Тот, кто сидит в пруду

— Короче!

— Ну, мы начали кричать им. Обзываться... — Ванька пере­вел дух, сглотнул слюну и продолжил. — А потом Вовка, ну, сын ваш, стал швырять в воду камни... Мы не хотели ничего плохого. Так просто... шутили.

Ванька залился горючими слезами, вытирая глаза грязным кулачком.

— На вот, возьми, — протянул ему майор носовой платок сомнительной свежести. — Успокойся. Рассказывай дальше.

— Ну... там это... Потом вода в пруду как будто забурли­ла... из нее потянулись щупальца... страшные такие... с крю­чками на концах. Мы-то успели убежать, а ваш Вовка — нет. Потом мы услышали, как он кричит. Когда поднялись на берег, его затаскивало под воду. Потом, через пару минут, выбросило на песок. Рыбаков и след простыл. Мы побежали в ракетный дивизион, чтобы сообщить о случившемся, и нас отвезли в горо­док. И Вовку подобрали по пути...

— Где именно это произошло?

— Да вон там, возле того бурого валуна, — указал Ванька на камень, увязший в песке метрах в пятнадцати от того мес­та, где они сейчас стояли. — Только я туда больше не пойду! Вы уж извините, дяденька милиционер.

— Хорошо, возвращайся в машину и жди меня. Только ничего там не трогай, сиди смирно. Приду — проверю!

Ванька заковылял по насыпи к спасительному "уазику", а майор направился к бурому валуну, к месту гибели своего ненаглядного Вовки.

— Дяденька милиционер, осторожнее там! — окликнул его Ванька, но тот только отмахнулся: иди, мол, без тебя разбе­ремся. Майор тяжело шёл по берегу, оставляя в песке глубо­кие следы, которые тут же наполнялись мутной белесой водой. Наконец он достиг камня и оперся рукой на его шероховатую поверхность, нагретую солнцем. Какие природные катаклизмы извергли его из чрева земли, какие ветра и воды шлифовали его бока, какие ледники притащили его сюда, на берег пруда, чтобы через миллионы лет после своего рождения встретиться в этот роковой час с майором Ивановым, простым советским милиционером?

Майор медленно подошёл к самой воде и так же медленно наклонился над гладью пруда, пытаясь разглядеть своё отражение. На него из водного зеркала глядел его покойный сын! То­гда майор ударил ладонью по воде, поднимая тучу брызг, ра­дужно заискрившихся в лучах вечернего солнца, и закричал страшным голосом:

— Шутить со мной вздумал?! Кто ты?! Да мне плевать, кто ты — хоть Водяной, хоть Леший, хоть сам Сатана! За сына ты мне ответишь, понял?! Выходи! ВЫХОДИ, МАТЬ ТВОЮ!!!

Ни звука. Тишина. Только слышно, как под сапогами майо­ра, мечущегося по берегу, негромко поскрипывают песок и галька.

— Ах, так?! Ну, тогда я сам к тебе приду!

И он, разбрызгивая воду, пошел вглубь пруда. Когда вода поднялась до колен, холодными струями затекая в сапоги, на­встречу ему из чёрной глубины поднялось полупрозрачное щу­пальце, усеянное острыми шипами, нет, скорее лезвиями, блес­тевшими костяным мертвенным блеском.

— Ну что, спрут, поговорим?!

Майор выхватил из кобуры пистолет, передёрнул затвор и разрядил оставшиеся в обойме патроны в щупальце, которое рассыпалось брызгами и втянулось под воду. Гладь пруда взво­лновалась, волны поднялись до пояса майора, торопливо пере­заряжающего пистолет, и из глубины начало подниматься нечто белесое и размытое, похожее на шляпку поганого гриба или на склизкую медузу, по краям увенчанную шевелящейся бахромой щупалец. Вода уже окатывала майора с головой и чуть не сби­вала с ног. Шляпка гриба начала вращаться против часовой стрелки, веером распустив конечности, со свистом рассекающие воздух. Вот одно из щупалец полоснуло майора по горлу — голова отделилась от тела, вода окрасилась кровью. Следующее щупальце развалило не успевшее рухнуть тело на уровне пояса. Все было кончено.

