Каждый выбирает по себе (книга 2)

    От повторного горестного вопля лесовика, теперь уже рассерженного исчезновением партнера, парень едва не оглох. По его мнению, не стоило так орать из-за одной загубленной партии. Кстати, он свое обещание выполнил, пора отчаливать, и так подзадержался тут.

    — Леший, а Леший, — тихонько позвал Антон лесовика, опять превратившегося в невзрачного мужичка, — ты мне дорогу к Отлюдку покажешь? Вроде как я свое слово сдержал... Очередь за тобой.

    — Может, разочек сыграем, на дорожку... — лукаво прищурился тот, — но в этот раз не просто так, а на желание.

    — Ага, и если я проиграю, то твое желание будет, чтобы я навсегда остался здесь... — В том, что выиграть ему в этот раз не удастся, парень не сомневался. — Нетушки...

    — Ну, нет, так нет... — махнул рукой лесовик, снова расставляя фигуры, — иди себе...

    — Как иди? — растерялся Антон, — а дорогу показать?

    — Тебя там провожатый ждет, — Леший потерял к парню всякий интерес.

    — А где там?

    — Да где выйдешь, там он тебя и ждать будет.

    Подождав немного, парень убедился, что лично провожать его лесной хозяин не намерен. Делать нечего... Непонятно только, как он будет по ночному лесу брести. Это здесь иллюминация, хоть иголки собирай, а там... Как бы проводника своего не просмотреть... Дойдя до низких елочек, обрамлявших поляну, он задержал дыхание, как перед прыжком в холодную воду, и храбро шагнул в черноту зарослей...

    ...в глаза ударил ослепительный солнечный свет. Антон оглянулся — призрачное сияние позади постепенно гасло. Сквозь наползающий полумрак ещё можно было различить поляну и Лешего, задумчиво бродящего вокруг шахмат, но уже едва-едва. На немой вопрос недоуменно замершего парня, лесовик невинно изрек:

    — Полянка-то заговоренная, здесь ночь сколько мне надо длится...

    — Например? — онемевшие от злости губы едва шевельнулись.

    — А три дня... Ты ступай себе, ступай... Пока я не передумал.

    "Чертов Леший, чертов Баюн, чертов лес... Немудрено, что я все успел сделать... — клял свою доверчивость Антон, стоя на границе света и тьмы, не рискуя двинуться с места. Кто знает, что ещё ему уготовано в этом сумасшедшем мире, не поддающимся никакому логическому осмыслению. — За дурака меня держат. И все потому, что я ничего здесь ни знаю! А ведь никто не торопится меня просветить. Даже котофей... Странно, что он до сих пор не появился. Или посчитал свою миссию выполненной? Так хоть бы слово на прощание сказал...".

    Ощущение неясной раздвоенности внезапно навалилось на парня. Противоречивые желания рвали его тело на части. Одно неумолимо толкало вперед, другое тянуло назад. Измученное лицо сестры, покрытое кристалликами льда, предстающее перед глазами, сменялось ласковым оскалом Лешего, призывно махающего рукой. Бесконечный путь или тихая пристань? В-общем, как говорится, выбирай или проиграешь...

    Конечно, вперед!

    Пробившись сквозь густой частокол невысоких елочек, окруживших поляну, он вывалился в жаркий день, наполненный шелестом листьев, гомоном птиц, шуршанием ветра над головой, и закрутил головой в поисках обещанного проводника.

    Никого...

    Пройдя несколько шагов, парень остановился. Показалось, что зацепился штаниной за еловую ветку. Он дернул ногу — рядом пролетел пестрый клубок, на земле развернулся в длинную пеструю ленту. "Только не это..." — мысленно взмолился Антон и словно услыхал голос лесовика "Полоз безобидный, зато любую тропочку в лесу знает. Только знай поспевай за ним...". Конечно, сейчас не до хорошего, надо торопиться, Антон это чувствовал — ледяные тиски, слегка ослабившие свой захват на поляне Лешего, вновь напомнили о себе. Казалось, будто вместо сердца в груди ворочается снежный ком. А ведь, пока возился с шахматами, ни разу о сестре не вспомнил...

