Физиономию слабонервного гангстера слегка перекосило, но он так и не пришел в себя. Тогда Артём стал проводить комбинированные реанимационные процедуры: лил воду на морду Величева и лупил его по щекам.
Подействовало. Минуты через две Величев захрипел, дернулся и открыл глаза.
— Очнулся? — заглянув в мутные, снулые зенки бандита то ли задал очередной вопиюще риторический вопрос, то ли констатировал факт возвращения оппонента в сознательное состояние Артём.
На вопрос-констатацию Величев никак не прореагировал, лишь таращился на Стрельцова и моргал. Подождав пяток минут, пока бандит очухается окончательно — пришлось размять кости, прогуляться до кухни, включить чайник и организовать себе чашечку кофе со сливками, — Артём приступил к допросу. Он расположился на табуретке с чашкой ароматного напитка в руке и для затравки разговора пожурил Величева:
— Что же ты такой нервный, Сергей? — Отхлебнул кофейку и несколько запоздало, но вежливо осведомился: — Не против, кстати, чтобы я тебя по имени называл?
Допрашиваемый не возражал: головой не мотал, не протестовал, а частое моргание вполне можно было расценить как знак согласия. Артём соответственно его и расценил.
— Это хорошо. — Он подпустил нотку задушевности в голос и предложил:— Поговорим?
Величев завозился и что-то мыкнул.
— Поговорим... — удовлетворенно заметил Стрельцов.— Я сейчас вытащу тряпку, но для начала прослушай правила поведения на борту. То есть тут. — Левая, незанятая кофейной чашкой, рука Артёма совершила круговое движение. — Правила элементарные, доступные даже для такой тупой образины, как ты. Правило один: без моего разрешения ты пасть не открываешь, дышишь и воздух портишь лишь тогда, когда я соблаговолю отмашку дать! Если нарушишь правило один, то не обессудь — придется тебе еще что-нибудь отчекрыжить. Возможно, что-нибудь более существенное, чем мизинец. Поэтому прежде, чем поганую пасть разевать, хорошо поразмысли...
— Правило номер два: я делаю все, что хочу, ты тоже делаешь то, что я хочу. В полном согласии и единении. И так далее. Как в армии. Если сержант не прав, смотри пункт первый: сержант всегда прав... В армии служил? Нет? Ну, ничего, жить захочешь — поймешь. А жить ты будешь лишь при условии неукоснительного соблюдения этих правил, и то, если я решу, что... тебе не возбраняется и далее топтать земную твердь и порочить мир своим никчемным существованием.
Невольно восхитившись собственной велеречивостью: 'Эк, меня разобрало, целую нотацию прочитал!', Артём сделал паузу, оскалился и проникновенно осведомился:
— Надеюсь, ты меня понял?
В ответ допрашиваемый несколько раз моргнул.
— Еще раз спрашиваю, ты меня понял? Орать не собираешься? — Стрельцов поднял с пола нож для рубки мяса и медленно покачал им перед физиономией бандита.
Очевидно, на сей раз вопросы были сформулированы более четко и недвусмысленно, потому что Величев прореагировал на них куда выразительнее: вжался в стену и бодро закивал головой.
— Чудесно.
Артём вернул нож на пол, допил кофе, сунул чашку в раковину и вытащил изо рта пленника импровизированный кляп. Убедившись, что бандит кричать, звать на помощь не собирается, только шумно дышит, шевеля опухшими губами, словно выброшенный на берег окунь, Стрельцов повесил выполнивший функции кляпа и уже размотавшийся кусок полотенца на один из приклеенных к стене крючков и удовлетворенно заметил:
— Продолжаем разговор...
И задумался.
Задумался о том, как лучше поступить: сразу ли Величеву про Туманова намекнуть или сначала прикинуться неосведомленным и лишь затем, прослушав бандитскую исповедь, буде таковая случиться, козыри на стол выложить? А то наврет ведь, подлец, с три короба, и не проверишь в одночасье.
