— Ли ЁнЭ, двадцать шесть лет, — с готовностью докладывает помощник, не прибегая к шпаргалке, — работает в агентстве "FAN Entertainment" персональным менеджером Агдан уже в течение трёх лет. Эту работу получила сразу же после того, как с отличием окончила университет "Инхва", когда ЮнМи ещё училась в школе "Кирин". По моим сведениям, на сегодняшний день является одним из самых высокооплачиваемых стафф-менеджеров в нашей стране, несмотря на свою молодость...
— И сколько же она получает? — перебивает помощника ИнХван.
— Около трёх с половиной миллионов вон, сабоним. И главное, ЁнЭ не только личный менеджер ЮнМи, но и её близкая подруга и даже доверенное лицо. И заслуживают внимания сведения о её родителях. Мать ЁнЭ — Ли ХьеОк, домохозяйка, а отец, Ли ВуЧанг, работает инженером в одном из подразделений "Hyundai Automotive Group". ЁнЭ — единственный ребёнок в семье.
— Ну хоть здесь не ожидается особых проблем, — скупо улыбается ИнХван. — Хорошо, Хон, ты, как всегда, на высоте. Я очень доволен. Теперь оставляй мне все отчёты, я должен с ними поработать сам. Так говоришь, её дядя может быть связан с разведкой? — прищурившись, дед ЮЧжин откидывается на спинку кресла.
— Я не знаю точно, сабоним, никаких фактов. У меня только есть подозрения...
— Иногда достаточно и их. Что ж, будем работать дальше...
* * *
(...Вечер. Дом ЮЧжин...)
Приём гостей... Сколько уже было их в моей жизни... Но этот — первый после той аварии, которая оставила меня без глаз. Проведать нас с мамой пришли Кимы — ИнХе с моим оппой ЧжуВоном и моей лучшей подругой ХёБин. И ещё пришёл мой братец ДжеСон. Двоюродный брат. Он почти на пять лет меня старше, и раньше в семье все его рассматривали как основного наследника и продолжателя бизнеса. Но семь лет назад всё в один миг круто повернулось. Проучившись год в Сорбонне, и, кстати, очень хорошо там себя показав, ДжеСон отказался идти по подготовленной для него карьерной дороге и заявил, что хочет в жизни заниматься тем, что хочет он сам. Ушёл из Сорбоннского университета, вернулся в Корею и здесь поступил в морское училище. Выучился на судового механика и ушёл служить на военный флот. Службу начал на корвете в звании энсина, а через три года ему присвоили звание лейтенанта. Уже сейчас вроде бы предлагают опять пойти и продолжить учёбу, причём оплачивать всё это удовольствие будет не он сам, а флот. ДжеСон пока думает. Мне кажется, он колеблется, стоит ли так основательно и надолго связывать свою жизнь с военной службой. А может быть, опять хочет круто поменять свою жизнь?
Скандал в тот раз вышел, конечно, знатный. Представляете, наследник не самой бедной в Корее семьи осмелился восстать против воли старших и самостоятельно пойти по жизни?! Тут вам не Франция, для нашей страны это вопиющее нарушение всех мыслимых традиций. Представляю, как нелегко пришлось тогда ДжеСону. Мне, наверное, хватило бы и тысячной доли того давления, которое оказали на него, чтобы прикусить язык и навеки отказаться от всякой мысли о самостоятельности. Но я женщина, я с детства привыкла быть милой и послушной. Зачем мне принимать решения самой? Для этого есть родители, есть дедушка, потом должен был появиться оппа... А что будет со мной сейчас?.. Я слепая... Кому теперь я нужна?!.. Так, а ну прекратила ныть!.. Я сильная и умная!.. Я ещё получу от жизни свою долю счастья!.. Ф-ф, отпустило... Нельзя мне себя жалеть, нельзя...
