— Сначала хотели, да потом расхотели. Уж больно любопытные экземпляры попались. Урод, которого сначала приняли за простого смертного, оказался интуитивным магом, он убил волшебника, пытавшегося его схватить, и еще два десятка простых солдат, просто ударив в них сырой силой, при этом используя резонанс2.
# # 2 Редкое явление, возникающее между волшебниками-близнецами. Творя заклинания в резонансе, они способны многократно усиливать их эффективность (в случае боевой магии — разрушительную силу).
— Невероятно. Неужели брат-близнец...
— Поглощенный им в утробе матери, способен входить в состояние резонанса со своим большим братцем. Получилось, что Дектро — два волшебника в одном теле, и он способен резонировать.
— Невероятно, — повторил Тобиус. — А что второй?
— Ибехей Поработитель своих близнецов в материнской утробе не глотал, но мразь это такая, что Дектро ангелом покажется. Слышал когда-нибудь о магической школе Бейш-Кувара?
— Нет, ваше могущество.
— И не странно — это крошечная школа, расположенная в Зелосе. Слышал о таком городе?
— Вот о Зелосе — да, читал. Сердце работорговли всего Хвостового архипелага, великий город, выстроенный древними владыками слаан на костях рабов.
— Я бывал там, — сказал Талбот, — снаружи Зелос кажется величественным, но когда поймешь, чем он дышит, возникает желание стереть этот город с лица Валемара и поскорее забыть. Так вот, Бейш-Кувара — это школа, в которую со всего архипелага свозят детей, имеющих склонность к магии Разума. Школа маленькая, но очень влиятельная, в ней из молодых адептов делают мастеров ментального подавления, чудовищ, способных управлять умами, в одиночку подавлять бунты, превращая свободные личности в послушных и верных рабов. Воспитанники Бейш-Кувары в огромной цене у королей-купцов, занимающихся куплей и продажей разумного товара.
— Понятно, Ибехей — выходец из этой школы. Он проник в Сердцевину и использовал ее энергетический контур, чтобы добраться до разума всех волшебников, находившихся в башне Гильдхолла. Примерно каждый пятый был способен противостоять воздействию, но остальные принялись убивать друг друга.
— Им повезло, что в это время случился ты.
— Мы, — все-таки поправил Тобиус. — Меня сопровождали некромант из местных и одн... один из гвардейцев короля. Учитывая то, что в Сердцевине было опасно пользоваться боевыми заклинаниями, мы неплохо справились с преступниками. Жаль, что они сбежали.
Восстановилось непродолжительное молчание, нарушенное Талботом Гневливым.
— Что ты недоговариваешь, Тобиус?
— Я не недоговариваю. Просто размышляю, стоит ли обременять вас всякой ерундой.
Тобиус как можно короче описал происшествие со Штербеном и обмолвился парой слов о своем нынешнем состоянии, подытожив тем, что вскоре приведет себя в порядок.
— Любопытно, — только и ответил архимаг. — Что ж, я сообщу милорду некоторые новые подробности. Мы прибудем на свадьбу по реке, и если тому не воспрепятствуют твои обязанности, встреть нас.
Существовать без зрения было не очень сложно, Тобиус в точности помнил расположение всех предметов в своих покоях, а прочие его чувства так обострились, что он даже смог вернуться к тренировкам. Конечно, размахивая боевым шестом вслепую, можно было расколошматить много предметов мебели и интерьера, но со временем движения приобрели филигранность, а хрупких вещей вокруг стало меньше, и каждая следующая тренировка имела больше шансов пройти бесшумно.
В очередной раз из медитативного состояния его вывело прикосновение движущегося воздуха к коже, когда открылась дверь. Тобиус вернулся в полное сознание, и левая рука под одеялом сжала рукоятку ритуального ножа. На протяжении пяти дней в одно и то же время служанки приносили ему подносы с едой. Раз за разом одни и те же женщины, которых он знал по запаху, звуку шагов, голосам и даже по именам, приходили, чтобы накормить его, и это все равно не являлось причиной расслабиться и потерять бдительность. Тобиус прислушался, но не узнал шагов. Тогда он принюхался и задумался — может ли женщина, не пользующаяся благовоньями, пахнуть так приятно, либо этот едва слышимый запах пота 'подслащают' феромоны?
— Здравствуй, Райла, я чувствую твой запах.
— И чем от меня пахнет?
— Женщиной. — Волшебник нескромно усмехнулся, садясь на кровати. — Что привело тебя сюда?
Она медлила.
