А на душе все равно пусто.
Вернувшись в машину, Артём сел в кресло, уронил голову на рулевое колесо и закрыл глаза. Куда теперь ехать или идти, он не знал. Поставленная перед самим собой цель исчезла, растворилась — какая горькая игра слов! — в тумане. Не доберешься, не допрыгнешь, не ухватишь. Источник энергии, питавший его последние месяцы, иссяк. Пусть это был источник энергии не слишком доброй, но он питал Артёма, заставлял что-то делать, куда-то стремиться. Заставлял жить, а не существовать, заполнял пространство в душе. А сейчас там разрослась пустота. Не пустыня даже, а космический вакуум. Пустота, не мешающая думать, дышать, но уничтожающая любые желания. Мешающая жить.
С такой пустотой внутри ему самое место — на кладбище.
* * *
ЭПИЛОГ
Белые пушистые хлопья кружились в воздухе и мягко опускались на землю, укутывая ее бархатным одеялом. Снежинки не падали, а именно опускались, плавно, вальяжно, с некоторой ленцой, наряжая мир в красивые меха. И облезлые, голые деревья, и унылые железные оградки, и многочисленные мрачные памятники и могилы, и протянувшиеся между застывшими в отдалении столбами провода обзавелись изысканными шубками.
Пушистые хлопья кружились и опускались...
Стрельцов снял перчатку и поймал несколько снежинок. На горячей ладони они растаяли в один миг.
Как люди. Они тоже кружатся и опускаются для того, чтобы растаять. Живут, работают, отдыхают на курортах, учатся, женятся, воспитывают детей, выпивают, читают интересные и не очень книги, мечтают, а потом исчезают. В один миг. И от них ничего не остается, разве что несколько капелек воды, которым в свой черед уготовано недолгое существование.
Артём стер капли воды с ладони, снова надел перчатку и стряхнул снег с деревянного креста на могиле Насти. Памятник пока не установили, хотя он был уже не только заказан, но и изготовлен. Стрельцову хватало и креста. Спасительного креста.
Если бы не этот крест, то Артёму было бы в сотни раз сложнее... сохранить себя. Не сломаться. В конце лета и начале осени, когда жизнь словно потеряла всякий смысл, а в душе поселилась гулкая пустота, Стрельцов приходил на кладбище к могиле Насти каждый день. Часами стоял рядом с крестом и молчал. Не молился, не разговаривал, не плакал, просто стоял и молчал. Именно тогда ему было особенно трудно. Ни в день, когда его оглушило известие о смерти Насти, ни во время дачного плена, когда он извивался на полу, задыхаясь от гнева и бессилия, ни в минуты, когда бандиты везли его на остров убивать, Артём не чувствовал себя настолько плохо. У него имелась цель, и существовали причины жить. А вот после того, как судьба отняла у него возможность отомстить, Артём перестал дышать. Словно кончился кислород. И не в баллоне, не в комнате, не в городе. В мире. В легких. А здесь — на кладбище — он начинал снова дышать. Тяжело, хрипло, но все же дышать.
В мире что-то постоянно происходило. Гремели войны, падали самолеты, менялась погода, совершались новые открытия, но все это не трогало и не интересовало Стрельцова. И события, касающиеся его лично, он воспринимал отстраненно. Так, узнав из телевизионных новостей о том, что Туманов взят под стражу за получение взятки, Артём лишь пожал плечами. И не испытал ничего. Ни радости, ни удовлетворения, ни злорадства. Он как будто зачерствел, окаменел доисторическим ржаным сухарем, покрылся толстой, не стальной даже, а свинцовой скорлупой, сквозь которую не пробивались ни звуки, ни волны, ни эмоции. И то, что творится вокруг, Артёма не волновало. Вся его немудреная жизнь сосредоточилась в этих посещениях кладбища. И с каждым новым визитом на могилу что-то менялось. Сквозь свинцовую скорлупу начали пробиваться лучи тепла и света.
Пустота истончалась, и что-то заполняло пространство внутри. Какие-то чувства, желания, мысли. И чем больше появлялось чувств, мыслей и желаний, пусть нелепых, сиюминутных, тем легче становилось дышать.
Визиты на кладбище превратились для Стрельцова в своеобразную терапию, в средство спасения и исцеления.
И он исцелялся.
С наступлением зимы Артём стал посещать кладбище все реже. Через день, через два дня, через неделю. Жизнь брала свое, и внутренняя пустота вытеснялась появившимися делами, заботами, проблемами. И чем больше листков отрывалось с календаря, тем меньше Артёма тянуло в обитель вечного покоя, гранитных обелисков и покосившихся железных оградок. А сегодня он пришел к могиле Насте и понял, что терапия ему больше не нужна.
Пустота превратилась в умиротворение. Уже не грыз сердце червь безысходности, не давил на грудь многотонный валун тоски, боль не исчезла, но притупилась — она больше не рвала душу на части. Черная меланхолия сменилась светлой печалью. Переживания Артёма отдалились, покрылись дымкой, их очертания стерлись. Он словно повзрослел и стал воспринимать мир по-иному, без прежних надрыва и метаний.
Не удалось отомстить? Что же, так распорядилась судьба. Не всем суждено готовить и подавать холодными столь специфические блюда. А жизнь продолжается. Продолжается, несмотря ни на что.
Стрельцов в последний раз окинул взглядом нарядившийся в белое пушистое одеяние деревянный крест, кивнул, то ли соглашаясь с каким-то неведомым собеседником, то ли прощаясь с прошлым, и твердым, пружинистым шагом, лавируя между железных оградок, двинулся к выходу с кладбища.
У него было много дел. И в первую очередь — отыскать номер телефона одного симпатичного доктора по имени Анна. Что-то подсказывало Артёму — пора ей позвонить.
Время войны и приготовления холодных блюд закончилось, а эпоха любви... возможно, еще впереди.
