Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
После дежурства Воронин долго стоял на перекрестке, выбирал дальнейшую путь-дорогу. Направо, в сторону речки и парка, он уже дважды ходил. Но там совсем как в сказке: и вода его не принимает, и ветки деревьев под ним ломаются. Потом, подняв глаза, посмотрел на ненавистную Сферу, расплывшуюся над Рыжовскими прудами и окрестностями, и решительно пошел туда через Лесной городок. Почти в центре этого сотворенного солдатскими руками парка, вправо, за Оврагом, за Ручьем, бегущим в пруды, за плотной стеной молодого ельника была полянка диаметром метров десяти-двенадцати. По периметру ее обступали высокие ели с сухими ветвями почти до половины ствола, а посередине стояла высохшая до костяной белизны коряга, бывшая когда-то крупным можжевеловым кустом. Сейчас же она превратилась в природную абстрактную скульптуру, очень уместную здесь. Капитан Воронин несколько раз спасал ее от разрушения на растопку. Ведь валежника кругом полно, да вот и сухие еловые ветки над головой загораются, словно порох, от одной спички.
Воронин прошел через полянку к стоящей немного поодаль самой крупной ели и, осмотревшись кругом, начал руками раскапывать сухую лесную прель между корнями. Опавшие еловые иглы, листья, шишки и мелкий мусор не слежались и раскидывались легко. На глубине двадцати-тридцати сантиметров в норке, бывшей ранее убежищем какого-то лесного зверька, он нащупал пластиковый пакет и потянул его наружу. В пакете виднелось несколько стеклянных банок с закручивающимися крышками, а в них — и россыпью, и в коробочках, и в пакетиках, и в бумажках — разнообразные патроны. Это был клад капитана Воронина. То, что когда-то покладено-положено-схоронено здесь.
История этого клада началась несколько лет назад, в послеучилищные холостяцкие времена. После выпуска лейтенант Воронин по распределению попал в эту часть вместе с Иваном Мартяшкиным, его однокурсником, курсантом его же отделения, и жили они в одной комнате офицерского общежития. Был Иван сыном офицера-капитана, участника Великой Отечественной войны, так что ему всю сознательную жизнь, до поступления в училище, пришлось скитаться по военным городкам, от нескольких гарнизонов в Белоруссии, через Север и Горьковскую область к заливу Кара-Богаз, где, по его собственным словам, у него от ослепительного солнца даже глаза выцвели. Там отец и закончил службу, причем ему не дали дослужить до полной пенсии четырех месяцев. Обосновались Мартяшкины в небольшом городке Пензенской области, куда Иван ездил в отпуск уже на последнем курсе училища. Кроме отца Василия Николаевича, в семье была мать, полная рыхлая женщина, которую Воронин видел однажды в городке, куда она приезжала по пути в столицу, и ещё младшая сестра Ивана, ей в то время исполнилось четырнадцать или пятнадцать лет.
Сам Иван казался внешне непримечательным, невзрачным, но о своих качествах имел очень высокое мнение. Он обладал крепкой памятью, в одной из школ ему посчастливилось учиться у очень хорошей преподавательницы литературы, так что он выдавал иногда весьма интересные мысли о писателях прошлого. Восхищался Бабелем, Булгаковым, знал о Пастернаке, Платонове и Пильняке, иногда приводил цитаты из Есенина и А. Н. Толстого о том, что "нет толку в большой еде" и тому подобное. Но такие остроты быстро надоедали, потому что их было не много и они часто повторялись. Числился он стрелком-спортсменом первого (крепкого, по его словам) разряда, поэтому довольно часто его вызывали на сборы, но на соревнования выше окружных он ни разу не попадал. Из поездок он привозил кое-какие новости из околописательского и околоэстрадного кругов и эпиграммы типа: "Я — Евгений, ты — Евгений, Я — не гений, ты — не гений..," и т. д. В последнее время Иван пытался просвещать Воронина по современному искусству, постоянно повторяясь и путаясь. А интересоваться этим делом сам начал, потому что на сборах познакомился с интересной современной продвинутой девчонкой и ездил с ней в Москву на выставку французского импрессионизма. Ну и, естественно, много рассказывал о своих подвигах на любовном фронте, конечно, по обыкновению привирая и преувеличивая. Словом, являлся человеком "чуть выше среднего уровня" по классификации Воронина.