А в "уазике", стоящем на дамбе, обезумевший от ужаса Ванька орал в отключенную рацию:

— На помощь! На помощь! ЗАБЕРИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!!

23. Парфён. Рыжово

Вечером пастух Парфён гнал немногочисленное колхозное стадо в Рыжово. Мычали коровы, поднимая пыль; раздраженно щелкал кнут, в облаке пыли висела матерная брань. Особенно доставалось рыжей криворогой и косоглазой корове, адской бестии, которая постоянно норовила отбиться от стада, а теперь явно не торопилась на вечернюю дойку, уныло плетясь в хвосте. И удары кнута, и ругань Парфёна только добавляли ей уп­рямства, но, увы, не скорости, что явно не соответствовало планам пастуха. Душа его горела в нетерпеливом ожидании до­брой порции спиртного.

— Ну, рыжая, пошла, чертово семя! — орал он, в очередной раз приложив непокорную скотину поперек хребта. — Мать твою в селезенку, пошевеливайся!

Между тем стадо медленно втягивалось в тёмный зев коров­ника. Коровы, пересчитанные и разведенные по стойлам, пере­шли в полное распоряжение доярок.

Выходя из коровника, Парфён столкнулся со своим закадыч­ным дружком и собутыльником Прошкой, мужиком неопределенного возраста, ходившим круглый год в грязной и рваной телогрейке и сапогах с обрезанными голенищами. Прошка явно искал свое­го дружка, размахивал руками и горячился.

— Да ты толком говори, что случилось, — привел его в чувство Парфён.

— Я, значится, и толкую: сёдни на прудах мальчонка погиб, милицейский сынок. Да, Иванов по фамилии. А потом отец евоный разбираться, значится, приехал. Ну и тоже... того... С час назад труп его расчленённый в мешок поскидали и в городок увезли. Что творится! Кошмар!

— Ну, дела! Давно вокруг прудов недоброе деялось... Погоди, а ты не брешешь?

-Кто? Я?! Да ты, Парфён, меня, что ли, не знаешь?..

— Знаю. Потому и сомневаюсь.

— Да я сам... вот этими вот собственными глазами... Теперь там группа... как её... следственная работает, понаехали из райцентра... Слышь, говорят, пруды огораживать будут, чтобы, значится, никто посторонний... того самого...

— Ну, это понятно. Правда, пользы от них теперь никакой, кроме вреда!

— Так я о том же и толкую... Надо бы по этому поводу... — Прошка щёлкнул себя по небритому горлу.

— Оно бы, конечно, не мешало бы здоровье поправить, — согласился Парфён. — А у тебя есть?

— А у тебя?

— Понятно... Будем искать! Пошли ко мне, у моей бабы попросим.

— Только, чур, я во дворе подожду. А то давеча она, злыдня, так меня ухватом приложила... До сих пор в непогоду спина ноет...

И друзья, томимые жаждой, побрели по деревне к ветхой избушке Парфёна. Скрипнула калитка, висящая на одной петле, залаяла выскочившая из будки шелудивая шавка.

— Тихо, тихо! Это я, Дружок, твой хозяин.

— Кого там на ночь глядя несет?! — окликнула с порога вышедшая на крыльцо согбенная неопрятная старуха.

— Это я, Парфён.

— А-а-а. Явился — не запылился. Ну, проходи в дом, ужи­нать будем.

— Погоди, мать. Я... того... Мне бы денег немного.

— Ты что, окаянный? Какие деньги! Еще полмесяца до зарплаты... Аль не знаешь? Опять на пропой? А это кто там у ка­литки стоит? Никак, Прошка! Что ж ты, черт чудной, мужика мово спаиваешь?! Пошли к черту, ничего не получите!

— Дык... это самое... — попытался утешить своего дружка Прошка.

— Айда к Марфе, она пузырь самогону в долг дает. Проси ты, она тебе не откажет.

