Тот, кто сидит в пруду

— Нет, я тоже кое-что краем уха слышал, — подтвердил Ан­дрей. Его отец, как и отец Игоря, тоже был офицером злополучной части. У остальных же приятелей "предки" работали по гражданским специальностям и знать об инциденте ничего не могли.

— Произошло это у Рыжовских прудов, — продолжил Метис. — И сейчас там, то есть на месте происшествия, комиссия рабо­тает московская, из Министерства обороны, да ученые понаеха­ли из секретных институтов. Говорят, что и Рыжово будут вы­селять к чертовой бабушке! — говорил Игорь, все более горя­чась.

— Прямо второй Чернобыль, мать его! — бросил в сердцах Юрка, сплевывая в костер.

— А-а... это не опасно для нас? — промямлил Митька тря­сущимися губами.

— Не дрейфь, было бы опасно, давно бы напялили на тебя противогаз и выслали с родителями куда подальше! — успокоил его Игорь.

— Как же, дождешься от них, пока не сдохнешь!— усомнил­ся Митька.

— Перестройка — важный фактор. Сразу грохнули реактор, пропустили самолет, утопили пароход! — продекламировал Ан­дрей, известный любитель поэзии.

— Тебе все шуточки... Там такое творятся, а мы здесь сидим! — воскликнул с укором Юрка.

— Пацаны, айда в воскресенье на пруды! — заорал бесшабашно-безбашенный Витька, скача вокруг костра.

После долгих пересудов все согласились с предложением Слона и стали потихоньку собираться домой.

12.

Между героями мультфильма "Котенок по имени Гав", щенком и котёнком, во вре­мя грозы состоялся такой диалог. "Давай бояться!" — сказал Котенок. "Давай!" — согласился Щенок. И они забрались на чердак, и под удары грома и блеск молний, прижавшись друг к дружке, дрожали — боялись! "Страшно?" — спрашивал одни. "Страшно!" — отвечал другой.

Детские игры подспудно готовят ребят ко взрослой жизни, в них, помимо чисто развлекающей составляющей, присутствует физический и психологический тренинг. Дети развивают свои мышцы, а попутно обучаются общению, коммуникабельности, спо­собности противостоять стрессам и трудностям. Это так же вер­но, как верно то, что в процессе взросления ребенок пережи­вает и преодолевает страхи и фобии, присущие человечеству с незапамятных первобытных времен — страх темноты, страх высо­ты, боязнь закрытых помещений. Спросите Юнга и Фрейда — они подтвердят.

"Давай бояться!" — сказал Гришка. "Давай!" — согласился Андрей. Родители ушли в ночную смену — их отец служил офице­ром и работал по сменам оперативным дежурным на станции сле­жения, а мать трудилась оператором котельной, — и братья остались дома одни. Андрей поставил на магнитофон альбом, который всегда заставлял его внутренне содрогаться — "Тем­ную сторону луны" "Пинк Флойда". Психоделическая музыка гру­ппы с потусторонними шумами, таинственными разговорами и жуткими смехами как нельзя более соответствовала поставлен­ной ребятами цели. Они выключили свет, оставив включенным только сла­бый зеленый ночничок на столе, набрали стальных шариков от детского бильярда и стали ждать в тревожной полутьме явле­ния таинственного и страшного гостя. Но гость, конечно, не приходил, однако необходимый заряд страха мальчишки получали сполна.

В Серпейске у Андрея с Гришкой жили дядя с тетей и две двоюродные сестры — Танька и Ольга. Семья ютилась в деревян­ной пристройке к местному клубу, где дядя Коля, впоследствии погибший в пьяной драке, работал киномехаником. В предново­годнюю ночь клуб был предоставлен в полное распоряжение бра­тьев и сестер. Они носились по лестницам, играли в прятки и салочки, а потом угомонились и расселись на клубной сцене. Начали рассказывать страшные истории, "страшилки", которыми так богат детский фольклор. Большинство из них начинались так: "В черном-черном городе, на черной-черной улице стоял черный-черный дом..." Или так: "Белая простыня идет по ули­це, Белая простыня поднимается по лестнице, Белая простыня стучится в дверь..." В самый разгар одной из "страшилок" над сценой с треском лопнула одна из ламп. То-то было крику!

Но настоящий ужас приходил в ночных кошмарах. Детские кошмары — самые страшные. И Андрей знал об этом не по наслышке. Часто ночные видения заставляли его вскакивать с кро­вати в холодном поту с бешено колотящимся сердцем и едва сдерживаемым рвущимся из горла криком, иногда реальность пу­талась с кошмаром, и Андрей не мог с точностью установить, где, что и когда происходило. Так, однажды в раннем детстве ему приснилось или померещилось, что на его ночном горшке кто-то сидит, и это был настоящий ужас! Кошмары обычно не отлича­лись разнообразием и сводились к нескольким типичным ситуа­циям. Он входит в подъезд, а из подвала выскакивает Нечто и начинает его преследовать. Он, задыхаясь, взбегает по лес­тнице на пятый этаж, но ватные ноги не слушаются, движения замедляются, будто приходится преодолевать не сопротивление воздуха, а куда более плотной субстанции. Он заглядывает через перила, а неведомый преследователь уже мелькает на со­седней лестничной клетке. Он хочет кричать — и не может кри­чать, крик застревает у него в горле. Иногда удается добе­жать до двери и лихорадочно захлопнуть ее за собой, но либо не работает замок, либо между дверью и косяком остается за­зор шириной в ладонь, а снаружи уже чувствуется напор злой и беспощадной силы. Второе место в хит-параде кошмаров занимал такой сюжет. Андрей один дома. Ночь. Тишина. Андрей тянется к выключателю, щелкает им. Но свет или вовсе не зажигается, или горит еле-еле, ничего не освещая, и от этого становится еще страшнее. Андрей ходит по комнатам, пытается снова и сно­ва включить свет — везде та же история. А потом, как в известной сказке: "Вдруг из маминой из спальни..." Как-то Андрею приснилась жуткая колдунья, голышом возлежащая на столе, а ее бурое сморщенное тело украшали три груди, отвисшие чуть ли не до пола. В другой раз Андрей воевал с целой армией злобных карликов, наводнивших квартиру, причем дубинка, ко­торой был вооружен Андрей, отскакивала от них, как от резиновых, не причиняя им никакого ущерба. Андрей с остервенени­ем колотил по уродливым шишковатым головам — все безрезуль­татно. Был еще один непонятный сон, повторяющийся с неизмен­ным постоянством. Андрею снились какие-то тоннели, какие-то трубы и линии электропередач, еще в этом сне была дверь квар­тиры с незнакомым номером. Андрей знал, что в квартире зало­жена бомба и должен произойти взрыв, но ничего не мог поде­лать для его предотвращения. Обычно пробуждение от этого сна сопровождалось кровотечением из носу.

Но сон это сон, и пробуждение, как правило, освобождает тебя от пут кошмара. Жизнь страшнее. Страшнее то, что случи­лось с Андреем, когда ему было пять лет. Тогда сон переме­шался с явью, и все происшедшее прочно, навсегда врезалось в его память. Он прекрасно помнил, как начиналась болезнь, токсический грипп, сопровождавшийся высокой температурой и галлюцинациями. Дело было зимой, и у Ворониных гостила ба­бушка, приехавшая из деревни. Андрей даже помнил сон, при­снившийся ему накануне заболевания. Он шел по лестнице и держал перед собой брюки, прикрывая голые ноги, и хотя никто не попадался ему навстречу, было ему крайне стыдно и неудобно, что идет он без штанов. А потом он проснулся, снова закрыл глаза, и в темноте зароились разноцветные искорки — красные, зеленые, желтые, синие, — составляя неожиданные и прекрас­ные, болезненно-прекрасные узоры. Одним из таких узоров бы­ла новогодняя елка, мерцающая и переливающаяся во всей кра­се. Он открыл глаза, свесился с кровати и увидел паука. Тот шустро шевелил лапками, похожими на еловые веточки, и все попытки Андрея поймать непрошенного гостя оказывались тщет­ными. Паук постоянно ускользал от него, ускользал, даже на­крытый пластмассовым стаканчиком, вопреки всем законам физи­ки. После пауки начали летать по воздуху, и были они огромны­ми, страшными, полупрозрачными. "Мама, мама, пауки!" — зао­рал Андрей не своим голосом, чем до смерти переполошил родителей и бабушку.