...А дед, хоть и встретил решение ДжеСона в штыки и фактически поставил его вне семьи, как мне кажется, стал уважать его больше. За твёрдость, за упорство, за решительность. Не удивлюсь, если он за спиной моего братца ему тайно помогает. Не деньгами, нет. Достаточно просто обронить пару слов в разговоре с нужными людьми, даже не называя его имени. Ненавязчиво дать понять своё отношение к происходящему. Если бы дедушка реально разозлился, то тогда перед ДжеСоном как будто разлилось бы болото — что бы он ни делал, как бы он ни трепыхался, никакого результата не было бы. А так желание ДжеСона выучится на судомеханика очень удачно попало на дедушкино слабое место — дед с юности обожает возиться со всякими железками. У него даже прозвище тогда было "Механ". Это мне под большим секретом ХёБин несколько лет назад рассказала, она тогда нечаянно подслушала телефонный разговор своей бабушки МуРан.
...А несколько дней назад я сама говорила с дедушкой. О том, как я собираюсь идти по жизни дальше. Перед началом я очень боялась, что дед будет меня ругать за то, что сорвалась там, в храме ГуаньИнь. Ну, когда с этой ... тварью из Гванак-Гу пообщалась. Так вот, дед меня впрямую не ругал, нет. Но он так говорил со мной, что... Лучше бы наорал, честное слово! Этот его бесстрастный, холодный тон... Я сидела, опустив голову, и чувствовала, как горят щёки. "Ты неглупая девочка, ЮЧжин", — говорил дед, — "Я не стану говорить ни о тех последствиях, которые, возможно, возникнут после столь неосторожно высказанных тобой в пылу скандала с Пак ЮнМи слов, ни о тех, которые возникнут неизбежно. Ты и сама прекрасно это понимаешь. А мы с тобой поговорим о будущем".
— Дедушка, я очень виновата. Я сорвалась. Это больше не повторится, — проскулила я, не поднимая головы.
— Ты хочешь попробовать поиграть во взрослые игры, внучка, — продолжал дед, не обращая внимания на мои оправдания, — Что ж, мне нравится твоё стремление стать сильней. Но учти, в этих играх другие правила. И никто не будет проявлять снисходительность к твоему увечью. Ты готова к тому, что придётся в первую очередь сильно измениться самой?
— Я всё понимаю, дедушка. Я буду очень стараться.
— Посмотрим. А для начала сделаешь-ка вот что... В следующий раз я жду от тебя небольшое выступление на тему, каким замечательным человеком является Пак ЮнМи.
— Что?!! Эта... Эта тварь?!!... — у меня срывается голос.
— Да. Именно о ней. Мне неважно, как ты к ней относишься в действительности, но твоя хвалебная речь в её адрес должна выглядеть для меня совершенно искренной и убедительной. А я буду пристрастен и недоверчив.
— Харабоджи... Я... Я не смогу...
— Возможно, так и будет. Но тогда, наверное, для тебя и смысла нет затевать эту кампанию. Зачем тебе все эти мучения, если ты не сможешь преодолеть себя? Будешь просто жить, как подобает члену семьи нашего уровня, ходить на концерты и приёмы, заниматься благотворительностью, убивать время на всякие пустяки. С нашей помощью выйдешь замуж, семья, дети... Хочешь?
— Нет! Дедушка... я попробую. Я постараюсь...
— Хорошо, — судя по голосу, смягчается дед, — я думаю, это будет для тебя полезным упражнением. Зачем это нужно тебе, ты понимаешь?
— Я понимаю... Деда, но для самого первого раза может быть можно не об ... этой?..
— ЮЧжин, ты меня услышала и говорить на эту тему мы больше не будем. Итак, в следующий раз ты должна так убедительно разрекламировать госпожу Агдан, как будто хочешь мне её продать по самой высокой цене. Минуты три-четыре, больше не надо.
Да лучше уж он бы меня выпорол, ей-богу!.. Не знаю, смогу ли я переломить себя... Хвалить эту ... эту тварь!.. Да как мне это сделать, если при одной лишь мысли о ней у меня непроизвольно сжимаются кулаки и стискиваются зубы?!
...Так, закончила истерику!.. Взяла себя в руки!.. Вот так, так, кулачки разжимаем, разжимаем... И улыбаться при этом не забываем, пока никто со стороны не заподозрил, каково у меня на душе... Вот и отпускает потихоньку... Постепенно научилась уже...
...
— Ой, какая прелесть! Это как раз то самое последнее пополнение в коллекцию ГунМина, о котором вы говорили, ДжиХе-сии?
— Нет-нет, ИнХе-сии, та ваза нуждается в реставрации, муж отдал её специалистам. Обещали, что не позже чем через полгода она займёт достойное место в нашей коллекции.