Была у Ивана еще одна страсть — коллекционирование боеприпасов к самому разнообразному оружию. Естественно, что в его коллекции были патроны к стрелковому оружию, начиная с "валовки" и "негра" и заканчивая "целевым", "экстрой" и ОП (опытными партиями), патроны к "биатлонке", "произволке", разнообразные патроны к пистолетам разных стран и марок от финских до американских, а также патроны Второй мировой войны — зажигательные, трассирующие и бронебойные нашей армии и армий зарубежных. В этой части коллекции, видимо, не до конца разбирался и сам владелец.
Другая, секретная часть коллекции размещалась в небольшом дипломатике с кодовым замком. Вот эту часть, Воронин в этом был уверен, Иван не показывая никому. А приобрел он этот чемоданчик совсем недавно у прапора, мастера спорта по пистолету, несколько месяцев назад приехавшему, или уволенному (слова Ивана) из ГСВГ — Группы советских войск в Германии. Это был набор для выполнения нашими контрразведчиками самых тайных и щекотливых операций. Применяемые вещества вызывали мгновенную смерть из-за остановки сердца или обширного кровоизлияния в мозг. И так же мгновенно эти вещества разлагались, не оставляя никаких следов. Был человек — и нет его. Есть следствие, но нет причины. Конечно, там находились и вещества, вызывающе смерть через строго определенное количество часов — что являлось неожиданностью для всех, включая самого усопшего.
Этот набор Иван показывал Воронину только одни раз, наверняка и сам не зная особенностей всех этих ампулок, шприц-тюбиков и просто шприцев, патронов с полупрозрачными пулями и с разнообразной маркировкой на гильзах, и просто патронов, внешне не отличимых от боеприпасов нескольких армий. Стоил этот чемоданчик Мартяшкину не дешево, как он сказал, дороже "Жигуля". Как раз во время последнего отпуска Ивана в том же самом городке, где его семья обосновалась после увольнения в запас отца, умерла его любимая тетка. И Ивану достался в наследство небольшой потрепанный школьный портфельчик. Он был набит монетами. В грязных мешочках, в замусоленных тряпочках, в разнообразных лоскутках, рассыпающихся от дряхлости. Наряду с обычным мусором сталинских, хрущевских и брежневских времен там были действительно ценные вещи. Иван показывал дирхем, дублон, талер и несколько византийских монет, а также мешочек с царским золотом. Воронин с интересом всматривался в увиденные в первый раз невзрачные монеты, имеющие такую ценность. И всё это ушло в обмен на дипломат с кодовым замком. Воронин сказал, что иметь такую вещь при себе хуже, чем атомную бомбу, но Иван ответил, что приобрел её с целью перепродажи с большим наваром, только надо знать, кому и как его перепродать, иначе можно остаться не только без рук, но и без головы.
Но продать чемоданчик он не успел, ибо грянула катастрофа. В тот год Иван ездил в отпуск в апреле. Вначале он был очень доволен, весел и много рассказывал о своей семье, но летом что-то случилось, и Иван стал хмурым и неразговорчивым, что-то его угнетало. 4 августа Воронин уходил на дежурство с утра. Было раннее воскресное утро, около восьми часов, Иван лежал, закутавшись в одеяло, отвернувшись к стене. Странно, ведь обычно в это время он уже делая зарядку в Лесном городке.
Воронин вполголоса сказал:
— Ну, я пошел.
Иван буркнул в ответ что-то невнятное.
