— Ай-ай, — покачал головой Стрельцов. — Не пускают, значит. Дела... Спасибо вам, Мариночка, просветили. А то не знал, что случилось, где друга искать. Радостного, конечно, мало, но хоть какая-то определенность. Будем надеяться, Роман Николаевич поправится.
Попрощавшись со словоохотливой девушкой, Артём покинул здание захиревшего института, дошел до машины, плюхнулся на водительское сиденье и задумался. Руки автоматически выполняли привычные движения — повернуть ключ, перевести рычаг на коробке передач, отпустить тормоз, повернуть руль, но мозг их практически не контролировал. Он был занят другой работой.
Что же получается? Ромочка с ума сошел, причем слетел с катушек конкретно. Едва кочерыжкой своей стену не проломил. И посетителей к нему, что интересно, не пускают. То есть, выходит, или Брагин опасен для окружающих, или для себя. Это вам не синдром хронической усталости и не легкий невроз. Подлечился за пару недель, и как огурчик. Тут дело пахнет керосином, то бишь длительным и интенсивным лечением.
Второй месяц отдыхает, не шутка. И исцелят ли Рому эскулапы, еще неизвестно. Артём краем уха слышал, что психические заболевания очень сложно лечить, и если у человека начинаются серьезные проблемы с головой, то быть ему по жизни пациентом психиатрических клиник. А проблемы у одноклассника с головой серьезные.
В подобной ситуации мстить Брагину даже... неприлично. Грешно убогого человека обижать. И поговорить по душам вряд ли удастся. Какие задушевные беседы могут быть с психом? И о чем? О методике выравнивания лбом косяка? Или о расцветке инопланетян из соседней палаты? Или о вкусе медных и стальных гвоздей? Узнай теперь, попробуй, за что Роман Артёма и его супругу так возненавидел?
Или все же попытаться с ним пообщаться, если врачи разрешат? Артём настолько глубоко задумался, что не заметил, как выехал едва ли не на встречную полосу. Очнувшись от тревожного клаксона шарахнувшегося в сторону 'Ситроена', он быстренько перестроился и вернулся в свой ряд движения. Еще в ДТП попасть не хватало!
Прочь сомнения, разбираться нужно до конца!
— Как там у нас до Курчатова проехать можно?— спросил вслух у тихо подвывающей магнитолы Стрельцов и, предсказуемо не дождавшись ответа от бездушной железяки, крутанул руль влево, разворачивая автомобиль.
* * *
К Брагину никого не пускали. Вообще никого. Даже близких родственников. Об этом Стрельцову сообщила окопавшаяся в регистратуре Психоневрологического диспансера ?1 высокомерная старая грымза. Выглядывая из узенького окошка как из бойницы, она отвечала на вопросы Артёма сквозь зубы, и едва он вякнул что-то о 'посещении друга', оборвала словесные потуги одним коротким, но емким: 'Нельзя!'. А затем соблаговолила добавить, что Брагин лежит в отделении интенсивной терапии и посещение там пациентов 'запрещены категорически'. Иную информацию 'грымза' сообщать отказалась. Не менее категорически. Как ни подлизывался к ней Стрельцов.
Артём уже было решил отправляться восвояси несолоно хлебавши, но на его счастье надоел 'грымзе' настолько, что она переадресовала назойливого посетителя одному из лечащих врачей Брагина — весьма упитанному усачу средних лет.
Доктор ничего кардинально нового не сообщил, полностью подтвердив информацию о заболевании одноклассника. И за малую мзду добавил множество деталей, интересных и не очень. И озадачив множеством заумных и неудобоваримых терминов.
— ... у него наблюдается типичное хаотическое кататоническое возбуждение со склонностью к самоповреждениям, сопровождающееся сновидными галлюцинациями фантастического содержания и онейроидным помрачением сознания. Отмечены навязчивые идеи. Течение болезни шубообразного типа...