Затем на машине "скорой помощи", армейском "уазике", его спешно доставили в Серпейскую больницу. По дороге пятилет­ний Андрей твердил, как заклинание, сочиненные тут же стро­ки: "Милый Каа, милый Каа, съешь за обедом паука!" Должно быть, именно тогда в нем пробудился поэтический дар, причем с целями сугубо практическими, как магическое заклинание, как способ изгнать из реаль­ности инфернальные кошмары. Не в этом ли вообще состоит по­будительная причина творчества?

Андрей месяц провалялся в больнице. Однажды он лежал в палате, и тут ему показалось, что шкаф, стоящий в углу, загорелся. С криками "пожар, пожар!" он выбежал в коридор, за что и был наказан. За что? Ведь это не было шалостью, как, наверное, решил медперсонал больницы, это было лишь сигналом бедствия. Еще раз его наказали за то, что он утащил из сто­ловой козинаки после завтрака. Они слиплись в кармане пижа­мы в однородную массу, были обнаружены медсестрой и послужи­ли поводом для очередной экзекуции. Потом Андрей лежал на кровати, уткнувшись в подушку, и лил горькие слезы, прокли­ная так несправедливо устроенный мир. Еще он помнил, как его соседи стреляли по поставленным на ребро шашкам из игрушеч­ного пистолета, как старшая девочка читала желающим "Приклю­чения Незнайки", как он впервые обнаружил на своих пальцах папиллярные линии — раньше-то он считал, что они должны быть гладкими — и сначала очень испугался, так как счел их появление последствием болезни. Помнил он и посещения родителей и младшего брата, которые приезжали из военного городка проведать его. Гришкина манера разговаривать весьма забавляла его. "Де то не и ду ша", — говорил Гришка, что в переводе на общечелове­ческий язык означало: "Андрей стоит на окне и надувает шарик ". "Ги хо пи", — говорил Гришка, что означало: "Гриша хочет пить". Он всегда шел по пути наименьшего сопротивления, и понять его могли только родители и брат.

Как бы то ни было, больничное заключение Андрея длиною в месяц закончилось. Пауков он боялся всю жизнь.

13.

Воскресным днем Андрей с Гришкой устраивали во дворе па­русную регату. Вырезанные из сосновой коры кораблики, осна­щенные мачтами, парусами и прочими прибамбасами, резво нес­лись среди спичек, окурков, обрывков бумаги по бурным водам грязноватого ручья, разлившегося после дождя, попутно садясь на мели, крутясь в водоворотах, но стойко преодолевая любые препятствия. Андрей назвал свой кораблик "Секретом" — привет Александру Грину! — а Гришкин — "Старой калошей". И вырезан он был неумело, и мачта перекошена, а парус уже на середине дистанции был безвозвратно утерян, подхваченный порывом ве­сеннего ветерка. Естественно, Карлик Нос злился и огрызался на брата, не согласный ни с таким названием, ни с таким по­ложением.

Вскоре количество участников регаты пополнили парусники Игоря и Митьки, которые, увидев во дворе играющих братьев, поспешили присоединиться к ним. И для их кораблей Андрей по­добрал подходящие имена — "Морской ишак" и "Летучий бульбаш", но озвучить их все же не решился.

Юрка же, получив взбучку от отца за "тройку" по геомет­рии, сидел дома и зубрил тригонометрические формулы. Витька, как ни упирался, на выходные был увезен родителями в Серпейск, в гости к бабушке. Так что планируемый поход на пруды был на грани срыва.