    — Ну что ж, — глядя на ужа, сказал парень, — веди меня, мой юркий лоцман... — и только потом сообразил, что услышать его полоз никак не может. Видел он как-то одну из передач Дроздова, в которой тот довольно доходчиво объяснял телезрителям, что змеи почти глухие. Антон так и не понял тогда, зачем заклинателям змей, о которых с гипнотизирующим придыханием вещал ведущий, дудочка? Для понта?

    Полоз точно уловил мысли человека, потому что он приподнял голову, застыл на мгновение, не сводя немигающего взгляда с парня, и скользнул в траву.

    Парень ринулся за ним. Теперь для Антона самым главным стало не потерять проводника из виду. Постепенно хвойный лес сменился лиственными деревьями. Наверняка Антон распознал только дуб, березу и грушу-дичку (по усыпавшим дерево мелким плодам). Не вызывали сомнения и кусты орешника, заросли которого иногда поднимались гораздо выше человеческого роста. Уж его-то ни с каким растением не спутаешь. Парень на ходу нарвал немного орехов, кинул в котомку. Пригодится. Дороги полоз не выбирал, легко скользил по траве, по попадающимся на пути кустам и редким завалам валежника, проворно перебираясь с ветки на ветку, изредка только останавливался, поджидая медлительного человека, пока не нырнул куда-то и не скрылся из виду окончательно в переплетении густого кустарника. В хвойном лесу низкорослой поросли мало, сосны да ели, видать, конкурентов душат на корню, а здесь дебри совсем непролазные, ноги сломать можно.

    Натруженные мышцы ныли, вожделея отдыха, да не на несколько минут, что им выпадали, а неделю абсолютной неподвижности, как минимум. Вроде и не слабак, в армии марш-броски с полной выкладкой давались без проблем, а тут уставшее тело настойчиво требует прекратить над ним издеваться.

    Поискав взглядом проводника, Антон мысленно махнул на него рукой — отдышусь слегка. Он достал котомку, выбрал по одному орехи, покрытые жестковатым на ощупь покровом, слегка приоткрытым вверху, как распускающийся бутон, пошарил ещё, надеясь на чудо: — "Не мог же я все съесть, может, и завалялся кусочек лепешки? Хоть на один укус..." — и не смог отвести взгляда от просвета между деревьями. Такое ощущение, что он сделан специально... Везде лиственный подлесок стоит стеной, пока шел, все лицо и шею оцарапал, а здесь слишком уж аккуратно обломаны ветки. Неужели?..

    Парень оглянулся и медленно, осторожничая, двинулся к проходу, мигом забыв и про голод и про усталость.

    Открывшаяся взгляду лужайка (метра три в диаметре, не больше) на дальнем от Антона краю поднималась невысоким взгорком, полускрытым высокой густой травой. Подойдя ближе, парень раздвинул заросли: перед ним оказалось непонятное сооружение из неошкуренных бревен, до половины вросшее в землю; вместо крыши слой дерна с небрежно наваленным на него валежником, заплетенным ползучей повиликой; полукруглая, потемневшая от времени и непогоды дверца подперта деревянным обрубком. Именно обрубком, без всяких сомнений — на торце его хорошо видны свежие зарубки от топора. Значит, жилище обитаемое... Но замаскировано идеально, пройдешь в двух шагах и не заметишь.

    — Что потерял? — негромкий голос за спиной прозвучал для парня, точно раскат грома, мигом разрушив безмятежный покой леса.

    Сглотнув подступивший к горлу ком, Антон медленно повернул голову.

