Девочка тяжело вздохнула. А что, если всё будет донельзя наоборот? Что если хозяину приглянётся молоденькая нетронутая рабыня, а такие вести разносятся быстро и путешествуют вместе с обладателем такой невидали, как рабская невинность. Что если он пожелает себе её в постель? Уж лучше бы она осталась в доме прежнего хозяина, где всё так привычно и знакомо.
Девочка подумала о том, что являлась полной противоположностью своей молодой хозяйки, тоже, однако, засидевшейся в девках. Только в отличие от Девочки ей уже исполнилось двадцать один. Нет, Девочка не в коем случае не хотела обидеть свою госпожу. Та была довольно-таки красива. Высокая, пышногрудая, с тонкой талией и крутыми бёдрами. Ну, где ж с такой сравниться, маленькой и хрупкой Девочке с её ещё несовершенным телом, с не округлившимися бёдрами и почти плоской грудью. И что такое вообще одиннадцать лет ребёнка женского пола по сравнению с двадцатью годами молодой женщины полной сил и желания дарить возлюбленному любовь и ласку, ничего не требуя взамен, как и полагается вести себя добродетельной женщине против мужчины супруга. Но что делать с тем, что давно уже стали замечать знающие рабыни и на что постепенно всё чаще стали поглядывать и рабы. Несовершенное угловатое тело ребёнка впоследствии грозило перерасти в весьма и весьма женственные формы. И дело тут только оставалось за временем. Ещё год, два и Девочка выросшая в Девушку будет способна если не затмить красавицу хозяйку, то, по крайней мере, составить ей свободную конкуренцию в плане женственности и красоты. Об этом уже и сейчас говорили светлые пышные волосы, что не знали в своей жизни ножниц, заплетённые в тугую косу до пояса, и бесподобно красивое лицо, наивное, с ясными голубыми глазами. Да что уж тут говорить, она и впрямь была полной противоположностью хозяйки. То выражалось и в росте, и в размахах фигуры, и в цвете волос. Ведь госпожа имела иссиня чёрные волосы, с потаённым блеском воронова крыла. А карие хмурые глаза не шли не в какое сравнение с небесной голубизной фиалковых глаз её рабыни.
Девочка знала своенравный нрав своей госпожи, избалованной жизнью и родителями, и не стала бы даже гадать, чтобы она сделала со своей рабыней, вздумай та встать у неё на пути. Она уже вдоволь наигралась со своим человеческим щеночком, купленным когда-то давно на невольничьем рынке и теперь, хоть ей и не совсем безразлична была судьба подросшей собачонки, она всё же в ней уже не нуждалась и в любом случае она не стала бы терпеть, если бы та могла составить ей конкуренцию. Оттого она всё чаще поглядывала на свою юную рабыню, раздумывая, правильно ли она поступила, взяв её с собой. Да тут ещё нянька постоянно нашёптывала, что молодой жених был не прочь повалять в сене рабынь молодух, которые сами без зазрения совести задирали свои разнузданные подолы.
— Ты только посмотри на неё, госпожа. Она же совсем девочка, но уже, какая стать, волосы и мордашка. Пройдёт несколько лет и как пить дать новый господин пожелает её охадить. Рабыни, они же бесстыжий народ,— старуха то ли забыла, что сама покамест ещё рабыня и таковой, вероятнее всего, останется до конца дней своих, а то ли сама себя уже давно причислила к свободным.— Будет сама к твоему муженьку похаживать. Говорят, он весьма ласков в этом деле, а что рабской бабе надо после того быдла, что таскает их по чуланам, и задирает подол, не снимая портков. А она к тому же ещё и невинна, какой такой господин откажется вспахать нехоженую борозду. Ты не серчай, госпожа, на старуху, с твоей красотой Девочка всяк таки не сравниться, так вот кто ж этих мужиков поймёт. Говорят даже, что и у самой у неё отец бывший господин рабыни-матери.
Госпожа оценивающе окинула взглядом суетливую рабыню, которая без устали крутилась у костра, по-честному отрабатывая свою миску похлёбки и ломоть хлеба, если хозяйка соизволит угостить. Выглядывала она из своего шатра, так как за его пределами всюду ходила в красном платке-фате, что ещё дома батюшка связал двумя концами под подбородком, а два других перекинул через голову вперёд, пряча лицо. Только перед старой няней, да рабыней игрушкой она и смела, показываться без фаты, а на людях прятала лик под красным невестиным платком.
— Поживём, посмотрим, а сейчас куда ж мне её бедолажную девать. Не приказать же утопить в ближайшем болоте, как наскучившего щенка?— С сомнением произнесла госпожа.
Старуха криво пожала плечами, ей, похоже, эта мысль не казалась такой уж плохой, во всяком случае, её стоило обдумать.
Девочка, даже и не подозревала, что в каких-то пяти метрах от неё, решалась её судьба, и любимая хозяйка только что вроде бы как не надолго отвела смерть от своей давней рабыни, предложенную старой нянькой, которая до этого момента вроде как относилась весьма и весьма неплохо к Девочке. Что так меняет людей? То ли смена обстановки так повлияла на старуху? То ли действительно уловила она сильную конкуренцию для своей госпожи в лице молоденькой и миленькой мордашки, чьи кудри в данный момент были заплетены в тугую косу, но при снятии ленты ленивыми волнами оплетали тело до пояса? А свежие сплетни о новом хозяине, не чурающемся красивых рабынь, лишь подстрекнули встать её на защиту своей госпожи, готовящейся стать в скором времени его женой, а затем, вскорости, может, и матерью его детей. В конце концов, что такое жизнь безродной рабыни по сравнению со счастьем и семейным благополучием любимой госпожи? Сколько этих рабынь погибает от жестоких пыток, болезней, самоубийств и не кто по ним не плачет, не вспоминая и не горюя о смерти? И в чём случится беда, если на одну станет больше или меньше? А госпожа, она на то госпожа и есть, чтобы жить и здравствовать ещё многие десятилетия на радость родным и близким. И не рабыням составлять им конкуренцию в женственности и красоте. Хочешь остаться живой и здравствующей рабыней, родись страшненькой и не приметной. Какой-нибудь прыщавой девицей, с реденькими волосами, а не пышнокудрой блондинкой с ясными голубыми глазами. Вот и сами решайте, что здесь в большей степени было замешано, любовь к госпоже или обычная зависть старой длинноносой рабыни, к тому же ещё и со шрамом через всё лицо от кнута, это дед нынешней госпожи когда-то постарался, которой так и предстояло умереть девственницей, и которая всю свою жизнь так, и оставалась невостребованной. Хотя невинность для рабыни столь преклонного возраста, даже и имеющей столь неприглядный вид, была настолько противоестественной, что могла оставаться только загадкой для всех, возможно, и для её обладательницы в том числе. Оттого, вероятно, и та непомерная злоба, выражавшаяся в навете на чужую красоту.
Девочка между тем по-прежнему путешествовала в ногах хозяйки, на остановках готовила для неё пищу, приготавливала место для отдыха, махала на неё веером, если та жаловалась на жару и, наоборот, укрывала ноги тёплым пледом, если та считала, что день сегодня не удался. Приготовив же всё в хозяйской палатке на ночь, она укладывалась спать подле дверей снаружи, на старом потрёпанном одеяле, что помнила с самого раннего своего детства, заворачивая его краешек, чтобы хоть немного прикрыть замерзающие босые ноги. Нет, здесь, конечно, было не холодно, тем более что стояла середина лета, но вообще бывали места и потеплее. И хоть Девочка привыкла переносить разные погодные условия и не слишком-то жаловалась на холод, но всё ж таки мечтала, что может быть, когда-нибудь она будет жить там, где круглый год стоит лето и даже зимой лёгкий наст не царапает подошву. Нет, она не мечтала о тех временах, когда будет свободной, так как на её веку ещё никто из рабов не выкупился на свободу или освободился ещё каким-нибудь способом, кроме как вытянул ноги от непомерного труда или старости, оставаясь при этом рабом на небесах, освобождаясь от рабства земного. И никто понятия не имел, какое из зол было меньшее, потому как оттуда ещё никто не возвращался.
Так вот Девочка и не помышляла о свободе, она только страстно желала, чтобы то место, куда направлялась её новая хозяйка, было хоть немного теплее прежнего. Когда-то её мать рассказывала ей о далёкой стране, откуда она была родом. Там, как она говорила, было всегда тепло и ласковое солнышко грело и ласкало своих детей человеческих, что шагали по Макоши Земле. Правда мать там тоже была ещё совсем маленькой девочкой, гораздо младше она тогда была даже, чем сама Девочка, когда попала в плен, а затем и была перепродана в рабство. Мать Девочки была смуглой красавицей, чьи волосы были чернее даже чем у молодой госпожи. Свои же волосы Девочка взяла от отца, желтоватые и вьющиеся, а большие, но чуть раскосые глаза, придававшие её внешности некую экзотичность, были всё же наследием матери, которую с каждым годом Девочка помнила всё меньше. И лишь теплота материнских рук и колыбельные песни, что та пела ей на ночь, вероятно, останутся с ней на всю жизнь.
Девочка поёжилась от своих воспоминаний, которые неизбежно привели её к моменту их расставания. Как её мама кричала, пытаясь вырваться из цепких рук надзирателя? Как умоляла, чтобы её продали или купили вместе с дочкой? Но разве у суки хоть кто-нибудь спрашивает, продать ли её щенка, оставить ли, утопить ли? Девочка даже украдкой вытерла вытекшую из глаза слезинку. Где же теперь её мамочка? Жива ли? Пускай не свидятся они никогда, о чём всегда мечталось, но лишь бы мамочка попала к доброму хозяину и чтоб жизнь её была полегче. Девочка вздохнула. Эх, мама, мамочка. Как же ей не хватало тёплых материнских рук. Девочка закрыла глаза, пытаясь представить себе материнское лицо, слегка покачиваясь из стороны в сторону, она обняла свои плечи, как когда-то делала это мать и безмолвно запела материнскую колыбельную, знакомые и родные слова. Запела про себя. С тем и уснула она в холодной и неприветливой ночи, под лёгкой моросью, с улыбкой на устах и тихой песнью в сердце, успокоившись в ласковых материнских ладонях под нежный звук материнского голоса.
То была седьмая ночь их путешествия, ночь холодная и неприветливая и даже тёплый летний ветерок не мог сгладить неприступности ночи, а въедливая морось мизерными, но холодными каплями проникала под лёгкое одеяние рабыни. Но разве ж кого-нибудь это волновало? Если уже даже сама Девочка спала со счастливой улыбкой на губах. Остальные рабы, сбившись в бесформенную кучу, пытались согреться общим теплом своих тел, все до единого собравшись подальше от хозяйских палат, легли прямо на землю возле телеги с поклажей.
Но, как выяснилось чуть позже, не только погода в эту ночь имела намерение потревожить сон путников. Уже светало, когда послышались крики воинов, стоявших в дозоре. Крики предупреждали о какой-то опасности, но они были не долгими и вскоре оборвались какими-то булькающими звуками.
Вокруг лагеря расплылся туман, где-то вдалеке пылала кровавая заря, сама же стоянка была ещё окутана не ясными сумерками.
Госпожа тут же, одетая и в сопровождении няньки, выскочила из палатки. Красный платок-фата, позабытой тряпицей болтался спереди на груди. Не до него сейчас было, не до поверий и примет. Сама жизнь теперь висела на волоске.
Два воина тут же подвели к ним лошадей.
— Садись, госпожа, надо уходить.— Сказал седовласый воин, старый воевода её отца, взмахнув длинным тугим хвостом.— Рабов и поклажу придётся оставить. Берём самое ценное.
Он обернулся. С право раздавались ожесточённые крики и лязг металла.
— Морские разбойники, и какой только...,— он смущённо взглянул на хозяйку,— занёс их сюда. С ними шутки плохи. Вы, с небольшим отрядом, отправитесь в глубь суши, а мы попробуем отбиться. Сбережём всё что сможем, а нет, так положим здесь и твою поклажу, госпожа, и свою жизнь, но честь не огрязним.
— Нет, воевода, без тебя не поеду.— Заупрямилась вдруг молодая хозяйка.— Кому мне довериться коли не тебе. Жизнь тебе свою я доверяла, вот и, сполняй доверенное. Поеду только под твоим началом. Оставь вместо себя кого хошь, а сам езжай со мной, как батюшка велел.
Воевода тяжело вздохнул, обернулся и, выкрикнув короткий приказ, вскочил на враз подведенного жеребца и повёл за собой маленький отряд, госпожу с нянькой и несколько воинов.
— Госпожа.— Вскрикнула Девочка, побежав за хозяйкой.
Та на мгновение повернулась, задержав ненадолго на Девочке взгляд, словно в чём-то колеблясь, затем покачала головой и пришпорила гнедую лошадь.
— Госпожа.— В панике выкрикнула Девочка, ещё быстрее побежав вдогонку, но никто уже больше не обернулся на её просящий зов.
Девочка испытала настоящий страх, словно не хозяйка, а родная мать покидала её сейчас, бросая на произвол судьбы посреди тёмного леса, кишащего разбойниками. Все рабы уже давно разбежались по нему. Со всех стороны слышны были крики, стоны и металлический лязг. Вокруг кто-то кого-то насиловал, кто-то кого-то убивал. Это придало Девочке сил, и она быстрее устремилась за госпожой, рванувшись ей наперерез и надеясь на чудо, в то время как маленькому отряду приходилось постоянно извиваться, пробивая себе дорогу в относительную безопасность. Девочка нагнала их, и даже чуть забежала вперёд, чтобы заметить, как чья-то разбойничья рука ухватила точеный сапожок её хозяйки. И тут же обладатель сей руки, имел редкую возможность поднимать оную уже с земли, отделённую от остального тела, и в шоковом состоянии лицезреть эту окровавленную часть себя. Старый воевода отрубил её, не останавливаясь, и понукнул лошадь госпожи идти вперёд, да проделал это так резво, что кровь, брызнувшая из обрубка, даже не окрасила своей багряной красотой ни хозяйский сапожок, ни взмыленный бок испуганно-храпевшей гнедой лошади, ни саму наездницу.
Девочка уже было поравнялась со своей госпожой, когда чья-то рука грубо сграбастала её за тонкую талию. Боль от резкого рывка тут же пронзила тело.
— Госпожа.— Снова выкрикнула Девочка, и на этот раз её зов не остался без ответа, но лучше уж этого бы ответа и вовсе не было.
Хозяйка как раз проезжала мимо и голова её, повернувшись, встретила умоляющий взгляд голубых глаз. На секунду ей даже показалось, что перед ней была та маленькая трёхлетняя девочка, что плакала и тянула руки к своей уводимой матери. И только спустя короткое мгновение наваждение спало с её глаз, и перед ней вновь предстала одиннадцатилетняя девчонка, её старая игрушка, давно наскучившая и надоевшая, которая в будущем к тому же ещё и могла составить ей, высокородной госпоже, некоторую конкуренцию. Хотя какую конкуренцию могла составить безродная раба даме голубых кровей?
Воевода многозначительно взглянул на свою госпожу. Что стоило ей, госпоже, дать сейчас приказ воеводе и ещё одна рука потерялась бы, отделившись от своего законного владельца? Но госпожа лишь снова покачала головой и, высоко подняв голову, сама ещё до конца не понимая, правильно ли она поступила, проследовала мимо. Но видение плачущей девчушки, что продолжала бежать за своей хозяйкой, несмотря ни на что, словно прирученный с детства щенок и не ведающий в жизни иного хозяина, а затем предано взиравшей на удаляющуюся госпожу, что бросила её, глупую и невинную, в руках ухмыляющегося разбойника, будет преследовать её до конца её дней. А Матерь Земля никогда не оставлявшая своё детище в обиде, так и не воздаст ей должного женщине плодородия, оставив её женское начало бесплодным. Недолго ещё Девочкина госпожа будет жить на белом свете после своего предательства. Мужу родит незаконного сына безродная рабыня со светлыми волосами, но не небесно-голубыми глазами, а она сама вскоре умрёт от подхваченной лихорадки, вымаливая ссохшимися губами прощения у той, что была когда-то её детской игрушкой, а потом, став не нужной, была выброшена за порог. Старая нянька, не выдержав горя, скончается вслед за госпожой, так и не почувствовав своей вины и угрызений совести, и лишь кляня на чём свет стоит бывшую молодую рабыню, которая, вероятнее всего, навела смертельную порчу на её бедную хрупкую госпожу. Но всё это будет ещё не скоро, где-то лет через пять, десять, а может и позже. А пока же....