— Простите, доктор, какого типа? — зацепившись за знакомое слово, вынырнул из омута чуждой заумной терминологии Артём.
— Шубообразного. То есть течение болезни проявляется в виде приступов, — снизошел до объяснения более или менее человеческим языком психиатр.
Стрельцов обрадовано кивнул. Хоть что-то понял. И пока усач опять не скатился на чудовищный медицинский сленг, обыграл еще одно — и едва ли не последнее — знакомое слово, промелькнувшее в 'спиче' доктора.
— Навязчивые идеи, говорите? Это как? Рвется спасти мир от нашествия инопланетян?
— Почему сразу инопланетян?— поморщился усач. — Отнюдь. И, вообще, не рвется. А навязчивые идеи у него связаны с детскими переживаниями и фрустрациями. Пациент глубоко переживал перенесенные в детстве психологические травмы, связанные с обидой на сверстников, и уверен, что некоторых своих обидчиков он впоследствии ... хм... убил.
— К-как?— каркнул пересохшим горлом Артём и переспросил: — Убил за детскую обиду? Что, действительно убил?
Врач осуждающе посмотрел на собеседника.
— Не понимайте все буквально. Не убил, а полагает, что убил. Это же проявление болезни. С учетом многочисленных галлюцинаторных маркеров — кровь на стенах, голоса якобы убитых и прочее — почти классическая симптоматика. У вас еще есть вопросы?
— Э-э, скажите, доктор, увидеться с ним нельзя?
— Нет, любые возбуждающие факторы, в том числе посещения друзей и родных, пациенту противопоказаны
— Ясно. А как долго он здесь пробудет?
Психиатр развел руками.
— Кризис миновал, но клиническая картина улучшается медленно... Не могу сказать. Еще не менее трех месяцев, возможно, и больше.
— А он поправится?
Врач повторил жест, означающий, помимо прочего, и неуверенность в ответе, и откланялся.
Как он добрался до машины, Артём не запомнил. Он настолько погрузился в собственные мысли, что окружающий мир стал вновь адекватно воспринимать лишь по дороге из больницы. Просто кинематографический монтаж: секунду назад с медиком беседует, а вот уже за рулем авто ждет, когда загорится разрешающий сигнал светофора. Да, огорошил доктор, ничего не скажешь. В очередной раз будто мешком по голове получил. И не пыльным, а увесистым таким кулем со свежесобранным картофелем. Получается, если доктор не соврал, а врать ему смысла нет, то Рома камень за пазухой для Стрельцова еще со школы держал. И через десяток с лишним лет камень из-за пазухи вытащил и в спину кинул. Отмстил. Разрушил жизнь до основания. Господи, и за что?! За какие-то нелепые детские обиды. Артём и вспомнить-то не мог, чем он настолько перед Ромой провинился. Подзатыльник ему отвесил что ли, или оскорбил ненароком, неизгладимо унизив честь и достоинство? Или булочкой на обеде не поделился? Попробуй, угадай.
Ситуация прямо-таки словно в дешевом голливудском триллере: нехороший маньяк вынашивает планы обидчиков покарать, карает, а затем галочки напротив списка жертв ставит. Разве что в триллерах подобные маньяки в процессе повествования с ума обычно не сходят и психиатрические лечебницы не попадают. Но то в кино, а здесь в жизни...
Артём ощущал себя невольным героем какой-то дешевой постановки, но не триллера или боевика, а спектакля в театре абсурда. И засмеялся бы, если бы не хотелось заплакать. Да, если месть — блюдо, которое надо подавать холодным, то Рома подал его однокашнику...ледяным, и в таких количествах, что впору объесться. И лопнуть.
