Каждый выбирает по себе (книга 2)

*

    Слова о том, что Родослав хочет покинуть Ариан, оказались для Боруты полнейшей неожиданностью. Он просто представить не мог, что кто-то может хотеть уйти из этого благословенного края.

    — Чем тебе здесь не по нраву? — сказал Борута. Не принято было у них лезть в душу, но отпускать человека, к которому привязался, не хотелось. Ученик просто пожал плечами, не удосужившись объяснить свое решение. — Может быть, раздумаешь?

    — Нет.

    — Ты свободен в своих решениях. Только ведь ты не зря мне это сказал, мог просто уйти.

    — Я пришел просить тебя о помощи, — Родослав пытливо заглянул в глаза своего наставника. Откажет, нет? — Ты можешь вернуть меня туда, откуда я попал к вам?

    — Одним махом через полмира перескочить хочешь? Тоже верно... Хитер... Неизвестно, доберешься ли, ногами землю топча. А если нет? Ты ведь так толком и не смог пояснить, как оказался на границе. Случайность не закономерность, сложно повторить то, что произошло лишь однажды... Многое надобно учесть, найти первопричину, а это дело долгое, требующее времени. — Борута стал припоминать, что рассказывал мальчик давным-давно. Подзабылось уже, стерлось из памяти, ибо не было необходимости возвращаться к рассказу перепуганного детеныша, другие дела имелись тогда, куда важнее. — Спиральная дорога, говоришь? Чудное представление у твоих родичей о путях иных... Вход в никуда — вошел живой, вышел мертвый...

    — Это не для того построено было, чтобы людей убивать, — обиделся сразу за весь род людской Родослав. — Это... — Он замялся, припоминая: — Это...

    — Не мучайся, — прервал его арий. — Да тебе просто повезло, что твой путь привел в Ариан...

    — Я не спорю! Но если есть вход, то должен существовать и выход, — с горячностью возразил Родослав, — ведь Ариан не закрыт от Мира.

    — Не закрыт, верно, только вряд ли я смогу повторить все условия, чтобы вернуть тебя на то же самое место, а иного ведь ты не хочешь.

    — Не хочу, — ученик упрямо опустил голову, избегая прямого взгляда наставника. — Я домой хочу.

    "Не станешь же рассказывать, что, несмотря на всю привлекательность жизни в Ариане, я так и остался здесь чужим... Что даже Тиса, одна из немногих, кто с приязнью относился ко мне, и та, как оказалось, видела во мне всего лишь опасную для ариев особь, за которой надо было следить и следить в оба глаза. — Родослав заметно погрустнел. — Не будешь же наушничать Боруте на его собственное дитя! Тиса, такая далекая и такая родная... Может, все же смириться и принять все, как есть? Нет... Сколько можно доказывать, что я ничем не отличаюсь от них? Не смогу".

    — Что ж, если ты так решил, то удерживать тебя я не буду. Попробую.

    Глядя, с каким легким сердцем вышел из дома ученик, заручившийся поддержкой, Борута грустно думал: — "Конечно, помогу, как не помочь... Он думает, что я ничего не понимаю. Трудно такому, как он, ужиться с нами. Он же весь открыт, все его переживания, как на ладони, а уж аура полыхает так, что глазам больно. Так и не научился закрываться, а может и не хочет, не в его природе это. Мы привыкли уже отгораживаться друг от друга не только расстоянием, но и мыслями, а он... Нас осталось очень мало и каждый сам по себе. Мы постепенно вырождаемся, только вот не собираемся в этом признаваться. Что у нас остается, кроме Ариана? Только тщательно хранимые знания, а любить мы уже разучились, отвыкли сопереживать, да и не хотим. Нам хорошо жить вот так, поодиночке, подменив чувства холодными рассуждениями. И вряд ли когда-нибудь что-то изменится... Разве этого хотели наши прародители, когда пробирались сюда, на Север, спасая остатки своего народа, разве об этом мечтали, создавая для своих потомков прекрасную страну? — Мысли, приходившие к нему уже не первый раз, тревожили душу, но делиться ими с кем-то он не торопился. Ариев устраивала их жизнь, и менять её они не собирались, а от смутьянов быстро избавлялись проверенным способом — изгнанием. Этого Борута не хотел, он просто не представлял себе иной жизни, кроме, как в Ариане. — Мы уйдем, даже самая долгая жизнь не бесконечна, и ничего от нас не останется, кроме... — он задумался: — Да ничего от нас не останется, если даже сейчас о нас никто не знает!".

    А Родослав, выйдя на крыльцо, с ненавистью уставился на солнце. За все это время он так и не смог привыкнуть к светилу, не покидающему небосклон по несколько месяцев, и не смог смириться с долгой-долгой ночью, часто вспоминая неповторимые закаты и восходы своего детства, только вот тогда он не ценил очарования зорь, что диковинными желто-красными цветками распускались у горизонта. Существовали куда более занимательные дела, а вот здесь осознал, как же ему не хватает этой привычной смены дня и ночи. "Скоро! Скоро это все закончится... — направился к своему неказистому жилью, построенному недалеко от дома наставника. Склонность ариев к пышному убранству ему претила, потому и жил он, как привык, неприхотливо. Шел и мысленно возвращался к недавнему спору с арийкой: — Неправа Тиса, говоря, что мне их жилища не по душе, оттого, что я не привык обмирать от восторга, любуясь изысканными плодами вдохновения ариев, что наше убогое бытие определило мое сознание... А ведь она даже не видела работу наших мастеров-древоделов, она ничем не хуже. Ладно, в чужом дому хозяев не охаивают, и жить не учат".

    Не единожды приходил Родослав к тому самому столбу-стагну, у которого очутился после спирального лабиринта, подолгу сидел у подножия устремленного ввысь обелиска, смотрел на ручеек, струящийся по склону, провожал тоскливым взглядом облака, проносящиеся над головой. На что надеялся, чего хотел? Он и сам не мог объяснить, почему его так тянет сюда. Возможно потому, что это была единственная ниточка, связывающая его с домом, и в глубине души он надеялся, что если очень сильно чего-то хотеть, то рано или поздно это случится, тем более в этой стране, где чудо оказалось обыденным делом. Правда, как оказалось позже, сотворение чудес требовало куда больших усилий, чем думалось, а чудодеем мог стать почти любой, обладающий необходимым знанием и умением. Родослав многому научился, но сравниться с ариями, конечно, не мог, да и не стремился, понимая, что для них он навсегда останется изгоем, случайно затесавшихся в ряды истинного народа.

    Сначала арий долго расспрашивал его, задавал порой довольно неожиданные вопросы, выслушивал все, что сохранилось в памяти мальчика, а потом просил разъяснить непонятное. Родослав порядком притомился, не раз рассказывая наставнику, что помнил, да только думалось, что мало от того толку. Детская память избирательна — хранит только самые яркие моменты, и ничего больше из неё не выжмешь. Однако настал день, когда Борута удовлетворенно крякнул и отстал от ученика, сказав, что теперь думать будет. Родослав запасся терпением, но вопреки всему, ждать пришлось совсем недолго.

    И сейчас, приближаясь с Борутой к хорошо знакомому месту, он чувствовал, как быстро-быстро бьется сердце.

    — Мне куда? — делая вид, что совершенно спокоен, спросил наставника, — на площадку?

    — Да, пожалуй, — немного подумав, ответил арий.

    Легко перепрыгнув через не слишком широкую расселину над бездонной пропастью, Родослав снова подивился, отчего в первый раз она показалась ему непреодолимой, хотя чему удивляться — стагны ведь не просто так здесь торчали... Он обернулся у Боруте. Тот молча смотрел на человека. Да и к чему лишние слова, главное уже было сказано. Родослав поправил притороченный к поясу ассер. Это единственное с чем он так и не смог расстаться, "разумное" оружие уже давно стало частью тела, и он просто не представлял себя без него.

    — Мне жаль тебя отпускать... Я... — мучительная гримаса искривила лицо ария. Он рукой прикрыл глаза, словно пытался справиться с собой. Родослав удивленно глянул на наставника. Для него непривычно было видеть обычно невозмутимого Боруту в таком настроении. — Я не думал, что так привяжусь к тебе... — голос его сорвался.

    — Это правда? — Родослав не мог поверить. Так стоит ли уходить от того, кто тебя любит? Кто знает, что ждет дома? Он рванулся перепрыгнуть обратно через расщелину, но Борута уже вычерчивал вспыхивающие в воздухе и мгновенно гаснущие руны. — Нет, не надо, я передумал...

    — Иди, и ничего не бойся... Пусть дорога твоя будет долгой, а Мир добр к тебе...

    Последнее, что увидел Родослав — это проступающие на дневном небе яркие звезды, явственно видные при свете солнца. Горячий ветер взвихрил длинные волосы человека, свернулся в тугой обжигающий кокон, разом отсекая от него и Ариан, и наставника, чтобы спустя (годы? мгновения?) выбросить на непашь у подножия старого кряжистого дуба.

    Медленно приходя в себя, Родослав приподнялся с мягкой травяной подстилки. Борута сделал даже больше, чем требовалось — без особого труда узнал мужчина откос над рекой, куда он с сестрами бегал купаться. А вон в свете разгорающегося дня виднеются деревенские срубы. Сердце дрогнуло: — "Дома!". Родослав вскочил и со всех ног ринулся вниз по косогору.

    Да только зря так торопился... Отчий двор встретил его наглухо закрытыми воротами, хотя по соседству уже гремели засовами хозяйки, выгоняя коров на пастьбу. Безрезультатно постучав, Родослав легко перемахнул высокий глухой забор и поднялся по ступеням терема, чтобы окончательно убедиться, что жилье необитаемо. Посидев немного на крыльце, он все-таки решил наведаться к соседям, да одного не учел — сейчас он нисколько не был похож на того мальчишку, которого знали родовичи.

    — Нелюдь! — взвизгнула встретившаяся ему на пути незнакомая девица, бросившаяся бежать, оглашая деревню дикими воплями. В прозрачном утреннем воздухе крики звучали особенно пронзительно, и на дикие вопли дивчины из дворов повыскакивали вооруженные чем попало мужики, а следом от княжьего терема галопом вылетели всадники...