От высоких дум отвлек Величев, который не внял предупреждениям и, не выдержав гнетущей тишины, вякнул:
— Слышь, это... я, типа, готов заплатить... — вякнул, правда, относительно негромко.
На мгновение вновь наступила тишина, а потом в ванной комнате раздался хохот. Не гомерический, конечно, и не радостно-заливистый, довольно натужный, но почти искренний смех. Артём от смеха даже слегка нагнулся и хлопнул себя по коленям:
— Готов... ха-ха... заплатить... ха-ха-ха...
— Не, в натуре готов, сколько скажешь, только сумму назови... в разумных, типа, пределах.
Смех оборвался.
— В разумных пределах, говоришь... — медленно процедил Артём, оглядывая Величева, словно диковинный экспонат кунсткамеры, и вдруг сорвался на яростный хриплый шепот: — Ты что, решил деньгами меня задобрить, насекомое?! Да я тебя лучше раздавлю, как таракана, и деньги твои поганые засуну в ... — возникла вынужденная заминка, поскольку завершить фразу затасканным 'тебе в задницу' было бы слишком банально и глупо, а иного адреса для засовывания казначейских билетов он с ходу придумать не мог. Да и ни к чему придумывать, голову ломать. Еще чего не хватало — распинаться перед мелким бандюганом. Поэтому Артём ломать голову не стал, фразу так и не закончил, а просто сорвал с крючка многострадальный 'кляп' и вновь применил его по назначению. Запихал его Величеву в рот.
Разозлил мерзавец Артёма изрядно. Невзирая на алкогольную броню и атрофию эмоций. Беспардонное 'финансовое' предложение бандита пробило барьеры и вызвало острый приступ гнева, справедливости ради, кратковременный. Стрельцов на секунду-другую вспыхнул, но почти сразу остыл и вернулся в исходное 'бесчувственное' состояние.
— Думал откупиться? — уже спокойно промолвил Артём. — Неужели рассчитывал, что я твои бабки возьму, после того, что ты и твои дружки с моей женой и со мной сделали? Такой большой, и такой наивный... Помнишь 'Кавказскую пленницу'? В жизни как в кино: долги нужно не оплачивать, их надо смывать... Только у нас с тобой не комедия, и я солью стрелять не собираюсь. Да и не из чего. Лучше я тебе еще что-нибудь отрежу. А то непорядок: правила поведения на борту оглашены, а ты их не соблюдаешь. Пасть без разрешения раззявил, предложения непристойные делаешь. За свои слова надо отвечать. Не обессудь, но придется... — Стрельцов взял нож и спросил: — Что бы отчекрыжить?
Он ощущал, что постепенно трезвеет, и эмоциональная атрофия скоро пройдет. А когда эмоции вернутся, его начнет тошнить от собственных слов и поступков. Плащ безжалостного палача ему не плечу, роль сурового инквизитора — не по нутру. И он вот-вот сорвется. Или сбежит, ничего не узнав об остальных негодяях, или просто убьет Величева, опять-таки не получив от него нужной информации. А если он ничего не узнает, то все напрасно. И слежка, и беготня, и игра в допрос с пристрастием. И вообще вся затея с отмщением. Артём тряхнул головой, словно пытаясь отогнать дурные мысли; не хватало еще бередить душу, и без того истерзанную, сомнениями по поводу целесообразности своих действий. Ожидания не оправдались, блюдо оказалось слишком охлажденным. Ежели еще и в сомнения удариться, то впору завыть попавшим в капкан волком и подыскивать подходящую веревку вкупе с прочной перекладиной.
Алкоголь выветривался, и, дабы избежать ненужной рефлексии, сомнений и прочих психологических напастей, требовалось немедленно получить полную и подробную информацию об убийстве и убийцах. Используя расхожий жаргонизм, 'расколоть' бандита. Расколоть очень быстро, пока он не стал до такой степени сам себе отвратителен, что возникнут рвотные позывы. А более эффективных методов экстренного получения сведений, чем пытки и запугивание, человечеством еще не придумано. Можно еще, конечно, вспомнить то ли придуманные писателями, то ли реально существующие 'сыворотки правды', но где их взять простому смертному, не являющемуся героем шпионского романа или сотрудником спецслужб?