Вот ведь кривая ухмылка судьбы. Искал, вычислял виновника бед, и на тебе... Вычислил на свою голову. И что дальше? Кому теперь мстить за смерть супруги и не увидевшего свет первенца? Что теперь Стрельцову делать со своей переменой холодных блюд? И по всем раскладам выходило, что его холодное блюдо останется неприготовленным. Некому его вкусить. 'Крестники-должники' Артёма в большинстве своем для возмездия недоступны. Словно небеса задались целью их самостоятельно покарать, не давая Стрельцову даже шанса на осуществление полновесной мести. Непосредственного убийцу Насти бандиты сами уже похоронили. Заказчик с катушек слетел, причем вылечат ли его, еще неизвестно. До господина Туманова, надо быть реалистом, не дотянешься. Депутатский статус, охрана, сопровождение, служба безопасности и прочее. Не с гранатой же под его автомобиль бросаться. Да и не основной он злодей в этой истории. Шестерок тумановских отлавливать и их карать по законам гор — тоже не с руки. Мелко как-то и муторно.
От досады Артём крякнул и чуть резче, чем нужно, крутанул руль на повороте, едва не въехав в высокий бетонный бордюр. Хоть волком вой от бессилия! Подранка Величева добить что ли? Авось полегчает...
На очередном перекрестке светофор мигнул желтым глазом и зажег кроваво-красный, будто одобряя любые агрессивно-насильственные намерения. Это показалось Стрельцову символичным. А то, что красный сигнал характеризуется как запрещающий, в голову почему-то не пришло. Дождавшись, когда светофор погасит свое багровое око, Артём свернул направо и с удивлением обнаружил, что едет не домой. И не к матери. Не в магазин, не в офис — он направляется на улицу Декабристов к дому номер сорок семь с литерой 'А'. То бишь к берлоге Величева. Когда и почему он избрал данный маршрут, Артём и не понял. Само собой получилось, без участия сознания. Будто какая-то неведомая сила тянула его туда. То ли неудовлетворенное чувство мести, то ли желание посмотреть еще раз 'на место преступления', то ли...
Спроси его кто: 'А зачем ты едешь к дому Величева?', Стрельцов ответить бы не сумел. Действительно, зачем? Еще раз поиздеваться над мерзавцем или вообще добить сейчас, после того, как Артём его освободил, затруднительно. Едва ли бандит безропотно позволит себя связать или тем паче подставит шею под нож. Или снова выжидать, сидеть в засаде? Глупо. Он и первый-то раз еле высидел. Тем более что 'жертва насилия' наверняка уже в больнице здоровье поправляет. По большому счету Артём не хотел ни убивать Величева, ни издеваться над ним, даже любоваться плодами своей 'разъяснительной работы' и смотреть на покалеченного и измордованного негодяя желания не испытывал. И если бы Стрельцов счел возможным напрячь мозги и как следует проанализировать собственные желания, к дому номер сорок семь с литерой 'А' он бы, безусловно, не поехал. Но напрячь мозги он не соизволил и, бездумно следуя подсознательным устремлениям, уверенно двигался по направлению к улице Декабристов. Тянуло его что-то 'на место преступления'. А кто он такой, чтобы противиться 'неведомой силе'?
Во дворе дома номер сорок семь 'А' собрался народ. Не толпился, а именно собрался, вернее — 'кучковался'. Чему Стрельцов, припарковавший машину около магазина 'Богемское стекло', немало удивился. За время своего многодневного 'засадного' наблюдения он ни разу во дворе столько людей не видел. И распределялись они обычно по всему двору: пенсионерки — на лавке, молодые мамаши — рядом с песочницей, подростки... где придется. А тут всем хуралом, человек тридцать, не меньше, весьма показательно скопились в одном месте. Надо полагать, собраться народ заставило зрелище...нетривиальное. И с учетом того, что среди бабулек и прочих любопытствующих граждан просматривались характерные серые силуэты сотрудников милиции, а возле фонарного столба застыл уазик, украшенный надписью 'Центральное РУВД', зрелище к тому же имело явный криминальный душок.