— Эта ваза тоже очень, очень хороша! Мне, конечно, бесконечно далеко до ваших познаний, но рискну предположить, что она относится к эпохе Мин?
— Вы знаете, госпожа ИнХе, сначала я тоже так посчитала. Но экспертиза дала заключение, что это династия Сун, десятый— одиннадцатый век.
— И такая замечательная сохранность!
— Да, просто удивительно...
...Как всё-таки меняется восприятие разговора, когда не можешь видеть собеседников. Или у меня так уже слух начинает обостряться? У слепых он же очень чуткий? Вот и сейчас я слышу то, что раньше не слышала... А может быть просто сейчас стала обращать на это внимание? И слышу замаскированное тщеславие у мамы и почти неприкрытое равнодушие и скуку в словах госпожи ИнХе...
...
Лёгкий шорох сбоку. Едва уловимый шлейф изысканного аромата. "Фиванская корона". У меня тоже такие духи есть. ХёБин усаживается на диванчик рядом со мной.
— ЮЧжин, наконец-то я могу с тобой пообщаться. Ты не против? — как-то неуверенно спрашивает ХёБин. ХёБин — и неуверенно? И первый раз я слышу у неё такие интонации в голосе. Даже догадываюсь, какой вопрос она мне хочет задать.
— Конечно можно, онни. Спрашивай. Наверное, ты хочешь спросить, как я чувствую себя сейчас? В этом состоянии, беспомощная и слепая? — изо всех сил стараюсь, чтобы в мои слова не прорвались бы горечь и внезапно накатившая злость.
— Нет, онни, поверь, я не стала бы задавать такие дурацкие вопросы. Я догадываюсь, как тебе тяжело сейчас! Нет, хотела бы спросить тебя о другом — почему ты не разрешила мне придти к тебе раньше?! Почему ты не хотела меня видеть после этой ... трагедии? Онни, мы же близкие подруги! Почему ты не дала мне поддержать тебя, когда тебе было очень плохо?!
— Я решила тогда ... уйти вообще... Не хотела жить такой ... неполноценной... — мой гнев мгновенно сменяется опустошённостью, — зачем?
— Что?!
Решившись, немного сдвигаю вверх манжету лёгкого летнего платья с длинными рукавами, которое сейчас надето на меня.
— Холь! — не может сдержать восклицания ХёБин, очевидно, заметив на моём запястье шрамы, оставшиеся после неудачной попытки вскрыть себе вены, — ЮЧжин, ну что ты прямо как ... дурочка без мозгов себя повела! Просто слов нет! Ну позвонила бы мне, или через маму передала, что срочно нужна! Посидели бы вдвоём, выпили бы соджу и чего покрепче, поревели бы... И уж если совсем и не отпустило бы, то точно полегче бы стало! Онни, мы же подруги, уже столько лет! Я всегда на твоей стороне была и буду! И всегда помогу всем, чем могу! Онни, что с тобой?! Тебе нехорошо? — встревоженно говорит она, наверное глядя на выражение моего лица.
А я просто не могу ей ответить — перехватило дыхание. Опять не могу справиться с эмоциями. Нервы как будто обнажены...
— Сейчас, онни... — удаётся наконец хрипло выдавить из себя. — Прости, сейчас отпустит... — показываю на горло. Чувствую, как непрошенные слёзы ползут по щекам и срываются с подбородка. Ёксоль, когда же я научусь со своими эмоциями справляться?!
— Успокойся, подруга, ну не надо плакать, пожалуйста, — ХёБин заботливо берёт мои ладони в свои, — а то я тоже не удержусь. Будем тут вдвоём реветь.
На мгновение представляю себе картинку рыдающей онни и поневоле в душе усмехаюсь — настолько невероятным для меня является такой образ всегда собранной и даже жёсткой ХёБин. Видела её и радостной, и расстроенной, и обозлённой, но плачущей — никогда. Горло отпускает.
— Уже всё, онни, я нормально. Посмотри, пожалуйста, глаза не потекли?
— Всё нормально с твоим макияжем, не тревожься, — успокаивает меня подруга.