Реальная альтернатива этим проверенным столетиями методам отсутствовала. Осознавая данное обстоятельство и одолев вялый внутренний протест против собственной бесчеловечности и кровожадности, Артём продолжил 'воспитательную работу'.
— Может, тебе руку отрубить? Или причиндалов лишить? Чтобы не размножался, не увеличивал количество насекомых на Земле.
Бандит отчаянно замотал головой.
— Не хочешь? — изобразил удивление Стрельцов. — Так и быть, оставлю хозяйство в целости. Я же не садист и не зверь лютый, понимание имею. Однако за несоблюдение правил наказать тебя должно. Социалистический принцип неотвратимости наказания и прочее... Идея! — Острие ножа взмыло вверх. — Второй мизинец явно лишний. Вот его я и отрежу. Для симметрии. И гуманно, и поучительно...
Бандит уже не мотал головой, он извивался ужом, корчился, словно припадочный, и безуспешно старался заползти под ванну. Не обращая внимания на корчи и поползновения, Артём оседлал Величева, зажал его голову локтем и попытался схватить и отогнуть мизинец на правой руке. Где там... Пленник, прикованный, привязанный и в значительной степени лишенный подвижности, начал изгибаться и трястись столь неистово, что подбрасывал взгромоздившегося сверху 'наездника'. 'Наездник' же в укротители диких мустангов не рвался, и скачка на стреноженном, но необъезженном 'скакуне' его не вдохновляла. Дабы урезонить распоясавшегося пленника, Артём дважды ткнул его ножом. В правое плечо.
Утихомирить настоящего мустанга ударами шелковой нити или словесными увещеваниями было бы наверняка легче. На футболке Величева проступили темно-багровые пятна, но он не успокоился, наоборот, еще активнее задергался и засучил 'копытами'. Вернее, одним копытом, поскольку второе было прочно привязано к ножке ванной.
— А ну тихо!! — прикрикнул на 'скакуна' Артём, но с тем же успехом он мог кричать на работающую мясорубку.
Пришлось сменить тактику. Стрельцов завалил 'коня' на левый бок, наполовину затолкав его в то место, куда он рьяно стремился — под ванную, затем уперся в шею коленом и стал нащупывать вражеские перста. Полностью обуздать 'скакуна' не удалось, но до правой кисти неприятеля Артём с грехом пополам добрался, вывернул ее, ухватил мизинец, прижал к трубе и взмахнул своим палаческим орудием.
Мимо. Еще один взмах.
Снова промах. Лезвие заскрежетало, соприкоснувшись с металлической трубой.
С третьей попытки Артём попал. Однако лишь немного надрезал мизинец, лезвие углубилось в плоть на доли сантиметра. Опасаясь из-за тряски попасть по собственным пальцам, он ударил слишком тихо и аккуратно. Казалось, что в исходном положении: частично под ванной, прикованный и привязанный, а также придавленный девяноста двумя килограммами (хорошо, после ранения — минус полпуда) живого веса, сильно корчиться и изгибаться категорически невозможно, но после этого удара пленник значительно увеличил интенсивность движений и амплитуду колебаний свободной правой ноги. А в дополнение принялся колотить затылком по локтю. Что характерно, не по своему локтю, а по Артёмову. И хотя черепушка бандита, безусловно, страдала больше локтевого сустава Стрельцова, долбежка действовала на нервы и доставляла неприятные ощущения.
Плотина, сдерживающая волну эмоций, уже потрескивала, комок тошноты полз по пищеводу по направлению к горлу, и Артём, плюнув на аккуратность и точность, убрал подальше свою руку и рубанул тесаком. Рубанул от души, не глядя и не выбирая, куда придется.
Попал удачно, только... пальцы в стороны полетели. Скорее всего, относительно удачности удара у бандита имелась собственная точка зрения, но его никто не спрашивал. Да и вряд ли он что-нибудь сейчас сумел бы сказать.