ГЛАВА 4

    Отброшенный ком земли рассыпался мелкой крошкой. Глаза запорошило пылью. Тяжелый заступ снова завяз в переплетении корней. Капля пота со лба скатилась на разгоряченное работой лицо, за ней другая сорвалась с ресницы, щекоча кожу, поползла по щеке. А, может, то и не капля пота, а слеза непрошенная. Кто знает... Считается, что ведьмы не плачут... Никогда...

    Чернава слизнула соленую каплю с губ, откинула назад прядь мокрых волос. Жарко как, хоть и вечереет... Воздух вязкий, душный. Парит, словно перед грозой. Стоя по пояс в выкопанной яме, она прикинула, что вряд ли сегодня справится с работой, но бросать нельзя. До утра ночные падальщики обглодают тело. Зоряна этого не заслужила.

    Отложив заступ, она вылезла из могилы, упала ничком на траву, чтобы не видеть черно-белую пятнистую коровью тушу. Сколько дала Морена, по крупице делясь тайностями волшбы, столько и забрала, когда время пришло отплачиваться. И среди людей бескорыстных раз-два и обчелся, что говорить о Хозяйке Ледяных чертогов — для нее все смертные, что вот эта пыль под ногами, дунул, и нет её. С чего она, Чернава, решила, что станет исключением?

    Ведьма встала, потянулась, глянула на вырытую яму. Глубина достаточна, не на два же метра вглубь уходить! Просто надо подкапывать под тушу снизу... А Морена? Будем считать, что она свою плату получила сполна... Значит, и Чернава может считать себя свободной от каких-либо зароков.

    С натугой навалившись на черенок заступа, ведьма немного сдвинула тушу к краю ямины. Так потихоньку, полегоньку и перевалила мертвую корову, забросала сверху землей. Соорудив высокий холм, посадила в изголовье могилы рябиновое деревце, что прихватила по пути. Кто знает, вернется ли она сюда когда-либо, так пусть хоть дерево шумит ветвями над Зоряной, пусть птицы прилетают. Все кормилице веселей будет... Наверное, негоже хоронить животину, как человека, и так же горевать над ней, но для неё ближе коровушки никого не было и вряд ли будет

    Теперь быстро собраться и, не дожидаясь утра, — в путь. Больше её ничто не держит. Это для селян-домоседов за лесом земли нет, а ведьме весь мир — дом. Эх...

    Солнце уже село, когда Чернава вернулась в избу. Не зажигая свечи, собирала вещи: споро уложила в узел кое-что из одежды, немного еды на первое время. Гораздо дольше перебирала свои снадобья — хотелось взять с собой все припасы, что собирала годами, но как? Особенно жалко было большое серебряное зеркало, и Чернава решила, что ещё вернется — забрать оставшееся. Бояться, что что-то пропадет, не стоило. Испокон веков дома не запирались, просто прикрывали плотно дверь, привязывали снаружи рушник, и без хозяев никто в избу не входил.

    Ведьма окинула взглядом свое жилище. Вот и все... пора...

    Нет, остался один должок: насолить Морене и отвлечь её, чтоб и мысли не возникло разыскать незнамо куда исчезнувшую выученицу. Жаль, что обратного хода наведенному заклятию нет, не зря Хозяйка выбралась из своих чертогов и лично явилась (не верит никому, даже ей, и то верно), следы подчистить. Ну, так то не загвоздка, на месте и разберемся, как Бабу-ягу на волю выпустить, а заодно и поведать ей, кто виноват в её заточении. Не Чернава, конечно, при чем тут Верховная, по чужому навету орудовала.

*

    Повертевшись вокруг Антона, увлеченного разговором с лесовиком, Баюн решил, что эти двое найдут общий язык и без его помощи, стало быть, пока он может считать себя свободным. У него полно своих дел...

    Поиски Птаха следовало начинать от дома Бабы-яги. И хотя котофей недурно порыскал вокруг, где гарантия, что он не пропустил чего-то важного. А уж если ничего не удастся, то есть ещё один альтернативный вариант, но это он оставит на самый крайний случай, когда иного выхода не будет.