— Нижайше прошу простить мне вмешательство, но позвольте мне, госпожа... — неслышимой тенью рядом оказывается моя сиделка-поводырь. Я уже почти привыкла к её постоянному присутствию в моей жизни, и большую часть времени этого присутствия не замечаю. Чувствую, как чем-то мягким и нежным она промокает мне скулы и вытирает подбородок. — Не желает ли госпожа бокал прохладительного? — предупредительно спрашивает она меня.
— Давай лучше мы с тобой по глотку соджу выпьем, — предлагает онни и отпускает мои руки. — А тебе вообще доктор разрешил сейчас спиртное? — спохватывается она. Я пожимаю плечами. ГуМин — так зовут моего поводыря — говорит, что врач против разумной дозы никаких возражений не высказал.
...
— ...Я в тот день, когда услышала о твоём несчастье с глазами, пришла вечером домой и напилась. Представляешь, первый раз в жизни так испугалась, что пришлось соджу на помощь звать, — откровенничает ХёБин.
— За меня испугалась? — не верю я.
— Нет, не за тебя. За себя, — помолчав, честно говорит онни, — понимаешь, как-то уж очень внезапно это передо мной встало... Я вдруг осознала, что от судьбы никто не застрахован! Вот так живёшь себе, живёшь, занимаешься своими делами, а потом — р-р-раз!.. — не находя слов, ХёБин, судя по звуку, делает глоток соджу и со стуком ставит стаканчик на стол. — Знаешь, примерила на себя... Ну, смогу ли я с этим жить. И поняла, что не знаю... Ты вот оказалась сильной... Не спорь, онни, моменты слабости бывают у всех, — восклицает она, заметив, что я хочу возразить, — но вообще ты и сильная, и умная. И эта, которая невеста моего брата... Я её не люблю, но должна признать, что...
— Не надо мне об этой гадине! — прерываю я подругу.
— Я знаю, что ты её терпеть не можешь, но, онни, нужно уметь отдавать должное даже злейшему врагу! — поучающе говорит ХёБин. Злость гаснет, толком не начавшись.
— Ты прямо как мой дед говоришь, — жалуюсь я, — представляешь, онни, он требует, чтобы к следующему разу я хвалебную речь сочинила, в честь этой... этой...
— Меня папа тоже один раз так заставил, — не удивляется подруга, — пять минуть превозносить все достоинства человека, которого я с удовольствием скормила бы крокодилам. Заживо причём.
— Это кого же? — становится мне интересно.
— Да ты её не знаешь. Вонючка одна... — темнит онни.
— И как? Получилось?
— С третьего раза. Первые два папа сказал, что неубедительно.
— Онни, а ты поможешь мне? А то я даже не представляю, с какой стороны за это дело браться.
— Помогу, конечно. И ты вообще, как врачи позволят, начинай из дома выбираться. Нечего одной тут киснуть. Будешь ко мне на работу приезжать, бизнес вести учиться. ДжиХе-сии говорила, ты в бизнесе хочешь себя попробовать? Вот у меня тебе практика будет, хе-хе.
— Спасибо тебе, онни! Обязательно попробую. Надо будет только у дедушки разрешение спросить.
— Обязательно спроси. Так что добро пожаловать, онни!
...
...ДжеСон и ЧжуВон развлекают нас тем, что по очереди рассказывают забавные истории из своей жизни. Брат — случаи из своей корабельной службы, а оппа про те времена, когда он был морским пехотинцем в "Синих драконах". Я слушаю голос ЧжуВона, и у меня привычно начинает щемить сердце. Почему жизнь так жестока?! Почему моя дорога к счастью оказалась вдруг такой тяжёлой и длинной? Сколько ещё препятствий и барьеров мне придётся преодолеть?..
...Я ведь не сдамся. Я всё равно стану твоей женой, оппа, какие бы камни ни бросала мне под ноги судьба. И у нас обязательно будут замечательные дети. Умные, красивые и счастливые. Я не понимаю, оппа, почему ты избегаешь меня? Неужели ты не видишь, что никто не сможет дать тебе столько любви и заботы, сколько я? И уж тем более эта выскочка с Гваннак-гу... Оппа, ты же никогда не будешь счастливым с ней!.. Как ты не поймёшь, что мы с самого начала предназначены друг для друга?! Ведь это судьба, оппа, не надо спорить с ней...