— А ты... ты так и будешь сидеть с повязкой на глазах, Седой?
Тобиус ничего на это не ответил, он ждал, и гостья это поняла.
— Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что спас мне жизнь тогда...
— Ерунда, — спокойно опроверг он, — ты не дала зарубить меня, я не дал вскипятить кровь тебе. Мы квиты, не за что благодарить. Что привело тебя сюда?
— Я уже сказала...
Он лишь хмыкнул.
— Еще я хотела передать тебе то, что Годлумтакари сказал мне тогда, когда мы нашли его. Когда направлялся к вершине башни, он случайно увидел двоих с отрядом хобгоблинов. Одного из них он узнал — тот нес в руке плеть...
— Ибехей Поработитель, знаю. Если Годлумтакари был рабом-гладиатором в Аримеаде, наверняка он повидал таких, как этот Ибехей. Едва ли тот мог испытывать на холлофаре свои умения, но рабы патологически ненавидят надзирателей, верно?
Ему было приятно слышать ее дыхание, волнующий и взволнованный, самую малость хрипловатый голос.
— Не все, но большинство.
— Хватит выдумывать причины, я знаю, почему ты пришла, — очень спокойно и даже с неожиданной мягкостью проговорил волшебник, — ты боишься.
Она медлила, пока не собралась с силами и не выдала:
— Кого это? Тебя, что ли, Седой?
— Возможно, и меня, но в первую очередь себя саму. Давай, Райла, задай вопрос, который пляшет колобенку на кончике твоего языка.
— Курва, — выдохнула она сквозь стиснутые зубы. — Поклянись именем Господа, что ты не... ты не...
— Что я не использую на тебе никаких приворотных чар, — закончил он, — так?
— Да, — несколько даже обиженно и тонко воскликнула мечница.
— Я сделаю лучше. Клянусь именем Джассара Ансафаруса, что не дурманю твою голову какими-либо чарами или зельями. А теперь ты поклянись именем Господа-Кузнеца, что не творишь надо мной никакой приворотной волшбы.
— Что?!
Тобиус почувствовал, как искренне она вскинулась, и улыбнулся.
— Сядь. Успокойся.
Ей пришлось подчиниться, потому что когда маг говорит таким тоном, подчиняются даже горы.
— Ты когда-нибудь испытывала несчастную любовь?
— Несчастную? Что за вопрос?
— Вопрос, который задал я. Тебя когда-нибудь привлекал мужчина, который бы не отвечал взаимностью?
— У меня было немного...
— Я не об этом спросил.
— Тогда нет. Я умею нравиться.
— Вот именно, умеешь. Тебе часто везло в азартных играх?
— Я мало играю... но обычно выигрываю.
— Бывало ли так, что ты предупреждала кого-то о том, что вскоре начнутся неприятности, и... о боже, тебя за это назвали Вороной? Потому что ты...
— Каркаю, — закончила она вместо него, — да. Это правда, и о ней знают все. В гвардии ко мне прислушиваются, считают, что у меня хорошее чутье на засады. Что? Что ты так скалишься, Седой?
— Люблю быть правым.
— А кто не любит? Хватит, говори!
— Я думаю, — осторожно послушался он, — что у тебя в роду были ведьмы. А то и вовсе йегга1 затесалась.
# # 1 Она же 'яга', старинный термин с расплывчатым понятием. Изначально — титул верховной ведьмы, королевы шабаша; затем, в культуре Шехвера и Димориса — просто наименование любой ведьмы; затем, благодаря фольклору, особое чудовище-людоед из сказок, похищающее и поедающее непослушных детей. Тобиус подразумевает именно изначальное значение термина.
Тобиус ощутил ее страх и возмущение. Он пожил в стране, напрямую подчиненной Святому Престолу, достаточно долго, чтобы понять, с какой настороженностью тамошние люди относятся к носителям Дара. Лицензированные и патентованные маги пользовались уважением, но не любовью, а ведьмы, за которыми по сей день охотилась Инвестигация, и вовсе внушали ужас. Мало кто захотел бы быть заподозренным в родстве с одной из них.
— Конечно, нет!
— Прими совет от того, кого учили беседовать с псами Святой Церкви, — если когда-нибудь этот вопрос задаст тебе инвестигатор, пожалуйста, скажи просто 'нет'. 'Конечно' заставит инвестигатора немедленно усомниться в твоей искренности. Мать? Бабка? Прабабка?
— Говорю же, нет!