— Эй, Митька, кончай жульничать! — крикнул Андрей, еди­ногласно избранный арбитром, прерывая соревнования в самом их разгаре. Он заметил, что коварный Бульбаш уже не первый раз нарушает правила, подталкивая свой утлый кораблик на стремнину, тогда как делать это разрешалось только в том слу­чае, когда он садился на мель. Более того, Митька чуть ли не дул в паруса своей лодчонке, стремясь во что бы то ни стало привести ее к финишу первой. — Ты дисквалифицирован!

— Как это дисквалифицирован?! — возмутился Митька, горя неправедным гневом.

— Давай спросим мнения остальных участников регаты, — предложил Андрей. Но единогласный приговор остальных был не­умолим. Митька со злостью выхватил кораблик из ручья — холод­ные брызги разлетелись веером — и, отойдя на пару шагов, оби­женно выкрикнул:

— А как же пруды? Мы же договаривались!

Приятели переглянулись, и Андрей, пару секунд подумав, кивнул:

— Хорошо, пошли!

Регата тут же была забыта, и ребята совершили стремитель­ный марш-бросок к прудам. По дороге Андрей, неистощимый выдумщик и фантазер, с четвертого класса прочно увязший в ми­рах Герберта Уэллса и Александра Беляева, предложил прияте­лям новую игру, чтобы нескучно было и чтобы время скоротать.

— Давайте представим, что мы высадились на неизвестной планете. — Гришка наморщил лоб, Митька почесал затылок, Игорь поднял глаза к холодному серому небу, — старались, представ­ляли, казалось, что даже было слышно, как скрипят от натуги подшипники и шестеренки их неокрепших мозгов. — Это — окна в параллельные миры, пригодные для телепортации. — Андрей указал под ноги, на выемки в железобетонных плитах дорожки, где крепились металлические скобы для грузоподъемных работ. — Это — киборги-разведчики, собирающие информацию, — он по­вертел в руках еловую шишку и широким взмахом руки забросил ее далеко в кусты. — Разведчик докладывает, что признаков разумных существ поблизости пока не обнаружено... Хотя нет, вот едет на транспортном средстве одно, с позволения сказать, полуразумное существо, относящееся к классу "офицерус сове­тикус".

Действительно, в сторону Оврага катил на велосипеде пья­ный вдрызг капитан Советской Армии. Он то и дело вылетал из седла своего стального коня, при этом безбожно матерился, но не оставлял тщетных попыток обуздать норовистого мустанга. В очередной раз съехав с дороги, он со всего маху врезался в колючую проволоку, шедшую параллельно дороге и огораживаю­щую ракетный дивизион, до крови поранил щеку и ухо, и толь­ко после этого утихомирился и повел иноходца в поводу. Ког­да офицер поравнялся с ребятами, он как-то медленно повернул к ним голову, и Андрею на миг показалось, что глаза у него полностью белые, как у античной статуи, без радужки и зрач­ков.

— Так вот вы какие, инопланетяне! — воскликнул Андрей, пытаясь за усмешкой спрятать внезапный приступ ужаса, и то­варищи, ничего странного не заметившие, дружно заржали в от­вет.

Между тем правила игры были приняты, и во все стороны полетели киборги-разведчики, и со всех сторон посыпались пе­редаваемые ими сообщения:

— Радиационная обстановка в норме!

— Атмосфера пригодна для дыхания!

— Хищные представители фауны, опасные для жизни, отсут­ствуют!

В начале учебного года Андрей, одержимый страстью к фан­тастике и смежной с ней астрономии, пытался приобщить к сво­ему интересу друзей, открыв для этих целей Звездную школу и пообещав, что ее выпускники будут приняты в Космодесант. Гри­шка и Митька, единственные посетители школы, разинув рты, слушали лекции Андрея о планетах Солнечной системы, старательно писали изложения по первой главе романа Хола Клемента "Огненный цикл" и сочинения на тему "Война миров и мир ми­ров", причем их бесконечные "инопланетянины" и "землянины" жутко раздражали Андрея, истого ревнителя чистоты русского языка и ярого поборника правописания. К третьему занятию эн­тузиазм учителя и учеников иссякли, и школа бесславно закон­чила свое недолгое существование.