От невнятного предчувствия защемило сердце. Артём выбрался из машины и бочком двинулся поближе к ... зрелищу. Подойдя метров на двадцать, Стрельцов остановился. Дальше идти не позволили внезапно проснувшиеся здравомыслие и осторожность, которые в один голос умоляли не привлекать лишнего внимания, поскольку его физиономия и без того во дворе примелькалась. Не хотелось, чтобы какая-нибудь бдительная Марья Ивановна начала дергать милиционера за рукав и сигнализировать о появлении 'того самого подозрительного бездельника из машины'. Милиционер ведь может и заинтересоваться 'подозрительным бездельником', а отвечать на вопросы представителей органов правопорядка не хотелось.
Тем паче и отсюда кое-что было видно. Это 'кое-что' просвечивало белым молочным пятном сквозь редкий частокол ног и напоминало лежащее на земле и накрытое простыней тело. Невнятное предчувствие сдавило левую часть груди еще сильнее.
По изложенным выше причинам соваться к белому пятну или обращаться за разъяснениями к одной из пенсионерок Артём не стал, а подошел к расположившемуся в стороне от основной массы народа подростку лет тринадцати. Как известно, мальчишки, наряду со старушками, являются наиболее информированной о жизни улицы и двора частью населения, только, в отличие от бабушек, отроки общаться с представителями органов правопорядка не любят.
Подросток сидел на полукруглой, вкопанной в грунт, железной лестнице, лениво поглядывал на скопление граждан и интенсивно лузгал семечки.
— Парень, не подскажешь, что тут случилось?
Мальчишка оглядел обратившегося к нему незнакомца, сплюнул шелуху и произнес:
— Мужик с пятого этажа свалился.
— С пятого?
— Угу, с пятого. Не очень высоко вроде, а мозги по асфальту разлетелись.
— Самоубийство?
— Не, говорят, не сам выпал, а выбросили. — Подросток недоверчиво хмыкнул.— Брехня, наверное. — Потом наморщил лоб, подумал и добавил: — А может, не брехня, он же крутой был, центровой.
— Кто?
Мальчишка еще раз хмыкнул, на сей раз по поводу тупости собеседника, но все же ответил:
— Ну, этот, разбился который... — Пацан кивнул в сторону собравшихся вокруг белеющего пятна граждан. — Серега Велик.
— А-а... — Стрельцова хватило только на такое — не очень изысканное — выражение понимания. На него снова снизошла какая-то заторможенность. Не поблагодарив мальчишку, Артём развернулся и медленно побрел обратно к автомобилю.
Делать здесь больше было нечего. Вопрос о том, сам ли Величев с балкона сверзился или поспособствовал кто, Артёма интересовал мало. А кто и за какие грехи мог отправить 'центрового' в мир иной, если это действительно убийство, Стрельцова вообще не волновало. Учитывая специфику 'творческой деятельности' покойного, не удивительно, что кто-то бандита пришил.
А вот сам факт отсутствия недруга на бренной земле заставлял кое-что переоценить. Со смертью Величева достойных и доступных врагов, на которых можно было обрушить карающий меч возмездия, не осталось. Хоть классика цитируй: '...иных уж нет, и те далече...'. Поневоле задумаешься о превратностях судьбы и божьем промысле. И о том, что человек — лишь песчинка на полях мироздания и игрушка в руках высших сил.
Небеса лишили Артёма возможности самолично поквитаться с убийцами жены, наказав по-своему. И гадай теперь, это слепой случай, стечение обстоятельств, или плетение Норн, которые намекают на то, что месть бессмысленна и бесполезна.
Гадать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. На душе было сумрачно и... пусто. Артём горько усмехнулся. Он не раз и не два читал о том, что подобная пустота поселяется в душе, после осуществления долгожданной мести. Мол, воткнешь отцовский меч в горло заклятому врагу, отомстишь за поруганную честь семьи, а радости и счастья нет. Одна пустота. Только у него пустота откуда? Артём никому меч в горло не вонзал, кровью недругов не умывался, некоторые телесные повреждения едва ли стоит расценивать как полновесную месть. Его блюдо остыло, но подано уже не будет.