    Баюн несся по ночному лесу, не отвлекаясь на заманчивое шуршание в кустах. Особого смысла в спешке кот не видел, но так приятен стремительный бег среди тускло-серых деревьев, когда никто не задерживает движение и не плетется сзади со скоростью навозного жука. Люди, конечно, хорошие компаньоны, но уж больно медлительны...

    Словно сгусток мрака, оживленный внезапной причудой природы, силуэт котофея показывался в редких прогалинах среди зарослей и тут же растворялся в лесной чащобе. Опешившая лесная мелюзга не успевала сообразить, что делать, куда прятаться, как возмутитель спокойствия уже исчезал — так же бесшумно, как представал перед их мордами, ошеломленными столь наглым вторжением. Какое Баюну до них дело — лес по сторонам сливается в одну сплошную дымчатую полосу, и встречный ветер легко оглаживает гибкое разгоряченное тело, не пытаясь остановить мчащегося во всю прыть кота.

    Ещё и середина ночи не минула, как котофей одолел дорогу, что заняла у них с Антоном весь день. Места пошли родные, не раз хоженые... Баюн перешел на медленный аллюр, интуитивно отслеживая малейшие искажения окружающего фона. Ничего не берется из ниоткуда и так же никуда не исчезает... И если он сразу чего-то не заметил, так только из-за того, что слишком озадачен оказался домовихой, напрочь забывшей свою хозяйку. Порыскав немного вокруг, вскоре наткнулся на Лешего, с задумчивым видом сидящего на пеньке. Какая-то зубодробительная проблема не давала ему покоя — он озадаченно крякал, чесал затылок длинными желтоватыми когтями, но посвящать кота в свои думки не стал. Наоборот, очень обрадовался, что можно отвлечься от тяжких раздумий. Баюн не стал тянуть резину и сразу же поинтересовался, не видел ли лесовик чародейку. На вопрос об исчезнувшей Бабе-яге Леший едва не накостылял любопытному котофею. Еле-еле отвязался от него Баюн, убедив лесовика, что он и не думал насмехаться над ним. Подумал, подумал кот, решил, что самому не справиться, да и кинулся звать на подмогу Антона, следуя правилу "одна голова хорошо, а две — лучше"...

    Легким дыханием ветра донесло до чуткого обоняния резкий будоражащий запах. Шерсть на загривке котофея встала дыбом.

    "Хорты? Откуда? Никогда сюда не забредали... — он, едва перебирая лапами и готовый в любой момент дать деру, двинулся вперед, вычленяя из насыщенного аромата леса запашок исполинского зверя, одно упоминание о котором вселяло страх в кошачье сердце: — Самец... Пометил все, что мог... Но давно уже, дней десять, не больше... И не один, самка с ним была... Место для логова облюбовали? В любом случае сейчас их нет...".

    Не мощь исполинского волка внушала ужас (от любой твари сбежать можно, надо лишь вовремя нырнуть в портал), а его сверхъестественные телепатические способности — хорт легко подчинял себе любую добычу, и той оставалось только смиренно ждать, когда ею решат подзакусить. Котофей тоже как-то попался, но то ли хорт не был голоден, то ли счел кота чересчур разумным для "еды" и отпустил, но Баюн до сих пор помнил это ощущение собственной беспомощности и обреченности, когда все понимаешь, а изменить ничего не в силах.

    Неприметной тенью проскользнув под опустившимися к самой земле еловыми лапами, Баюн очутился на едва заметной поляне, охваченной кольцом замшелых старых елей. Сверху посыпалась древесная труха и мелкие веточки, тень вылетевшей на ночную охоту совы стремительным росчерком мелькнула на фоне неба, слегка подсвеченного тонким серпом месяца, но котофей лишь досадливо дернул ухом. Он весь был сейчас как один большой нос... и этот "нос" различил среди терпкого духа кукушкиного льна и влажной грибницы, забивающего все остальные запахи, что-то очень неожиданное...