— Ну, мало ли. Сама ты на ведьму не похожа, Дара нет, однако ведьмы редко оставляют совершенно обычное потомство, особенно если практиковали свою дикую магию во время беременности, а уж если ребенок был зачат на шабаше, да еще и не от человека, то может родиться ведьмак2...
# # 2 Одна из разновидностей камбиона (человека с душой демона или демона с душой человека), зачатого потусторонними силами (как правило, языческими духами или божками) и выношенного смертной женщиной. Ведьмаки рождаются с сильным даром к интуитивной магии, обладают властью над силами дикой природы, нежитью и нечистью.
— Заткнись! Заткнись! Заткнись!
Он послушно замолчал, давая Райле время, которого, стоит признать, ей понадобилось меньше, чем могло бы понадобиться кому-то с более слабым ментальным полем.
— Хочешь сказать, что я какая-то ненормальная? — спросила она наконец.
— Если ты родилась и росла в Шехвере, ты знаешь, что я хочу сказать, пани Балекас. И самая простая женщина может оказаться обаятельной, везучей и прозорливой, не обязательно для этого быть в родстве с ведьмой. Но с другой стороны... страсти. Ведьмы живут страстями, желаниями, чувствами, а не разумом. Дикая магия наделяет их сильным необузданным нравом, который передается по наследству дочерям, внучкам, правнучкам. Если я правильно угадал, ты, возможно, ворожея.
Последнее слово они произнесли вместе, и Тобиус уверился в том, что она не знала.
— Это относительно легко проверить, если хочешь.
— Да уж хочу, не сомневайся!
Волшебник негромко позвал:
— Лаухальганда.
Его сумка, лежавшая на кресле, зашевелилась, и из нее появился черный мячик, который пружинисто соскочил на пол и покатился к ложу. Однако когда Тобиус попытался его взять, Лаухальганда неожиданно громко зашипел, после чего запрыгнул к Райле на руки.
— Хм. Обычно он не так доброжелателен к чужакам... хотя красивые женщины привлекают его.
— А что он вообще такое? — спросила она, поглаживая мурчавший мячик между ушами.
— Никто не знает. То есть вообще никто, возможно, во всем мире. Я нашел его в библиотеке Академии, и даже архивариус не смог ответить на вопрос — что он такое? Лаухальганда, карты, пожалуйста. Лаухальганда, карты.
Компаньон окатил мага волной презрения и клацнул зубами, заявляя, что ничего ему не даст. Обескураженный Тобиус приоткрыл рот в изумлении и даже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы начать скандал, но неожиданно ласковая просьба Райлы возымела действие. Поворчав немного, существо раскрыло широченный рот и высунуло длинный розовый язык, на кончике которого балансировал сверток. Внутри лежала колода пятиугольных карт для игры в торжок, старых, потертых и безбожно крапленых, но все равно снабженных цветными рисунками. Когда-то Тобиус просто выиграл эту колоду, после чего промаркировал все рубашки тайнописными знаками, видимыми лишь глазу волшебника.
— Как известно, игральные карты не подходят для гадания, они лгут, но мы поступим проще. Гадала когда-нибудь?
Колода пустилась в зачаровывающий пляс, крутясь между пальцами и изящно тасуясь, — с картами Тобиус всегда был очень хорош. Он не назвал бы себя азартным игроком, но карточные игры знал и хорошо умел выигрывать, чем и кормился некоторое время после выпуска из Академии. Еще он умел виртуозно тасовать карты и даже показывать карточные фокусы, чего, впрочем, никогда не делал, ибо для волшебника это являлось одним из позорнейших занятий. Аккуратные пентагоны плясали, то разделяясь на две ополовиненные колоды, синхронно кружившиеся в пальцах каждой руки, то вновь с приятным шелестом объединяясь в одну, чтобы перелететь по воздуху туда-сюда и вновь разделиться. То, что его глаза были закрыты, ничуть не мешало волшебнику проводить свои манипуляции.
— Гадала когда-нибудь? — повторил он низким спокойным голосом.
— Нет, — с некоторым усилием ответила Райла, завороженно следившая за танцем карт.
— Неужели? — все так же продолжил маг. — Девицы обожают устраивать гадания на суженого, разве нет? Расскажи мне.
