Тот, кто сидит в пруду

— И правильно, и правильно, — кивал красивой седой головой Абросимов и тыкал локтем в бок Евдокимова. — Сколько можно?! Эх, что за народ пошел! Развесили же объявления на каждом углу, до всех довели, сроки назначили... Чего же они, как тараканы, по щелям разбежались?! Тут такая, понимаешь, си-ту-ация, что тихо не отсидишься. Или с нами, или против нас. Верно я го­ворю, Константиныч?

Евдокимов, страдавший с жуткого перепоя, только молча кивал головой, как китайский болванчик. Лишь бы отвязался. А то при­стал, как банный лист. Энтузиазм, видишь ли, проявляет. Энтузиаст хренов! Все выслужиться перед новой властью старается. Эх, Алексеич, как был ты гнидой, так гнидою и помрешь, поду­мал Евдокимов и недовольно поморщился.

— Что, Константиныч, страдаешь с бодуна-то? На, прими для поправки здоровья, — Абросимов широким жестом протянул коллеге плоскую металлическую фляжку, в которой заманчиво булькало. — Ты на это самое дело-то завсегда падок был...

Евдокимов трясущимися руками поднес фляжку ко рту и, скривившись, глотнул пару раз, протяжно выдохнул и занюхал рука­вом пиджака, купленного по случаю на ВДНХ, где он представлял достижения родного колхоза. И все же есть в нем нечто челове­ческое, иногда всё ж-таки проявляется, снова подумал Евдокимов. Мерная езда, мягкое покачивание постепенно убаюкали его, и он забылся в сладкой полудреме, вспоминая славные эпизоды тогдашней столичной эпопеи.

От мечты к реальности его вернул скрип тормозов. "Волга" остановилась, качнувшись на рессорах. Команда карателей победно вошла в деревню.

— Приехали, Константиныч! — радостно осклабился Абросимов. Автоматчики резво повыпрыгивали из кузова и рассылались цепью. Николай, взяв услужливо протянутый ему мегафон, прокашлялся и начал:

— Мы, Николай Третий, милостью Фиолетовой Троицы самодержец всея Сферы, сим повелеваем. Жители села Рыжово! Возглав­ляемый нами Комитет спасения предлагает вам выйти из домов и присоединиться к нам. Гарантируем вам охрану, питание, разме­щение и сохранность личного имущества. Присоединяйтесь к нам! Те же, кто воспротивится воле Комитета, 6удут жестоко наказа­ны!

Мертвая тишина была ответом на столь страстное воззвание. Жалко и сиротливо смотрело село на новых хозяев. Редкие дома уцелели после неистовой бури. Если кто и остался в живых, то предпочитал отсиживаться в погребах и не казать носа наружу. Но вот уже полетели из кузова зажженные факелы, и ветхие постройки дружно заполыхали. То, что устояло после разгула сти­хия, жадно пожирало пламя.

Страшная процессия медленно, но верно продвигалась по обреченному селу, оставляя за собой дымящиеся руины. Плясал огонь по бревенчатым стенам, лопались с треском оконные стекла, клубы дыма вперемешку с искрами поднимались под самый ку­пол. Но никто не покинул своих убежищ по доброй воле. Пройдя село из конца в конец, каратели гнали перед собой всего десяток погорельцев, бледных, оборванных, закопченных, едва держащихся на ногах. Тех, кого силы оставили, подгоняли ударами прикладов. И гнали, гнали в сторону адского каньона.

— Ахти вам, ослушники! - каркал в мегафон Царь-убийца. — Не хотели быть с нами — сгинете в пучине пруда!

Пленники под дулами автоматов сгрудились на краю обрыва. Но сначала каэсовцы опорожнили кузов грузовика. По двое подхватывали туши животных, раскачивали и со смачным хыканьем швыряли в ненасытную прорву. Растущий организм Существа постоянно требовал белковой пищи. Во имя Фиолетовой Троицы — раз-два, взяли!

Потом настала очередь человеческих жертв. Николай извлек откуда-то из глубин бархатного халата мясницкий тесак и протянул его Деду.

— На-ка, Василий, мой верный и преданный слуга. Да не робей! Небось, не впервой... Во имя Фиолетовой Троицы, во имя Матери и Сына и Отца-Царя!

Дед руки не отдернул, благоговейно принял протянутый нож и, поигрывая им, вперевалочку приблизился к коленопреклонен­ным пленникам... С его лица не сходила жутковатая ухмылка.