    Погоня отстала только около леса, когда улепетывающий без оглядки Родослав скрылся среди деревьев. С трудом переводя дух, он опустился на землю: — "Такой горячей встречи я не ожидал... Ну не сражаться же мне с ними, в самом деле! Однако выяснить судьбу матери и сестер надобно, не могли же они все бесследно исчезнуть, не так уж долго я отсутствовал".

*

    — Ну что? — спросил Антон вошедшую в кухоньку сестру, и покосился на Отлюдка. Тот расслабленно привалился к стенке, и, казалось, мирно дремал.

    — Ничего... дышит пока... — Людмила виновато опустила голову. — Я не могу ей помочь. Она... Я не знаю что делать!

    — Это как? — не понял парень. — Ты же ведь ведьма!

    — Чародейка, — устало поправила его сестра, присаживаясь рядом, — но это особой роли не играет. Она словно щитом отгорожена, я его не могу пробить. А кто она такая?

    — Тоже ведьма... — Людмила поморщилась, услыхав это "тоже", но промолчала. — Говорила, что Верховная, только в это слабо верится. Какая-то она непонятная...

    — Что? Чернава? — чародейка вскочила на ноги. — И как это ты умудрился привести врага в дом?

    — Да какой она тебе враг? — махнул рукой парень, не заметив, что колдун слегка приоткрыл глаз, исподтишка рассматривая их обоих. — Просто несчастная дивчина, убегающая от кого-то. Да только от судьбы не уйдешь, все ж таки настигла её смерть, как она не стереглась. — И вспомнив любимую присказку Баюна, горестно вздохнув, закончил: — Судьба, однако... Её просто так не обдуришь...

    — Нет никакой судьбы! — внезапно грохнул кулаком по столу Отлюдок. — Каждый делает свой выбор, ежеминутно, ежечасно и получает взамен лишь то, что заслужил. Ишь ты... — склонился он над Антоном. Тот втянул голову в плечи. Уж больно взбешенным выглядел ведьмаг. С чего это он? — Нашли себе отговорку, чтобы не искать в своей жизни тех мгновений, когда выбрали не ту развилку на дороге. Запомни, нам каждый час подбрасываются задачки и от того, как ты их решаешь, и зависит твоя, — он сурово покачал пальцем у парня перед носом, — только твоя судьба! А ты, — Отлюдок развернулся к опешившей чародейке, — знай, что помочь ты ей не сможешь, как ни старайся. В ней иная сила, тебе неподвластная... И не умрет она, не страшись, — небрежно пояснил он Антону, — так и будет у Кромки блуждать духом неприкаянным, пока тело тут мается...

    Ведьмаг опять опустился на лавку, приняв прежнюю расслабленную позу, возвращаясь к прерванным воспоминаниям: — "Негоже ворошить былое, вроде выбросил все из головы, а оно нет-нет, да напомнит о себе... Думал, что, вернувшись, стану счастлив, только одно вышло — и здесь оказался чужим. Мать без отца недолго жила, не смогла перенести вдовства, старшие сестры замуж скоро вышли, покинули деревню, а младшая, Синеока, лишь увидела меня такого, сразу отреклась, заявив при всем честном народе, что настоящий Родослав ушел с отцом в Ирий, а это упырь-кровосос его облик принял, да явился кровь из неё пить. И даже не дала слова молвить в защиту... А какая вера незнамо откуда явившемуся? Погнали, точно волка бешенного, за пределы деревни, не чаял живым остаться. Не гадал, что буду от людей сторониться, да Отлюдком зваться. И ведь привык уже.... А сколько раз себе зарок давал не лезть в дела людские, ан нет, не получается ".

    Антон тихонько вышел из кухоньки, присев на крыльце, обхватил голову руками, негромко застонал:

    — Что ж делать? — повернулся к присевшей рядом сестре, — ты ж понимаешь, у меня такое чувство, что связаны мы с ней накрепко, не зря ж она мне все время на пути попадается.

    — Ага, судьба, — передразнила его Людмила, оглядываясь, не выскочит ли из дома с новой отповедью чужак. — Слышал, что сказано было? Нет судьбы, есть выбор...

    — Это ему легко рассуждать, а мне каково было, когда я эту дивчину покалеченной нашел? Между чем выбирать? — Людмила скептически усмехнулась. Знала она ведьмовские уловки, на простаков рассчитанные. Антон вскинулся: — Ты не потешайся, я не выдумываю. Она меня от смерти спасла!

    — Ага, небось, ею же и подстроенной...

    — Нет, там все иначе было. Неважно, в общем... И я теперь перед ней в долгу неоплатном... Знаешь, что думаю? Помнишь, читали мы как-то, как один влюбленный поэт в царство мертвых за своей любимой спустился?

    — Орфей, что ли?

    — Мне без разницы... Если ей никак помочь нельзя, то я, как он, попытаюсь Чернаву оттуда вывести... Только мне ваша с ведьмагом помощь нужна будет.