Уже с бутылкой вожделенной влаги они завалились в гости к Пашке, колхозному сторожу, коротавшему вахту за прослуши­ванием раздолбанного радиоприемника, хрипевшего из угла, со старого рассохшегося платяного шкафа, куда Пашка вешал верхнюю одежду и складывал нехитрую амуницию. Там же стояла видавшая виды двустволка, положенная сторожу по службе.

Пашка, довольный визитом друзей, засуетился, забегал по тесной каморке, потирая руки и приговаривая:

— Сейчас мы чайничек поставим, тушёночки откроем, славно посидим...

Рассевшись вокруг шаткого стола, застеленного прошлогод­ними номерами районной газеты с поэтическим названием "Но­вая заря", друзья приняли на грудь, закусывая черным хлебом и тушёнкой — немудрящим Пашкиным ужином.

— Хорошо! — сказал Парфён. Похмелье, весь день стягивающее железным обручем голову и скручивающее в бараний рог внутренности, постепенно отпускало.

— Хорошо! - согласился Прошка.

— Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего! — подал голос Пашка. — Вы послушайте, что по радио говорят! В стране бар­дак! Наркомания, проституция, преступность разгулялась, дерьмократы из углов, как тараканы, повылазили... Нет, в наше время этого не было... Эх, нет на них Сталина! Он бы быстро порядок в стране навёл. Пе-ре-строй-ка, понимаешь!

— Вот-вот, — поддакнул Прошка. — Горбачев с утра до ве­чера трындит по телевизору, а толку — кот наплакал. Слыхал я, мужики, Михаил энтот, Михаил Меченый еще в Библии предсказан как Антихрист и погубитель Земли Русской... Не ина­че, как евреи все это затеяли...

— Ну да! — возразил Парфён, самый сознательный из всех мужиков. — Вы сначала разберитесь что почем... Или Сталин, или Библия, или одно из двух.

— А что, скажешь, не так?! — горячился Пашка. — Вот и пруды загубили! Разве возможно было раньше? В газете писали, что, мол, вода отравлена минеральными удобрениями. Только мы то знаем, что брехня все это. Тут без военных штучек не обо­шлось... А сегодня двое из городка на прудах погибли... Слыхали?.. Вот то-то и оно! Ох, не к добру все это...

Пашкины излияния прервал громкий стук в дверь. Троица за столом застыла в недоуменном молчании. Стук повторился, грозный и настойчивый.

— Никак, председатель с проверкой пожаловал, — всполо­шился Пашка, суетливыми движениями убирая со стола.

— Кто там? — окликнул он, подходя к двери. В ответ — молчание. — Кто, я спрашиваю! Прекратите баловать! Вот я вам сейчас! — Он выхватил из шкафа двустволку и, взведя курки, направился открывать.

На пороге стояли двое, мужчина и мальчик, и неверный свет луны, бьющий сзади, выхватывал их призрачные силуэты из тьмы.

— Да это же... милиционер наш! — в ужасе прошептал Пашка, затыкал рот грязным волосатым кулаком. — И сынок евоный с ним... Но они же... погибли... то бишь, как есть, мертвые!

Прошка забился в угол и, прикрываясь табуретом, заорал благим матом. Парфён опрокинул навстречу непрошенным гостям стол и вскочил на ноги. Пашка выпалил в стоящих в двери из обоих стволов.

Когда рассеялся пороховой дым, фигур на пороге уже не было. Зато им на смену появились копошащиеся студенистые щу­пальца, которые, отталкивая друг друга, наощупь искали людей в тес­ном помещении. Несколько минут тишину ночи нарушали только шорох по деревянному полу, треск ломаемой мебели и дикие кри­ки вмиг протрезвевших мужиков. Потом чем-то красным изнутри плеснуло на стекла и... снова воцарилась тишина. Щупальца, оплетя добычу, сквозь траву и редкие кусты по каменистому склону и втянулись под воду.

А в коровнике метались обезумевшие от ужаса животные. Се­годня ночью к ним тоже пожаловали непрошенные гости.