— Вы, мои верные и преданные слуги, повторяйте за мной! — кричал в мегафон царь, грозно озирая растерянных таким поворотом дела карателей. — Хозяин... прими наши скромные жерт­вы... прими их плоть и кровь... на благо нам... назло врагам, во имя Фиолетовой Троицы! Выше факелы! Режь, Васька! — визжал бесноватый монарх, приплясывая на месте от нетерпения, и го­лос его переходил в какой-то поистине нечеловеческий регистр.

Брызнула кровь из-под ножа мясника, забарабанили по прибрежным камням тяжелые алые капли, обрушились в бездну содро­гающиеся в агонии тела. Дело было сделано.

А чуть в сторонке выворачивало наизнанку согнутого, будто сломанного пополам в районе поясницы Лейтенанта.

Дед неслышно подошел сзади и заляпанной кровью рукой похлопал своего подопечного по плечу:

— Ну-ну, Лейтенант, соберись, будь мужчиной. Нам нельзя быть слабыми!

— Да пошел ты, иуда! Палач!.. Убийца!.. Н-ну, Дед... Н-ну, Дед... Знал я, что ты сволочь... но что такая сволочь, такая сволочь!.. — кричал Лейтенант, потрясая кулаками и захлебываясь душащими его рыданиями.

Каратели быстро и деловито погрузились и двинулись в обратный путь. Лейтенант возвращался пешком.

— Это пройдет, это от молодости все, от неопытности, — бурчал под нос Дед, деловито крутя баранку ЗИЛа. — Я сам поначалу был таким.

А на заднем сиденье "Волги" бывший председатель Рыжовского сельсовета товарищ Евдокимов жадно присосался к фляжке, с ужасом поглядывая на бывшего председателя колхоза "Верный путь" товарища Абросимова. Пятизвездочный армянский коньяк не брал, не брал, з-зараза! Эх, сейчас бы самогону, думая Евдо­кимов, а перед глазами у него так и стояла худенькая фигурка девчушки лет пятнадцати, не местной, должно быть, дачницы, первой попавшей под палаческий нож Деда.

55.

Не успела дверь снова закрыться, как в камеру влетел визжащий окровавленный комок и грохнулся на пол.

— Принимайте пополнение! — раздались от выхода слова, сопровождаемые громовыми раскатами гогота.

Комок на полу пошевелился и слабо застонал. Нестеров первым пришел в себя, присел на корточки перед поверженным телом, перевернул его на спину, заглянул в изувеченное жестокими по­боями лицо. Кровь, казалось, сочилась отовсюду: из рассечен­ной брови, из обеих ноздрей сломанного носа и даже из левого уха. С трудом можно было узнать человека в столь плачевном состоянии, но Иван, похоже, узнал:

— Хакимов, ты, что ли?.. А-а, жив, крысеныш, — протянул зловеще и иронично добавил: — Ну что, славно тебя приняли новые хозяева?

— Что вы... что вы... товарищ старший лейтенант, — гнусавил Хакимов, глотая кровавые сопли и в испуге отползая на то­щей заднице в угол. — Я же только чтобы... разведать обстановку... как-то помочь... из плена вызволить...

— Ишь ты, спаситель нашелся! А впрочем, располагайся, приведи себя в порядок, потом поговорим. — Нестеров устало мах­нул рукой и вернулся на свое место, как-то обреченно закурил помятую "Приму", поделившись куревом с сокамерниками, а горе-воином занялась Ксения, добровольно взявшаяся исполнять обя­занности сестры милосердая и все более свыкающаяся с этой по­чтенной и тяжкой ролью. Судя по безрадостной перспективе, ее умение могло еще не раз понадобиться узникам станции. Не сейчас. Не сегодня. Потому что отпущенные ей силы иссякали, и после очередного исцеления она, с трудом переставляя непослушные ноги, в полном изнеможении добралась до деревянного ложа по соседству с бабой Машей, по дороге даже пошатнулась, но бы­ла своевременно поддержана под локоть Андреем, выказавшем себя истинным джентльменом в этом доме скорби.

Странное дело, Андрюха, признанный лидер среди пацанов, всегда державшийся скованно в присутствии особ прекрасного пола, на этот раз присел рядом с девушкой, не отдернул доверчи­во протянутой руки и даже завязал разговор, постепенно сошед­ший на интимный шепот.

Между тем дело близилось к вечеру, если верить часам, и после скудного обеда-ужина пленники, утомленные богатым на трагические события днем, стали укладываться спать. Игорь, сопровождаемый недовольно бурчащим охранником, сходил по нуж­де и, вскоре вернувшись, скорчился на топчане и забылся тяже­лым сном. Уснула баба Маша, не выпуская заветной иконы из рук, дочитав до конца очередную молитву; провалился, как в омут ухнул, Юрка; затих в объятиях Морфея беспокойный Нестеров. Папа Карло вместо молитвы воспроизводил в уме выученное наизусть и по обоюдному согласию с Марией Федоровной запрятанное за оклад иконы до лучших времен письмо друга:

"Дорогой друг Виктор свет Александрович!

Представляю твое удавление по получении сего письма. Ведь вы меня уже похоронили. Впрочем, это не так уж далеко от истины. Но по порядку, хотя, находясь в растрепанных чувствах и на волоске от гибели, сложно излагать свои мысли логично и последовательно. Все же попытаюсь, иначе это послание теряет всякий смысл.

Сейчас мне почему-то все чаще вспоминаются годы учебы в универе. Эх, золотое было времечко! Смотрю на студенческие фотографии, на своих однокурсников. Какими мы все-таки были молодыми, талантливыми, честолюбивыми и... наивными. Где теперь все наши? Как они? Как говорятся, иных уж нет, а тех до­лечат... Разнесла-разметала нас жизнь по просторам нашей необъятной родины, а кого и того подальше. По смутным сведениям, время от времени просачивающимся в мою скорбную обитель, знаю следующее: Лёвка уехал в Штаты, преподает там в универ­ситете; Борис защитил докторскую, занимает важный пост в Ака­демии наук; Генка спился и сошел с круга; Ванька и Толян по­мерли, да будет земля им пухом; ты вот учительствуешь в глубинке... Извини, старик, что впал в слезливо-сентиментально-ностальгический тон, сам не люблю всех этих соплей. Да, стареем, брат, стареем! Такое вот длинное предисловие получилось, но непросто, ох как непросто перейти к сути, поведать тебе по­весть, печальней которой нет на свете. Ну вот, опять вырвалась какая-то редкостная дребедень. Извини, дружище...

Итак, о себе. После универа и практики в Пермской губер­нии вернулся я в родное Подмосковье. И угодил, молодой идиот, в любезно распахнутые объятия военного ведомства, ВПК. Тогда-то я считал, что не грех поработать на благо укрепления обороноспособности отечества. Тем паче что в "оборонке" — финан­сирование, оборудование, перспективы. Сам понимаешь! А особливо хотел осуществить я на практике одну любопытную идейку. Ну и осуществил на свою голову! Молодой был, глупый. И вот за тридцать лет верного служения родному государству чего добил­ся... Жутко засекречен, потерял семью, лишился всяческих свя­зей с внешним миром. Захоронен, захоронен в прямом и перенос­ном смысле.

Конечно, здесь, в нашем "почтовом ящике", все условия для работы, грех жаловаться. Но что это за адский труд, направленный лишь на смерть и разрушение! Под моим чутким руководством создано оружие совершенно нового типа. Пока не буду вдаваться в подробности, все выкладки найдешь в приложении, сообщу лишь, что это биологическое оружие, и активизируется оно, по­пав в водную среду. Последствия для противника катастрофические! И эти идиоты, эти маньяки решили испытать его в полевых условиях! На собственной территории! На полигоне в Поплесецке! О, они даже не представляют себе, какого джинна выпуска­ют из бутылки. Я их отговаривал как мог, писал в доступные мне инстанции, своему непосредственному руководителю, ссылаясь на то, что исследования еще далеки от завершения и невозможно предсказать результат. Но что для них моя слава? Звук пустой. Наши генералы жуть как спешили отрапортовать начальству и получить очередную побрякушку на грудь. Да, мечтали мы, прекраснодушные романтики, о мирном атоме и о мирной науке. Но... человек предполагает, а ВПК располагает. Казалось бы, холодная война, железный занавес, гонка вооруже­ний, противостояние с Западом, — все это в прошлом. Как бы ни так! И у нас, и у них всегда найдется генерал, метящий в маршалы, спящий и видящий в сладких грезах третью мировую. Война для них — серьезный бизнес, огромные деньги. Куда уж там!

Дело осложняется тем, что в процессе исследований "икс-два", так неоригинально, но таинственно называется новое оружие, выявлен неожиданный фактор. В определенных условиях "икс-два" начинает функционировать как своего рода органический компьютер, способный на самонастройку и саморазвитие. Да-да, пусть это звучит как фантастика, но это самая что ни на есть чистая правда! Часть опытов дала именно такие результаты. Так сказать, побочный эффект. Я сам еще до конца не разобрался, а теперь это уже, видимо, и невозможно. В любом случае это вещь пострашнее сибирской язвы!