Едва нож завершил свой полет, лязгнув уже не по батарее, а по настенному кафелю, Величев прекратил корчиться и замер. Артём слез с пленника, опустил нож в раковину и умылся. И вроде в крови не испачкался, но вдруг захотелось помыть руки. Мелькнула то ли язвительная, то ли безумная мысль о том, что он так все лимиты на воду хозяину квартиры изведет. Вплоть до отключения. Смочив ладони, Артём присел возле пленника. Бандит лежал, не шевелясь, и неотрывно смотрел остекленевшими глазами куда-то в угол. Проследив за направлением его взгляда, Стрельцов увидел валяющиеся на полу два окровавленных обрубка. Ком тошноты мгновенно преодолел пищевод и достиг горла. Его едва не вырвало. К дипломированному психологу ходить не надо: на роль мстителя и палача Артём явно не годился.
От полного позора Стрельцова спасла необходимость оказания бандиту медицинской помощи. Требовалось остановить кровь, а то негодяй, не дай бог, в ящик сыграет. Стараясь не смотреть в угол, где лежали отрубленные пальцы, Артём взялся за бинты и йод и приступил к исполнению уже другой роли — добровольного медбрата. Пока бинтовал раны, выяснилось два обстоятельства. Во-первых, хотя глаза бандита оставались открытыми, тот пребывал в глубоком ауте. Когда случилась потеря сознания, Артём и не заметил. А во-вторых, последним ударом Стрельцов отрубил не пальцы, а... палец. Большой палец правой руки, точнее — фалангу. По крайней мере, у Величева не хватало двух фаланг на мизинце левой руки и одной фаланги на большом пальце правой. Некоторое недоумение поначалу вызвало наличие двух обрубков в углу, но затем Артём вспомнил, что именно туда швырнул удаленный в ходе предыдущего усекновения перст, и оно рассеялось. Разлетавшиеся после удара во множественном числе пальцы, надо полагать, привиделись.
Что привиделось Величеву оставалось загадкой, но пока Артём ворочал тяжеленную бандитскую тушу, держал пальцы, бинтовал их и безжалостно заливал йодом, мерзавец даже не вздрогнул. А йодом открытую рану обрабатывать, это не примочки на синяки ставить — любой стоик от боли взвоет громче лишенного любимого лакомства слона. Тут же оба пальца — сплошная рана. Поэтому то, что Величев на варварскую 'заливку йодом' никак не прореагировал, свидетельствовало о глубине беспамятства. А что послужило причиной 'коматоза', слабые бандитские нервы и склонность к обморокам или обильная кровопотеря, Стрельцова волновало мало. Жив, и славно, если жив.
Перевязка благополучно завершилась, кровь текла менее интенсивно, однако пострадавший в сознание так и не пришел. Впрочем, судя по ровному дыханию, безвременная кончина от полученных телесных повреждений и психологических травм Величеву не грозила.
Появилась возможность передохнуть, собраться с мыслями, но самозваному медбрату стало не до отдыха. Артёму вдруг резко подурнело, он понял, что неотвратимо, катастрофически быстро трезвеет. Появились злость и гадливость. Причем сломавшие алкогольную преграду чувства были направлены не только на поверженного бандита, но и на себя любимого. Более того, отвращение к самому себе и собственным поступкам нарастало, снежным комом. Другой ком, тот, который полз из желудка по пищеводу, стоял уже даже не в горле, а где-то под языком.
— Отребье, подонок, негодяй, так ему и надо, — шептал под нос заклинания Стрельцов, но они магического эффекта не имели, и совесть не успокаивали. Как Артём ни уговаривал себя не забывать о том, что Величев — никчемная тварь, недостойная высокого звания 'человек' и вполне заслуживающая не только отрезания пальцев, но и кастрации, да и не голову он же бандиту отсек, убедительные с любой точки зрения доводы пропадали втуне. От мясницкой составляющей процедуры 'допроса' его мутило.