Когда вечером после дежурства Воронин, открыв дверь в комнату своим ключом, вошел, то увидел, что Иван сидит на стуле за столом спиной к двери, положив голову на руки. Перед ним стояла пустая бутылка из-под водки. "Накушался!" — подумал Воронин. Подойдя ближе, он через плечо Ивана увидел на столе бумаги. Это была телеграмма: "Умерла Иринка. Похороны пятого. Срочно выезжай. Папа. Мама". Рядом лежало письмо, видимо, пришедшее намного раньше, ибо оно было потертым на сгибах и немного помятым. Воронин прочитал подчеркнутые слова: девственна, беременна. Ещё он увидел на столе мелкие стекляшки, вроде бы раздавленную ампулу и, обернувшись, заметил торчащий из-под подушки знакомый чемоданчик. Он застыл на мгновение, потому что у него перехватило дыхание, затем хотел броситься к двери. Но форточка была открыта, и он понял, что если бы было опасно находиться в комнате до сих пор, то бежать было бы уже поздно. Потом подошёл к Ивану и потрогал его за тяжёлое застывшее плечо. Всё было ясно.
Воронин быстро засунул в пластиковый пакет дипломат, смёл туда же газетой со стола стекляшки, подумав, добавил к ним и письмо. Во второй пакет он сложил из Иванова чемодана, стоявшего в платяном шкафу, все банки и высыпал туда же россыпь патронов.
Быстрым шагом пройдя в Лесной городок, пакет с патронами он спрятал в тайник, который заметил за несколько дней до этого, а другой пакет со злополучным чемоданчиком и письмом, положив в него увесистый булыжник и связав подвернувшимся под руку куском ржавой проволоки, зашвырнул в Рыжовский пруд, под дамбу, в самое глубокое место. Он не знал в тот момент, все ли делал правильно, но вот так тогда получилось. Впоследствии этот ингредиент сыграл свою роковую роль в зарождении Существа.
Потом Воронин пошёл на квартиру к командиру части и рассказал ему о том, что он увидел в комнате, придя с дежурства, конечно, не упоминая ни о дипломате, ни о патронах. Командир, глухо покашливая, несколько раз прошелся по комнате, затем сказал:
— Иди в кабинет начальника штаба, я ему сейчас позвоню, чтобы он туда пришёл, и подробно все изложи на бумаге. Иди!
Когда Воронин почти через час вернулся в общагу, там уже были командир, полковой врач Константиныч и, естественно, особист, который тут же увел Воронина на кухню, заставив всё ещё раз рассказать. И потом сказал:
— Найди в общаге свободную кровать, кто-нибудь обязательно или в отпуске, или в командировке, или на дежурстве. Будешь пока там спать, а мы тут пока поработаем, потом опечатаем. Пока из части — никуда. Может быть, понадобишься.
Через два дня приехал отец Ивана Василий Николаевич, а ещё через два дня, когда его сына после прощания погрузили на выделенную машину вместе с оградкой и надгробьем на могилу, срочно сваренными полковыми умельцами, он зашел к Воронину:
— Послушай, Володя, я уверен, что ты знаешь обо всём этом, чем я услышал здесь и чем я понимаю. Не мог Иван умереть от одной бутылки водки, не такое у него было сердце. Он, когда был последний раз в отпуске, очень хорошо о тебе отзывался. Говорил, как повезло, что у него такой друг. Ты должен понять, как тяжело мне, когда за три дня пришлось потерять и дочку, и сына. И как Иринка могла в таком лягушатнике потонуть, его же переплюнуть можно! И Иван сразу же! Я ведь прошел всю войну, видел смерть в разных обликах и много раз, так что должен понять, должен выдержать то, что ты мне объяснишь. Что, ничего не знаешь? И ничего не скажешь? Ну, так не дай Бог тебе в такую ситуацию попасть. — И он, тяжело подволакивая ноги, побрёл к двери. — А кстати, у Ивана было золотишко. Не знаешь? Ну, так Бог тебе судья.
Василий Николаевич, не оглядываясь, не поднимая глаз, медленно затворил за собой дверь.
