из норы вытащил, да еще безбожно... уставшего? Не трясись, кровушку пускать не собираюсь, нужен пока живой и относительно целый. Для начала, родной, пара вопросов. Скажи, зачем ты меня обманул при прошлом свидании? Даже не обманул, а наплел с три короба, а я, дурак старый, уши развесил.
— А-а? — выдохнул Серега.
— Не помнишь? Ай-ай! Так и быть, освежу память. Не далее как три недели назад в этом самом кабинете ты меня уверял, что с Паровозом все организовано тип-топ. Только в деталях шероховатости: Наташка сорвалась, хахаль ее тоже заховался, пришлось левого фраера с его женой цеплять и валить на острове. Говорил? Говорил. А за базаром следить надо. Фраер-то твой...— Туманов повернулся к Масальскому. — Стрельцов?
— Стрельцов.
— Ага, Стрельцов... по городу разгуливает, на допросы к следователю ходит. В натуре, фильм 'Зловещие мертвецы'. Ты меня уверял, что он жмур стопроцентный, башку ему вроде сжег, а реально выясняется, что липа. Нехорошо, Серж, ох, нехорошо. Объясниться не хочешь?
Серж хотел. Сильно хотел. До тошноты и головной боли. Собрав разбегающиеся мысли в кучу, а волю — в кулак, Величев надсадно прохрипел:
— Мы его... завалили, а потом... он исчез.
— Кто исчез? Стрельцов?
— Ну да, жмур.
— А он случайно не фокусник... Гарри...
— Поттер,— подсказал Масальский.
— Сам ты... — рыкнул на Костю Туманов.— ...Гудини. Его завалили, а он возьми, да исчезни. А потом еще и воскресни. Нет, даже не Гудини, а апостол какой-то.
— Я сам в непонятках. Ему перо в брюхо по самый хребет засадил, без вариантов должен был загнуться.
— Не загнулся. Жив, здоров, цветет и пахнет. В брюхо, говоришь... — Туманов покачал головой. — Странно. Месяца еще не прошло, а он уже на ногах. Или здоровье у мужика конское, или ты, Серж, мне опять туфту гонишь.
— Век воли не видать, не гоню! — каркнул Величев и чуть не перекрестился. Квадратные бойцы, держащие его под руки помешали. А то бы махнул крест щепотью.
— Ну-ну. Напомни, ты то самое перо с надписью и 'пальчиками' куда дел?
— Там оставил! Прямо в грудине у 'жмура'. Мамой клянусь! Все как велено сделал.
— Да? — явно усомнился Туманов. — Уточни еще раз, а то я позабыл, откуда жмур обгорелый взялся?
— Так, типа... это... — Серега растерялся. Сказать правду означало вызвать гнев Туманова — 'на прошлом свидании' он действительно шефу столько наплел, что не унести. Между тем и снова врать тоже опасался, со Стрельцовым вон как нехорошо получилось, клялся-божился, что завалили, а тот живехонек. И никто труп не спер, сам, видно, очухался и уполз. Химик, гнида, место ни хрена не осмотрел, хотя говорил, что каждый куст прочесал. Эх, надо было сразу Туману все рассказать, и дебилу ведь ясно, что о 'сбежавшем' жмуре трепанет кто-нибудь. Сейчас же и правду-матку резать поздно, и сочинять басни боязно. К тому же дельные мысли по поводу красивого и наглого вранья в голову не лезли. Весь объем черепной коробки занимала пустота, 'вата', посторонние шумы, и впихнуть туда что-то еще... Мысли, конечно, появлялись, но не дельные, а судорожные и отвлеченные.
— Так, типа, что? — прервал затягивающуюся паузу ядовитой репликой Туманов.
— Это... Андрюха Кривой...
— Кривой?!
— ...его приволок, — вывернулся Серега. — Мужик, прохожий, типа. Шараборился там, мельтешил на берегу. И вроде видел, как мы Стрельцова раскладывали, ну и пришлось его тоже валить. А что это за черт, я не в курсах. Там суматоха, типа, была, все дела.
— Да?— ухмыльнулся Алексей Михайлович.— Сережа, ты сам-то хоть понимаешь, какой порожняк гонишь? Это же бред полный. Такой брехни я с рождения не слышал.
— И я тоже, — поддержал шефа Масальский.
Серегины 'сопровождающие' ничего не сказали, но молчали весьма красноречиво.
— Ладно, тут мы пока замнем для ясности, не хочешь по чесноку, не надо, потом разберемся. У меня к тебе, Сереженька, будет просьбочка маленькая. Не откажешь по старой дружбе?
Стало совсем плохо. Мало того, что Туманов фактически уличил его во лжи и намекнул, что разборки откладывает на будущее, еще и заговорил ласково. Когда 'папа' начинал петь елейным тоном, употребляя слова в уменьшительно-ласкательном варианте, дело пахло керосином. Для того, к кому Туман ласково обращался — в первую очередь. Невзирая на уверения о нежелании пускать 'кровушку', от пролития ее в изрядных количествах 'папа' никогда не отказывался. Серега ощутил себя без пяти минут покойником и, хватаясь за последнюю соломинку надежды, замотал головой. Замотал еще более энергично, чем кивал пять минут назад, наплевав на 'вулканы' и прочие стихийные бедствия внутри организма. Дабы никого не спровоцировать на незамедлительную организацию еще более жестоких страданий данного организма. Чай, он не казенный. По сравнению со столь экспрессивным вращением той частью тела, которую особо одаренные личности использовали по прямому назначению — для загрузки провианта, а другие — менее одаренные — для высшей нервной деятельности, эскапады молодого бодливого бычка, отгоняющего назойливых мух, серьезно проигрывали в качестве. Такого уровня бодрости и самозабвенности бычку не достичь никогда. Разве что на корриде. Даже один из 'подлокотников' всполошился. На сей раз тот, что справа. С ним Серега где-то уже сталкивался, по крайней мере, погоняло припомнил — Рыжий. Он тряхнул Величева за рукав и сурово рявкнул:
