Сплюнув, наёмник быстро вышел, скрепя сапогами.
А чуть позже вернулся Карен, к слову сказать, он не притрагивался к ней и пальцем, за исключением того случая, когда принёс её сюда, вниз. Он был не один, с ним пришла молоденькая старшая рабыня.
— Дай ей что-нибудь из одежды, пускай уходит, если сможет.— Тихо произнёс он, затем обратился уже к самой Девочке, стараясь говорить громко и отчётливо.— Я тебя отпускаю, слышишь? Стража на воротах пропустит тебя. Если повезёт, то ты выберешься, если повезёт ещё больше, то выживешь. Дашь ей, что она попросит,— это уже относилось к другой, видать более удачливой рабыне,— да... и еды какой собери ей на первое время.— Вспомнив, добавил он. Затем резко развернулся на каблуках и вышел.
— Да, господин Карен.— Прошептала ему девушка вдогонку.
— Поднимайся.— Она взяла Девочку под руку и помогла подняться на ноги.— Не повезло тебе, милая.
Девочка чуть не упала. Она не ела уже двое суток и у неё ужасно кружилась голова, к тому же от долгого лежания в неудобной позе, всё тело затекло. А после вандального акта насилия совершаемого над ней в течение длительного времени, ещё и ломило.
Девочка не выдержала и расплакалась. Девушка помогла ей сесть на лавку, сбегала, принесла её кружку тёплого парного молока и кусок свежего хлеба, накрыла её плечи драным полотенцем. На кухне и во дворе, похоже, всё шло своим обычным чередом.
Девочка приняла молоко с благодарностью и выпила его настолько быстро, насколько смогла.
— Спасибо.
— Я найду тебе одежду.— Произнесла служанка, собираясь уходить.
— Белую.
— Что?— Не понимающе спросила девушка.
— Ты можешь мне найти белое длинное одеяние, почти до пят.
— За... зачем?
— Я должна очиститься, так надо для моей веры.— Пояснила Девочка.
— Ладно, белое найду, но максимум до лодыжек.
— Это подойдёт, спасибо.
— Я уважаю чужую веру.— Пояснила рабыня.
— Скажи, а воины спят вон за той дверью.— Девочка указала рукой в сторону двери, за которой скрылась основная масса мужчин, надругавшихся над ней.
— А зачем тебе?— Подозрительно спросила девушка.
— Боюсь, как бы они не проснулись, пока я не успела уйти. Я, знаешь ли, подустала немного и хотела бы, чтобы не кто из них ко мне больше не прикасался.— Устало и с печалью в голосе пояснила Девочка.
— А,— понимающе протянула рабыня,— да они там, но ты не переживай. Вечером они всё время напиваются, и ночь спят как убитые, утром опохмеляться и только тогда станут дееспособными. Сейчас утро, но ещё слишком ранее, поднялись только слуги и рабы, чтобы всё уже было готово к подъёму господина. Так что они тебя не тронут, хоть убей, даже не заметят.
Грустная ухмылка тронула губы Девочки.
— Хоть убей, говоришь?— Едва слышно прошептала она.
— Ладно, ты посиди, я сейчас приду, и не бойся, больше никто сюда не войдёт.— Девушка вышла.
А Девочка тут же мгновенно поднялась, погладив розового котёнка, что крутился у ног, она неровным сбивающимся шагом направилась в то помещение, где ночевали воины.
Тихо скрипнула дверь. Но кроме храпа оттуда по-прежнему не раздавалось не звука. Девочка принюхалась. Обоняние у неё всегда было отменное, к тому же она ещё с корабля, если не раньше, возможно даже, ещё с самой первой их встречи на берегу, помнила его запах. Вот и сейчас не обращая внимания на темноту, в которой видела на редкость не плохо, она пошла вперёд, доверившись одному из своих чувств. Хотя они все здесь пахли не как лепестки розы, его запах всё же несколько выделялся из ряда остальных, по крайней мере, для её обострённого обоняния. По пути она вытащила у кого-то из ножен меч, мельком взглянула на блеснувшую в свете луны сталь и двинулась дальше. И вот чутьё подсказало ей, что вот он наконец-то перед ней.
Приглядевшись, она и правда узнала черты ненавистного лицо, но только сейчас оно было тихое и спокойное, не выражавшее ни злобы, ни жестокости, умиротворённое, как у младенца. Девочку это не удовлетворило, она не могла просто так причинить вред, если не младенцу, то человеку с мягкой искренней улыбкой на устах. Она поднесла отточенное лезвие к его горлу и слегка нажала на него.
Глаза мужчины мгновенно раскрылись, при чём надо отдать ему должное, он не шелохнулся и не издал ни звука, и лишь на его лицо вернулось презренное жестокое выражение.
— Сука.— Неслышно прошептали потрескавшиеся губы.
— Твои мечты сбылись, мы снова встретились. Но твой резерв, увы, исчерпан, на этот раз наша встреча последняя. Упокойся с миром, сволочь.
Только теперь до него дошло, что пора бы было хоть как-то сопротивляться, но было уже поздно. Холодный жестокий металл уже принимал свою очередную жертву. Девочка даже поразилась собственной силе и жестокости, на которую оказалась способна. Горло было перерезано столь быстро и умело, что он не успел издать не звука, а она не успела испачкаться. Лишь панический ужас и явственное осознание смерти отразились на бледном скривившемся лице. А голова при этом почти полностью отделилась от тела.
— До скорой встречи в чистилище, ублюдок.— Прошептала Девочка, вглядываясь в стекленеющие глаза, затем положила клинок ему на грудь и накинула сверху одеяло.
Выплеснув всю свою ненависть на него, она тем самым облегчила себе душу. Ведь он стал для неё воплощением всех тех насильников, через чьи руки ей пришлось пройти.
Она выскользнула такой же незамеченной, как и вошла, и лишь молчаливый котёнок был вольным или невольным свидетелем только что свершившегося убийства. Но его, похоже, это совсем не трогало.
Девочка едва успела сесть за стол, когда спустя мгновение сюда вошла рабыня с принесённой одеждой.
— Есть только это. Тебе подойдёт?
— Да, спасибо.— Девочка даже не взглянула в сторону одеяния.
— Я уважаю чужую веру.— Тихо повторила девушка.
Девочка кивнула.
— Спасибо.
— Я тебе тут еды в дорогу принесла.— Добавила её собеседница.
— Спасибо, но мне не надо.
Рабыня взглянула на неё в недоумении.
— Я не хочу, вот только накидку ты мне свою не отдашь?
— Зачем?
— Я бы хотела надеть своё одеяние, когда вымоюсь в речке, что я видела по пути сюда, а пока мне не в чем идти, не нагой же.
— Да, конечно, бери. У меня есть ещё.— Она скинула с плеч лёгкую коричневую накидку без рукавов и протянула освобождённой рабыне.— Я даже не знаю, завидовать тебе или жалеть, ведь теперь ты свободная, но ты столько перенесла и не известно, сколько тебе ещё предстоит пережить. Ведь жизнь без хозяев так трудна и непредсказуема.
— Хочешь сказать, что с хозяевами она легче и предсказуемей?
Девочка ухмыльнулась, ей почему-то казалось, что за последние два дня она стала значительно взрослее, по крайней мере, она чувствовала себя уже совсем взрослой. Она одевалась, едва шевелясь, до того всё болело, в то время как сочувствующая ей девушка, виновато пожала плечами, и склонилась погладить розового котёнка.
— Ой, что это там у тебя, Розочка, мокрое и такое липкое?— Вскрикнула вдруг она.— Ой, это кровь. Ты что поранилась?
Девочка замерла на мгновение, напрягшись, и обернулась к сидящей на полу парочке.
— Нет, раны не видно, значит она не твоя. Тогда чья? Странно всё это.— Пожала плечами рабыня.
Чуть позже она вспомнит эти несколько капелек крови на розовой и без того шёрстке котёнка, вспомнит вопрос измученной рабыни о комнате воинов для сна. Вспомнит, но промолчит, хотя, может быть, и нет, ведь мир живёт и дышит страхом слабого перед сильным, рабами перед господами.
Вероятно даже, что её, Девочку, примутся искать, но ей это было уже безразлично.
А пока....
— Ну, да ладно.— Девушка поднялась, оставив котёнка в покое.— Ты готова, нам нужно идти. Я тебя провожу немного.
Котёнок, громко мяукая, увязался за ними.
— Да что с тобой сегодня, Розочка?— Тихо произнесла девушка и подняла котёнка на руки.— Хочешь с нами? Пошли.
Девушка по-прежнему несла мешок с провизией, в надежде, что Девочка всё же передумает и согласится взять его с собой.
— Надеюсь, у вас с Кареном всё будет хорошо.— Тихо произнесла Девочка.
— Ты о чём?— Девушка даже замерла от неожиданности.
— Да, ладно. Ты думаешь, я слепая что ли? Я видела, как он на тебя смотрит, с такой нежностью.
— Ты всё не так поняла, просто он..., просто он мой отец. Понимаешь?— Шёпотом произнесла та.
— Понимаю.— Тихо произнесла Девочка. Кому как не ей было знать, что отец у рабыни может быть и рабом, и воином, и королём, только говорить об этом чаще всего не следовало.
— Он мечтает о том, чтобы меня выкупить, только пока хозяин не поддаётся на уговоры.
— Тогда желаю удачи на этом поприще.
— Спасибо.... Всё, я дальше пойти не могу, мне просто нельзя, без господских поручений. Может, всё же возьмёшь еду.— Она протянула туго наполненный мешок.
— А, давай,— решилась вдруг Девочка,— отдам нищим в городе.
Девушка непонимающе нахмурилась. А кому нравится, когда он что-то не понимает?
— Она мне всё равно не пригодится.— Пояснила Девочка, пожимая плечами.
— Ладно, поступай, как знаешь. Я пошла.
Девочка последний раз погладила не желающего прощаться котёнка.
— Пока, подружка. Спасибо за всё и желаю добиться свободы. И спасибо твоему отцу.— Девочка развернулась и медленно передвигаясь, побрела дальше. Ей ведь ещё предстояло отдать поёк нищим, получить благословение за доброту от слепой старушки, выкупаться в реке, переодеться и подняться на высокий утёс, с которого, собственно говоря, и началось наше повествование.
Глава 4 Храм Сварога.
Стоя на утёсе, она просила прощение у своих богов за все, что с нею произошло, за убийство, которое она совершила, и за то, что ей ещё только предстояло совершить.
Затем она стала на самый край утёса, земля испуганно осыпалась у неё под ногами. Девушка когда-то звавшаяся Девочкой, распростёрла руки в стороны, словно крылья, и полетела. Так вначале оно и казалось, и возможно кто-то издалека и вправду поначалу принял её за огромную белую птицу или вилу, но вот сила притяжения Матушки Макоши взяла своё, и девушка, на мгновение зависнув в воздухе, стала стремительно падать вниз, навстречу бурной реке, с её неизменными переходами и порогами.
Впоследствии она уже не помнила, когда именно потеряла сознание, от силы удара или от стремительности полёта. Да это уже было и не важно. Первостепенное значение имело то, что она выполнила свою земную миссию, которую сама же себе и отрекомендовала. Но вот, в какой-то момент её сознание куда-то исчезло, и она погрузилась в пустоту небытия, из которой уже вышла значительно позже.
Как и всё живое и не живое в природе, людей тоже можно классифицировать. Но это в общей массе, а в частности же разговор пойдёт об охотниках. Так вот охотники это понятие общее и относительное, ведь охотники тоже бывают разные. Одни из них это те, что убивают животных только для того, чтобы использовать их себе для пропитания. Действия эти вполне понятны, оправданны и объяснимы. Другие, убивают главным образом пушных животных, ради ценного меха, то бишь шкур. Такое поведение тоже часто оправданно, но не всегда приемлемо. Третьи же, это те люди, что убивают ради удовольствия, ради того, чтобы потешить своё самолюбие и похвастаться перед друзьями новыми ветвистыми рогами на стенке, головой редкого животного, чучелом или просто новым ковриком с разведёнными в разные стороны когтистыми лапами и вполне настоящей головой. Таких людей и людьми-то в полном понимание этого слова назвать трудно. Хотя с другой стороны, что говорить о животных, когда издавна известно, что и человек человеку тоже волк. Так вот речь сейчас идёт о том, насколько ещё труднее назвать людьми тех, кто убивает зверя-мать как раз в тот период, когда она вынашивает или уже вскармливает подрастающих детёнышей, обрекая тем самым несмышлёнышей на голодную и жестокую смерть.
— Мы в растерянности, святой брат. Охотники убили самку парда. К тому времени как мы подоспели, в живых остался только один котёнок, да и она очень слаба. Организм обезвожен, на боку рваная рана, вероятно падальщики постарались. Мы не знаем, стоит ли и дальше её мучить, пытаться спасти, если всё равно нам не разу не удавалось их приручить. Они не созданы для жизни в неволе. Парды не чета нашим варнам.
— Котёнка лечите.— Слепой седовласый старец остановил взмахом руки, открывшего было рот жреца.— Время пришло. На днях два брошенных котёнка с изувеченными в прошлом телом и душой, откроют для себя новую жизнь, чтобы соединиться воедино, обретя в друг друге долгожданную опору. Они встретятся в настоящем, чтобы бок о бок встретить превратности будущего.
Жрец кивнул. Он не стал ничего переспрашивать, уточнять, как не стал и интересоваться вторым котенком, упомянутым незрячим стариком, давно привыкнув доверять древнему слепому мудрецу. Он, как и все, давно уже усвоил, что в их храме прошли посвящение и прожили свои жизни уже сотни поколений жрецов, когда-нибудь и он завершит свой земной путь, и его последователи, а этот древний старец, как был старцем ещё при самом старшем из братьев, так и останется старцем и при последующих поколениях, сменяющих друг друга жрецов.
Жрец только учтиво поклонился человеку, которому безоговорочно верил и которого почитал как бога, и молча вышел, торопясь выполнить новый завещанный ему завет.
Вначале темнота стояла полная, а затем до её сознания стали доходить проблески света, в частности, она стала различать звуки. Сначала отдалённые переливчатые рокоты, а затем и вполне отчётливые человеческие голоса.
— Похоже, она всё же не уйдёт. Она с нами и довольно-таки скоро должна прийти в себя. Позовите Почтеннейшего.
Девочка слышала этот голос отчётливо, слышала и какой-то неровный шёпот, затем лёгкие шаги, скрип и, последующий за ним, шлепок тяжёлой двери. Она силилась открыть глаза, или хотя бы пошевелить губами, но у неё ничего не получалось. Вскоре, она смирилась с бесполезностью своих попыток и затихла. То есть затихла внутренняя сущность её я, в то время как внешняя при этом казалась по-прежнему невозмутимо спокойной.
Затем она услышала, как снова отворилась дверь, на этот раз пропуская через себя кого-то со старческой шаркающей походкой, чуть позже ей ещё предстояло узнать, как ошибочно было тогда её мнение. Шаги сопровождало лёгкое постукивание трости.
— Да я вижу, она пришла в себя.— Произнёс твёрдый усталый голос.
— Но она не двигается и даже не шевелится, Почтеннейший.
— Она прекрасно слышит нас, но пока ещё не в состоянии присоединиться к нашему обществу. Не так ли, моя дорогая? Сейчас мы поможем тебе снять скорлупу пробуждения.
Он запел какую-то тихую завораживающую песню, глухо, монотонно, но при этом до удивительности красиво. Чудо!
Девочка резко открыла глаза, секунда и она уже приподнялась со своего ложа, разглядывая грубое каменное помещение в котором находилась, деревянную лавку, на которой лежала, и простую коричневую простынь, которой была укрыта. Ещё секунда и к ней вернулся и дар речи.