24. Андрей. Серпейск-13 — Рыжовские пруды

Воскресенье выдалось сухим и солнечным, как по заказу. Ребята, с утра подготовившись к непростому походу по пору­чению Папы Карло, прихватив с собой бутерброды и пообещав родителям вернуться к обеду (непременно к обеду!), собрались во дворе. Недосчитались Игоря. Когда всякое мыслимое время ожидания истекло, отрядили Витьку гонцом.

— Его родичи не пускают, — сокрушенно развел он руками, когда вернулся, в сердцах хлопнув скрипучей дверью подъез­да. — Заставили сидеть с заболевшей сестрёнкой.

— А сами? — недоуменно вопросил Юрка.

— А сами в райцентр за покупками намылились.

— Ну, вот так всегда.

Они помахали Игорю, с грустной физиономией выглядывающему из окна четвертого этажа, и отправились в путь. По до­роге обсудили подробности предстоящего мероприятия. Дело осложнялось тем, что первые человеческие жертвы наверняка вынудили власти усилить охрану прудов. По этому поводу де­лались самые невероятные предположения, начиная от элемен­тарной колючей проволоки, возможно, даже под напряжением...

— ...и с колокольчиками! — добавил никогда не унывающий Витька.

...до вооруженного автоматами патруля и сторожевых собак.

Дружно топоча разномастными кедами и кроссовками по бре­венчатому настилу подъемного моста сторожевой башни Лесного городка, закурили из любезно предложенной пачки "Мальборо" молдавского производства по рубль пятьдесят — это Юрка рас­щедрился по такому случаю для поднятия боевого духа.

Были тогда в ходу такие сигареты, выпускавшиеся по лицензии в Финляндии и Молдавии, в среднем в три раза дороже, чем отечественные. А Юрка по мелочам не разменивался. Его любимой поговоркой была: "Любить — так королеву, украсть — так миллион", и поступать после школы он собирался не куда-нибудь, а непременно в МГИМО. Одним словом, был максималистом. Толь­ко Гришка отказался от протянутой сигареты. Он, конечно, пробовал курить за компанию, но после нескольких затяжек у него шла кру­гом голова и к горлу подкатывала тошнота — и он решил раз-навсегда завязать с вредной привычкой, тем более что уже в эти года решил стать профессиональным футболистом. Остальные весело шли по лесной дороге и дымили, как паровозы, и этот состав на пол­ных парах вкатывал под сени майского леса.

Так дошагали почти до Оврага, не встретив ни прохожих, ни военных патрулей. И тут уткнулись в полосатый шлагбаум, перегораживающий дорогу...

— Стой! Опасная зона. Посторонним проход и проезд запрещён, — прочел Андрей вслух.

— Ну, блин, дела! — изумился Витька.

— Так что будем делать? — спросил рассудительный Юрка.

— Ты что, сдрейфил?! — воскликнул Витька. — Как что? Вперед — и с песнями!

— Тогда, пожалуй, нам нужно свернуть в лес и попытаться найти проходы в колючей проволоке — ведь там дальше наверняка будет "колючка", — раздумчиво предложил Юрка. — Надеюсь, без напряжения...

— ...и без колокольчиков! — в щенячьем восторге взвизг­нул Витька. — Зато злые часовые с вот такими автоматам!

— Чему радуешься, дурак, ведь дело-то серьезное, — пре­сек его излияния Юрка. — И вообще, попрошу не орать и не шуметь.

Все замолчали и послушно закивали головами, а Гришка от избытка чувств даже шмыгнул носом.

— Ну ты, малой, будешь ныть — домой отправлю! — прикрик­нул на него старший брат, и Гришка, скрепя сердце, взял се­бя в руки.

Свернув влево, миновав лесной перешеек, они выбрались на холмы у прудов, и тут действительно увидели два ряда колючей проволоки и вышагивающего между ними часового. Подождав, когда он скроется из виду, они ползком в высокой траве добра­лась до "колючки" и залегли. Она, вопреки тревожным ожиданиям, оказалась без напряжения. Андрей тоном знатока заметил:

— Видите, проволока прибита гвоздями к столбам, а если бы по ней шел ток, то были бы изоляторы.

— Мысль! — отметил Юрка и решительно взялся за проволоку. — Вот видите, я живой!