— У меня не было времени заниматься такими глупостями, — хрипловато отозвалась мечница. — Когда умерла мать, мне было тринадцать, надо было вести хозяйство. Тяжело, не до ерунды. На лавках сидели сводные братья, трое, всех накорми, всех обстирай, дом убери, корову подои, и так изо дня в день, от утренних сумерек до вечерних. А еще пряжу прясть, одежку шить... Все бы ничего, да отчим стал пить. Он неплохой был, мать любил и женился, хотя с ней и меня пришлось брать, лишний рот, не родной. Но он взял, и кормил, и не обижал, но когда мать от грудной болезни померла, запил. Стал приползать домой ночью, не человек — животное, мычит, дичится, а мне его до кровати тащить, раздевать, одеялом укрывать. Спьяну он меня матери именем звал, похожи мы с лица. Смотрел на меня, а видел ее, к себе тянул, груди ее у меня искал, насилу отбивалась. Однажды сил не хватило. Тогда я не то что сейчас была, тощая девчонка четырнадцати лет. Когда отчим захрапел, я кое-как из-под него вылезла, слезы и кровь утерла, собрала узелок и по ночи из дому убежала. Не понимала, дурында, что есть в мире вещи хуже ласк пьяного мужика. Много, много хуже. Ходила по дорогам с бродягами-попрошайками, прислуживала в разных кормильнях, шинках, и даже в одном замке прачкой была. Но отовсюду приходилось убегать, потому что везде для девки одна и та же судьба уготована — везде пытаются нагнуть и поиметь. Однажды прибилась к обозу, который ехал следом за отрядом бреоникийских наемников. Тогда в Сарвасте что-то неспокойно было. Года два с ними провела, пока они то одному хозяину служили, то другому, а потом и вовсе под знамена Гильвиорского ордена подались, с хобгоблинами воевать отправились. Часто после боя выносила раненых к лазарету, ну и мародерствовала, конечно. Однажды, когда подружки мои, подбирая и без того короткие юбки1, вспарывали тайники на солдатских поясах и за другим добром охотились, я подняла с земли меч. Не просто меч, а фламберг, огромный, тяжелый, мой. Я тогда подумала, что с таким мечом даже девка сможет стать себе хозяйкой. Подружки только посмеялись, а я взяла и потащила меч. Потом один бравый офицер попытался у меня его отнять, а я ему чуть голову не снесла, заодно себе руки из плеч едва не вырвав. Упросила одного мечника взяться за мое обучение, он и взялся, днем учил меня, а ночью я с ним спала. Вполне справедливо, я была довольна. Со временем приноровилась, раздобыла доспехи впору и стала проситься в отряд. Офицеры долго смеялись. Но однажды сама вышла в поле, без разрешения, без оплаты. Выжила, убила двоих и выжила. И в следующий раз, и в другой. Кровищей и разрубленными телами меня уже было не пронять, а с мечом я чувствовала, что живу, что я себе хозяйка. В одном бою отряд получил большие потери, нужно было пополнять ряды как можно скорее, и надо мной уже не смеялись. Следующие годы я рубилась наравне со всеми и веселилась наравне со всеми. Приятно было еще и то, что мне не приходилось отдавать жалованье маркитанткам, многие мне самой готовы были платить за любовь, а я могла выбирать кого захочу. Продвинулась по службе, стала лейтенантом, получила в подчинение три десятка таких же рубак, так и жила. А однажды к нам заявились люди с большими деньгами и сказали, что Радовану Карапсуа, единственному законному королю Ридена, нужно так много мечей и мушкетов, сколько можно найти. И мы пошли, и мы начали воевать за Радована против его родственничков. Довольно быстро меня выделили из общего числа наемников и предложили особую работу — защищать короля, стать частью его личной гвардии. Огромные деньги и новые латы, черные, из нуагримга. За такие доспехи можно купить замок с землями, а они предложили их мне и сказали — если отслужу пятнадцать лет, смогу забрать себе, это за вычетом жалования. Я не раздумывала, поклялась в верности, подписала договор — и гномы из Стальной Артели сняли с меня мерки. Начав новую службу, я познакомилась с остальными такими же отобранными. Черная полусотня, самые разномастные и опытные головорезы, нанятые чуть ли не со всех концов Вестеррайха, латники, конники, лазутчики, фехтовальщики, стрелки. Там я и познакомилась с Октавианом, личным советником, магом, особой, приближенной к еще не коронованному королю. Он был такой... милый, совсем не как те быки, с которыми я делила битвы на бранном поле и в кровати. Такой трогательный, добрый. Этот курвин сын подарил мне букет полевых цветов — первый букет, который мне подарили в жизни. И руку поцеловал. Мою руку, коротая убила столько людей и на которой корка сухой крови стала как вторая кожа... он поцеловал мне руку!
