МГНОВЕНИЕ ДЛИНОЮ В БЕЗДНУ.
РОЖДЕНИЕ ТОПАЗ.
Книга 1.
Пролог.
"На севере диком стоит одиноко на горной вершине сосна и дремлет, качаясь, и снегом глубоким покрыта как ризой она".
Не знаю, насколько эти строки могли подойти к той ситуации, о которой я хочу вам рассказать. Ведь происходило всё это далеко не на севере и даже более того, наоборот, на самом что ни на есть жарком юге. Да и на горной вершине, хоть и действительно стояло одинокое дерево, только сосною ли оно было, вот это уже, пожалуй, большой вопрос. Оно дремало, качалось и насколько могло, укрывало от безжалостных лучей солнца маленькую фигурку, скорчившуюся под ним.
Итак, мы вернулись к тому, с чего, собственно говоря, и начали, с некоторыми разве что небольшими поправками.
На самом что ни на есть жарком юге, на высоком утёсе под палящими лучами летнего солнца стояло кудрявое дерево, но здесь оно было не одно. В его тени стояла девушка, невысокая и хрупкая, совсем ещё ребёнок. На ней было бесформенное одеяние, прямое и белоснежное, скрывающее её хрупкое тело аж до самой земли, и только лицо и руки оставались открытыми. В ногах её поигрывала редкая жёлто-зелёная трава, которую уже успело слегка опалить солнце, за нею с трудом угадывались босые ноги. Лица девушки невозможно было рассмотреть, отчасти из-за дальности расстояния, отчасти из-за того, что длинные, чуть желтоватые, почти как у цыплёнка, волосы, окутывали её сплошной пеленой, развеваясь на ветру и скрывая свою хозяйку от посторонних глаз. Она стояла прямо, стройная как струна, невозмутимая как сама жизнь. Девочка, а ее, скорее всего можно было назвать именно Девочкой, что-то шептала, смотря вверх и воздев к небу руки. Затем наклонилась и, словно молясь каким-то своим богам, присела, коснулась пальцами обеих рук земли, потом снова поднялась и на тот же манер коснулась ими лба, затем поцеловала их нежным прикосновением губ. Всё так же исполненная спокойствия, она подошла ещё ближе к краю, распростёрла руки в стороны, словно крылья, плавно совершила ими несколько пасов, как будто приноравливаясь к чему-то новому или давно забытому старому, сделала вперёд шаг, когда казалось, что шагать уже было некуда, и ... полетела.
Вначале стороннему наблюдателю, наверное, показалось бы, что она и вправду полетела, столь невозмутима и величественна была её грация. Но вскоре стало совершенно очевидно, что она всё же не птица и не вила, она просто человек, всё это стало ясно тогда, когда юное тело стрелой устремилось в пропасть, падая камнем вниз, на верную погибель. И только лишь одно мгновение отделяло её от смерти, которая уже стала неизбежностью, и ничего уже не могло этому помешать. И то мгновение показалось ей вечностью, но на душе было спокойно, она выполнила обряд очищения и была уверенна, что Мать Земля не отвергнет её. И лишь только её короткая жизнь проносилась перед глазами не прошеными картинами. Жизнь, которая изрядно потрепала её, приведя, в конце концов, к такому печальному исходу, к мгновению длинною в бездну.
Глава 1 Девочка.
Маленькая Девочка не понимала, почему её забирают от матери. Три года это не тот возраст, когда ребёнку можно объяснить, что люди делятся на богатых и бедных, на рабов и их хозяев. И что ей не повезло настолько, наверное, кто-то свыше так предопределил её судьбу, что её жизнь зародилась в чреве рабыни, а это означало, что, уже с самого момента своего рождения, Девочка не принадлежала ни самой себе, ни своей матери. Она была собственностью своих господ. И совсем не важно, что зачата она была от греховной, но вполне допустимой, связи хозяина со своей бесправной рабыней, когда матери не было ещё и пятнадцати. Три года она ещё находилась в какой-то неосознанной неопределённости. Она знала, что можно было делать, а чего нельзя, что и когда следовало говорить, а где и когда не издавать ни звука. Она уже умела помогать матери в некоторых лёгких делах, например, перебирать зёрна или ткани. Наверное, она думала, что так, в относительной тишине и спокойствии, пройдёт отведённый ей кусочек вечности. Не ждала она никаких изменений и не сетовала на свою лишённую детства жизнь, потому что вообще не знала, что существует такое понятие, как детство.
Но, как оно часто и случается, первый удар судьбы приходит внезапно и бьёт как никогда больно. Так произошло и с ней. Хозяин разорился, и всех рабов выставили на торг.
Молодая мать кричала и вырывалась, царапалась и кусалась, когда её уводили от родного дитя. Ребёнок так же зашёлся в истерике, но это никого не интересовало, ведь нигде не встретишь больше слёз, боли и унижения, как на невольничьих рынках. Здесь ничего не происходило так часто, как продажа в разные дома разным господам, мужей и жён, братьев и сестёр, родителей и их детей. И Девочка не была в этом исключением, одно радовало, она попала в дом к добрым и достойным людям, но она этого тогда ещё не понимала. Единственное что её интересовало в том момент, так это мать, которая упиралась и вопила, в то время как безжалостный кнут нового хозяина несколько раз прошёлся по её полуобнажённой спине. Одежду с неё частично содрали, демонстрируя потенциальным покупателям тело молодой рабыни. Да, не всем так везло, как повезло её дочке, но она тогда этого ещё не знала, как не узнает уже, наверное, никогда.
Маленькая Девочка с длинными жёлтыми волосами и в длинной рубашонке до пят, что несколько мешала ей передвигаться, поселилась в новом доме. Её не загружали работой, скорее даже, наоборот, несколько баловали. Малышку купили в качестве новой игрушки для подросшей господской дочери, и старая нянька госпожи приглядывала заодно и за ней. Спала Девочка на полу в чуланчике, свернувшись на старом одеяльце, доставшемся ещё от матери, но ей и этого вполне хватало. Разве когда-то в прошлой жизни она имела лучшее место для сна? Только такую тёплую, такую любящую мать под боком. Но время шло, и Девочка понемногу стала отвыкать от матери, привыкая к новому устою жизни. Теперь у неё даже появились игрушки, которые она бережно хранила, перебирала и заботливо прятала под своё одеяльце. То были большая красивая перламутровая пуговица, с которой ей разрешила играть сама госпожа, сломанный веер, что она нашла в мусоре во дворе и деревянная кукла, подаренная молодой хозяйкой. О таком богатстве она не могла даже и мечтать, не ведая, что в жизни бывают и такие радости.
Молодая хозяйка была старше её лет на десять, она играла и развлекалась с ней, используя её вместо куклы, пока та ей не надоедала и тогда она отправляла её к другим рабыням, всё чаще на кухню. Здесь Девочке часто перепадал кусочек лепёшки или сдобная булочка недоеденной госпожой. И тогда Девочка испытывала настоящее счастье, прячась в уголок под стол, чтобы не кому не мешать, и смакуя свою тихую радость. Хлопочущие рабыни печально качали головами, и бывало, доставали из-под подола ей кусочек ещё чего-нибудь вкусного. Изредка даже, кто-то нежно касался её белокурых волос, и она сразу вспоминала ласковые прикосновения материнских рук, и с её уст невольно срывалось первое сказанное ею когда-то слово:
— Мама?!
Рабыни только снова печально вздыхали и отрицательно качали головами. А Девочка снова пряталась под стол, чтобы не путаться под ногами и не получить очередного подзатыльника от хозяйского помощника, не раба, а вольнонаёмного. Он непременно отирался на кухне, таская разные вкусности и тиская рабынь, иногда он даже отводил кого-нибудь из них в чулан и оттуда раздавались не понятные звуки. Остальные занимались своими делами, не отвлекаясь на такие пустяки, и Девочка немного успокаивалась, а вскоре и вовсе привыкла к непонятному для себя, такому поведению взрослых. Девочка не знала, что он с ними там делает, но они выходили оттуда непременно растрёпанные и с кислыми выражениями на лицах, тут же принимаясь за прерванные дела. Оттого Девочка пугалась ещё больше и старалась совсем не попадаться ему на глаза. Она слышала, как рабыни говорили, что он делает ЭТО с особой жестокостью, но что именно ЭТО и в чём заключалась эта жестокость, она не знала, да и не хотела узнавать.
Хотя рабыни зачастую рано лишаются невинности, в объятиях хозяина или невольного товарища по несчастью, но только мужского пола, и я бы даже могла приплести здесь выражение "это было вполне естественно", но на самом деле иногда всё было не совсем так, к слову сказать, не всегда потеря девственности у рабынь было делом естественным. Но новый хозяин был милостив и не делил ложе с рабынями, вполне довольствуясь супругой, хотя, возможно, у него и были любовницы, но, вероятно, это были женщины не Девочкиного круга, так как она о таких не разу не слышала, даже на кишащей сплетнями кухне. Так уж получилось, что наша Девочка сама с этим делом не спешила, памятуя старого господского помощника, давно уволенного хозяином, и не имея особого желания покидать чулан всклоченной и замученной. Хотя, что верно, то верно, сплетни на кухне ходили самые разнообразные, и секс был одной из самых распространённых тем и, к слову говоря, не всегда высказывания, касавшиеся этой темы, имели негативные нотки. Многие, наоборот, называли секс единственной отдушиной в рабской жизни и весьма даже ожидали момент сладостного соития. Девочка этого не понимала и не принимала.
Годы между тем и не думали замедлять свой стремительный бег. Девочке давно уж минуло пять, семь, десять и даже одиннадцать лет. Она по-прежнему была рабой своей хозяйки, но если раньше она была её игрушкой, то теперь была её настоящей помощницей. Она убиралась в её комнате, перебирала её одежду, приносила еду, застилала постель, готовила вещи к хозяйским выездам в свет. В общем, жизнь её, хоть и была по-прежнему не свободной, но и особо сложной её назвать было нельзя. Она протекала размерено и спокойно, пока не наступил тот самый день, что стал предтечей всех последующих событий, которые впоследствии и изменили всю её жизнь.
С самого утра все уже были на ногах, и бегали, и суетились, не покладая рук. Девочка, по-прежнему оставаясь одиноким котёнком, уже выросла в кошку, которая гуляла сама по себе, и возраст не прибавил ей общительности. То время, что она находилась на кухне, она, как и обычно проводила в своём облюбованном углу, который теперь уже считала своим. Забившись в уголок, она мастерила фигурки из соломы, точно такие же, какие когда-то умела делать и её мать. "Возможно и сейчас, она где-то совсем в другом месте занимается этим же своим излюбленным занятием.— Каждый раз думала Девочка, когда творила своих соломенных кошек, вспоминая заботливые материнские руки, хотя они иногда и позволяли себе лёгкий шлепок по её мягкому месту, но при этом всегда оставались тёплыми, ласковыми и нежными.— Эх, мама, мамочка, где же ты теперь?"
Сейчас Девочке было не до своего соломенного хобби, всё же она была личной рабыней молодой госпожи и оттого была целиком и полностью задействована в настоящих сборах. К слову сказать, такая суматоха здесь стояла уже несколько дней, и на кухне бродили различные сплетни по этому поводу, но вряд ли хоть одна из них имела под собой твёрдое основание.
— Что случилась, госпожа? И куда вы так спешно собираетесь, моя госпожа?— Наконец-то отважилась спросить обычно молчаливая Девочка.
— Я собираюсь к жениху, Девочка. Меня просватали. Ты останешься при мне и поедешь со мной.— Объяснила та.— Ладно, собирайся теперь, некогда мне тут с тобой болтать.— Произнесла та, взмахнув рукой и тем самым, отпуская от себя рабыню, затем вернулась к созерцанию своего лица и фигуры в зеркальном отражении.
— Простите, что осмелилась спросить, моя госпожа.— Девочка низко поклонилась, и принялась и дальше укладывать хозяйские вещи.
С тех пор прошло три дня, суматохи между тем не только не убавилось, но и прибавилось. Теперь почти все вещи были сложены и аккуратно уложены заботливой Девочкой в большие сундуки и тюки под непременным контролем старой хозяйской няньки. Последняя неплохо относилась к Девочке, но постоянно напоминала той, что она рабыня, научая почтительности и послушанию.
"Господ своих надо уважать, любить и лелеять, они как дети малые, не могут справиться без нашей помощи и опеки".— Частенько говаривала она и непременно оглядывалась по сторонам, чтобы не быть замеченной за этими словами теми самыми детьми и, да не допустят этого боги, на старости лет быть выпоротой.
Сама она, потомственная рабыня, что жила ещё при бабке нынешней госпожи, господ своих любила и почитала самыми искренними чувствами и завещала это всем остальным. Не имея мужа и детей, не имея возможности завести своей родной семьи, она всей душой прикипела к молодой госпоже, как когда-то и к её отцу, и не отходила от неё ни на шаг. Вот и теперь она сидела в экипаже рядом с ней, в то время как тихая Девочка привычно расположилась на полу в их ногах. Они иногда и раньше выезжали так в город, порою даже выбирались на природу, но чтобы так, с ночёвкой, да ещё и не одной....
Девочке было очень боязно, она всегда страшилась неизвестности. Но делать нечего. Её дело маленькое. Приказали — занырни под лавку и сиди тихо, чтобы не дай боги, хозяева не разгневались, и не присоветовали бежать рядом, за экипажем госпожи.
Вот она и сидела, тихая как серая мышка и свернувшаяся в три погибели. Как бы хорошо к ней не относилась хозяйка со своими родителями, но она по-прежнему оставалась всего лишь рабыней по праву рождения, которой не предстояло и в будущем обрести вольную, чтобы своим детям уже дать свободу, потому что даже те жалкие гроши, что зарабатывали иногда себе рабы, лелея надежду наскрести на свободу, она не получала. Она была всего лишь рабыней, которая должна была знать своё место. Она не кляла свою судьбу, так как иной жизни не знала. А тут у неё всегда была крыша над головой, свой угол на кухне и ночной в чулане, была еда, а бывает, как рассказывали взрослые рабы, сменившие хозяев, и совсем иная жизнь. Они показывали свои шрамы от кнута и шипастых спиц, чем пользовались иногда дамочка из высшего общества, дабы повеселиться над безродной скотиной, именуемой рабами. Тогда вся кухня всколыхалась радостным вздохом, и все рабы здесь присутствующие начинали молиться каждый своим богам и каждый на свой лад, за ту милость, что они им оказали, позволив вести своё мирское существование в столь благом месте. О том чтобы стать свободными, они и не помышляли. Это греховные мысли, не достойные честного и доброго раба.
Оттого Девочка и сидела так смирно, не смея пожаловаться, и ни в коем разе не собираясь настолько обидеть или обозлить хозяев, ибо, хорошо памятуя, как была продана в прошлый раз, боялась, что её снова выставят на торги и новые её хозяева отнюдь не будут такими добрыми и терпеливыми, как прежние.
Свадебная процессия медленно продвигалась вглубь страны, шествуя к названному жениху госпожи. Интересно, какой он? Невольно думала Девочка. Молодой или старый? Добрый или злой? Будет ли он довольствоваться молодой женой, как прежний хозяин, или всё же иногда будет делить ложе с кем-нибудь из рабынь, например с ней, с Девочкой? Девочка невольно вздрогнула. Такая мысль не то чтоб, её сильно напугала, всё же она прекрасно понимала, что рано или поздно ей предстоит возлечь на ложе с мужчиной по своей воле или нет, это уже не имело значения. Просто до сих пор ей не встречалась не одна рабыня девственница, невольных девиц портили на право и налево, особо не испрашивая у них на то разрешения. Возлечь на ложе с мужчиной, если бы он был добр и ласков, была меньшая из зол, по мнению Девочки. Только по тому же детскому мнению такие мужчины встречались очень редко, а если и встречались, то редко тратили свою нежность и любовные навыки на безродных рабынь, которые у господ иначе именовались домашним скотом. В основном, мужчины, которых она встречала до сих пор, не обладали ни особой лаской, ни нежностью, ни добротой. И вряд ли будущий хозяин будет исключением. Пусть боги соблаговолят, чтобы он любил свою жену и не покушался на Девочкину честь, которая никого кроме неё самой не интересовала.