И вот этот клад, память об Иване Мартяшкине, достал Воронин сейчас. Он нашел девятимиллиметровый патрон, а всё остальное спрятал на старое место. Долго перекатывал между пальцами смертоносный кусочек металла, а потом решительно зарядил пистолет и спустил курок. Щёлк! Осечка! Потом прицелился в можжевеловый скелет. Раздался выстрел, от скульптуры полетели куски, заклубилась пыль. Опять заложило уши. Все-таки "Макаров" в замкнутом пространстве или там, где со всех сторон отражается звук, здорово грохает, не то, что в тире — такой мягкий, вежливый хлопок.
Не успел пройти звон в ушах, как послышался хруст веток, чьи-то торопливые шаги, и на грудь Воронину бросилось задыхающееся, сопливое чудо — его сын Гришка. Не успев отдышаться, прижав мокрую щеку к груди отца, он торопливо залопотал:
— Пап, ты не попал? Ну и правильно, не надо стрелять белочек, их жалко! Я ведь вчера вечером просто так сказал, не подумав, что мне мопед хочется. Ничего мне не надо, лишь бы было всё нормально. Я сегодня утром ждал-ждал тебя, и уснул. И тут сразу же во сне Андрюшку увидел. Он оказал, чтобы я бегом бежал в Лесной городок, на наше место, и сказал тебе, чтобы ты не стрелял. Ты не сердишься на меня, пап?
Воронин сначала прижался щекой к мокрой, потной голове сына, потом подул на его макушку, прижался к ней губами и глубоко-глубоко вдохнул родной запах.
Постепенно Гриша успокоился. Перестало бешено колотиться сердце, как у загнанного зайчонка. Потом он хитренько посмотрел снизу вверх на отца одним глазом.
— Ты не сердишься, пап? И не будешь на меня сердиться?
— Это ты о чём?
— Подожди здесь. Я быстро. — И бросился в кусты. Вернулся он через минуту, таща за одну лямку вещмешок.
— Вот это я обменял на наши монетки.
Было у них с десяток советских серебряных полтинников двадцатых годов, да немного дал в свое время Иван — Николаевский рубль и несколько штук серебряной мелочи. Григорий вытащил из мешка сапёрную лопатку, небольшой топорик в чехле, фонарик и к нему еще пару батареек, моток бечёвки, фляжку с водой и маленький пакетик с десятком карамелек. Воронин сразу понял, что к чему.
Несколько дней назад он обмолвился сыну, что должен быта подземный ход — кабельный канал на огневую позицию, как раз в том месте, на которое сейчас наползла Сфера.
— Вот, папа! Пойдем Андрюшку спасать?
— Ну, хорошо. Попробуем...
Они быстро прошли по тропинке к разрушенной станции и через разрывы в проволочном ограждении вышли на антенный павильон. Немного сбоку от него, рядом с бетонной дорогой, Воронин подошел к металлическому листу, выкрашенному в зелёный цвет, и сдвинул его в сторону. Под ним была крышка люка с навешенным на петли замком. После двух-трёх ударов обухом топора замок отскочил, и Воронин поднял крышку. Показались металлические ступеньки, ведущие вниз, в темноту.
— Вот! Не страшно, сын? Нет? Ну, пошли!
Воронин включил фонарик и по ступенькам спустился в люк. 0н попал в маленькую комнату, посветил по стенам, нашел выключатель и зажег небольшой светильник на стене, закрытый плотным, пыльным стеклом. За отцом вниз спустился и сын. Воронин поднялся наверх, взял рюкзак и опустил за собой крышку люка.
— А если нас кто-нибудь закроет сверху, то как мы выберемся? — изменившимся голосом спросил Гришка.
— Не боись. Здесь выходы во все стороны. Вот этот коридор — на электроподстанцию, этот — к связистам, в линейный зал, этот — на командный пункт. А нам нужен вот этот. — И Воронин подошёл к квадратному проёму в стенах комнатки, повернул рубильник на правой стенке. Засветился ряд тусклых огоньков, уходящих вдаль.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |