Шираэн шмыгнула носом, приняла от Кельвина платок, чтобы стереть потекшую тушь, и кивнула.
— Я помогу тебе, Серый Мотылек. Говори, что надо?
— Спасибо. Я нашел один усыпленный стационарный портал, который, по сути, есть артефакт. Моих умений слишком мало, чтобы пробудить его и вскрыть координаты...
— Показывай, посмотрим, что можно сделать.
Маэкарн Пятый Зельцбург, носивший официальный титул Щедрый, проснулся посреди ночи от чувства жжения у себя на носу и от красноватого света, что упорно проникал под смеженные веки. Открыв глаза, он долго моргал, пытаясь понять, что же это он видит, но не смог этого сделать пока маленький светлячок, распространявший вокруг тревожное красное свечение, не покинул насиженного места и не полетел по королевской опочивальне.
Рядом тихо посапывала жена, которую Маэкарн не хотел будить, а потому как мог осторожно слез с ложа и коснулся зачарованного подсвечника. Вспыхнувший неяркий свет одинокой свечи выхватил фигуру в сером плаще, стоявшую в пяти шагах, но прежде чем король успел возопить и прежде чем выроненный подсвечник бесшумно упал на толстый ковер, холодная твердая рука закрыла Маэкарну рот.
— Гвардия и слуги не проснутся до самого утра, даже если над ними будут палить пушки, но если все же попытаешься позвать на помощь, я сверну королеве Сельмаре шею. Ты понимаешь?
Зажатый в тисках ужаса, со слабым сердцем, судорожно колотящимся в груди, Маэкарн Зельцбург все же нашел силы потрясти головой.
— Хорошо, — сказала темнота, — я жду тебя в твоем кабинете, не задерживайся и не глупи.
Едва слышно приоткрылась и вновь закрылась дверь, король остался один. Первый же порыв вырваться из опочивальни, вопя о помощи, был безжалостно подавлен. Король был слишком хорошо осведомлен и слишком умен, чтобы заподозрить позднего гостя в блефе, а рядом мирным сном спала королева, свет его очей, услада сердца, женщина, которую он любил, и мысль о причинении вреда которой внушала ему ужас более великий, чем тот, что явился без спроса этой ночью.
Подняв подсвечник, Маэкарн неспешно покинул опочивальню и зашаркал по коридорам той части Лерьезаля, что называлась Большими королевскими покоями. Он не встретил ни гвардейцев, которым было положено охранять сон монарха в ночную пору, ни слуг, что ждали звона золотого колокольчика, коль их господину чего-то восхочется посреди ночи. Эта часть дворца будто вымерла, и трусливое желание бежать прочь, оглашая дворец призывами о помощи, вновь подало голос. Нет, Маэкарн знал, что такое возможно, и он готов был с достоинством пройти путь до конца.
Дверь в кабинет была приоткрыта, но внутри царил мрак. Дверь на веранду внутреннего сада тоже была открыта, и через нее проникали порывы по-осеннему промозглого ветра, от которых у монарха задрожали поджилки. Поставив подсвечник на стол, он закрыл дверь, а обернувшись, нащупал на том месте бокал вина. Вокруг царил мрак, разгоняемый лишь парой горящих янтарным пламенем глаз.
— Последняя выпивка перед смертью? — почти недрогнувшим голосом спросил Маэкарн.
— Увидим, — ответил Тобиус.
— Можно я присяду?
— Это ваш кабинет, экселлент, устаивайтесь как вам удобно.
Король на ощупь добрался до своего кресла, сел, немного перевел дух и отпил вина.
— Отлично. Теперь можно и умереть.
— Не стоит торопиться. Я хотел бы поговорить с вами.
— О чем же?
— В основном о политике. Мне кое-что неясно, надеюсь, вы это исправите.
— Что ж, я постараюсь быть откровенным на пороге смерти.
— Благодарю, экселлент. Райла Балекас.
— Что?
— Райла Балекас, женщина-мечник из личной гвардии короля Радована, которую обвинили в убийстве ее возлюбленного Октавиана Риденского и которая исчезла в ночь его смерти.
— Ах, эта мадемуазель! Да, и что с ней?
— Как она оказалась в застенках под особняком Паскаля Мерата?
— М-м, — король задумался, — полагаю, что Мерат ее туда поместил.
— Что вы знаете о ней?
— Немногим более того, что вы сами только что сказали, мэтр. Но думаю, вам интересны обстоятельства? Мне известно, что ее руками был убит Октавиан, но без подробностей. Эту операцию спланировали и провели люди Второго Учителя, моим же агентам нужно было лишь принять подконтрольную на тот момент чужой воле женщину и тайно вывести из Ридена. Нам следовало сохранить свое участие в тайне от Радована, он был слишком привязан к волшебнику, хотя тот и ставил палки в колеса.
— Мешал в подготовке к войне?
— Именно, — ответил Маэкарн. — Увы, как и Осмольд Дегерок, Октавиан Риденский должен был либо подчиниться воле сюзерена, либо умереть. Он же постоянно отговаривал Радована от союза с Архаддиром против Марахога.
'Король неправ. Ласточка не виновата'. Тобиус вспомнил последние слова придворного мага и взглянул на них иначе. Сначала он думал, что Октавиан оправдывал свою возлюбленную, Ворону, которая для него была Ласточкой. Он думал, что умиравший опровергал неизбежное обвинение Райлы в его смерти. Да, Ласточка оказалась невиновата в итоге, но король был неправ по другой причине.
— Понятно. Вы знаете, что случилось с Райлой Балекас после того, как ею воспользовались для убийства Октавиана Риденского?
— Видимо, она все это время была в заточении. Я, право, не интересовался ее судьбой...
— Да, она была в заточении. Там ее пытали, насиловали, калечили, а потом вновь пытали, насиловали, калечили, и так раз за разом, пока из человека она не превратилась в кус гниющего мяса.
— Господь-Кузнец милостивый! — пробормотал король, впрочем, даже не пытаясь изобразить ужас или скорбь. — Надеюсь, на том свете она обретет покой.
— Райла Балекас жива, и не сомневайтесь, она переживет еще очень многих. Я смогу восстановить ее тело, у меня достаточно навыков и материала для этого.
— Как отрадно слышать! — произнес король.
— Теперь, экселлент, я хотел бы узнать...
— Всенепременно! Но сначала, прошу, утолите мое любопытство, мэтр, ответьте, как вам удалось пробраться в Лерьезаль? Меня убеждали, что защита неприступна, по крайней мере, для мага вашего уровня.
— Однако вы не настолько удивлены и растеряны моим появлением, как если бы оно явилось полнейшей неожиданностью.
— О, оно удивило, клянусь, но... знаете, вы ведь как неизвестное в уравнении, от вас можно ждать всего, чего угодно! Вот я и не исключал действительного варианта развития событий, и, поверьте, я готов принять все, что вы для меня приготовили.
— От вашей готовности ничто не зависит, экселлент, — ответил Тобиус мертвым голосом, — что же до моего проникновения, то я прислал себя тайной почтой.
— Неужели? Как это?
— После побега из-под стражи я нашел в городе своего бывшего напарника Дези де Рахальезу. Отыскал его в одном из притонов, где употребляли красный песок. Он давно и плотно сидел на этом наркотике, как выяснилось моим двойником... впрочем, это ненужные детали. Схватив армадокийца, я пытал его, вызнавая подробности работы тайного почтового сообщения между вами и Паскалем Мератом. После этого мне оставалось лишь должным образом упаковать и оформить посылку от его ведомства в вашу канцелярию. Пометки 'высшая секретность' и 'только для королевского пользования' сделали свое дело.
— Позвольте, что же вы, послали почтой себя?
— Да, — ответил Тобиус. — А точнее, свою книгу заклинаний. Видите ли, я обладаю некоторым количеством утраченных знаний, которые помогли мне, например, создать небольшое потайное измерение внутри моей собственной книги заклинаний. Я пользуюсь им постоянно и даже помещаю туда живых людей по мере необходимости. Оно работает на сплошных парадоксах, но работает. Находясь внутри, я и перебрался во дворец, а с наступлением ночи вернулся в нашу реальность. Труднее всего было точно отсчитать время, ибо выглянуть из книги одним глазком я не мог. Ну, а выбравшись, без труда углубился в систему потайных ходов, в которой обосновались риденские волшебники, скрытно следившие за безопасностью дворца. Обезвредив их, я смог свободно передвигаться по королевским покоям и устранил лишних свидетелей, чтобы нам никто не мешал.
Король долго молчал, переваривая услышанное, пока наконец ему не пришла мысль:
— Постойте-ка, но ведь для того, чтобы отослать мне книгу, вы должны были попасть в обитель Мератов, там все зачарованные печати, да и эту, так называемую биометрику никто не отмен... ох, Мераты у вас?
— Я захватил их прошлой ночью. Вы знали, что между Паскалем и Беатрис Мератами была длительная инцестуальная связь? Когда я явился в их спальню ночью, они совокуплялись, чем несколько меня удивили.
— Увы, среди дворян такое не редкость. Запретное всегда желанно, а они делили ложе со времен нахождения в материнской утробе, так что мне не было резона лезть в это дело, покуда моя разведка находилась в умелых руках.
— Понимаю.
— А они... уже мертвы?
— Нет, — ответил Тобиус, — они живы. И будут оставаться живыми еще очень долго. По сути, я вообще не собираюсь их убивать.
— Надо же, мне показалось, что случившееся с несчастной... этой...
— Райлой Балекас.
— Да, мне показалось, то, что сделали с ней неугомонные двойняшки, вас огорчило.
— Когда обнаружил Райлу, я, наверное, едва не сошел с ума от ужаса и боли. Она некоторым образом мне дорога, и то, как с ней поступили... уверяю, они заплатят сполна.
— Верю, верю...
— Что же до вас, экселлент, то тут я еще не решил. Мне непонятны ваши мотивы.
— Хотите знать, зачем мне война?
— Вы говорили, что война — это ход банкрота.
— И не отказываюсь от своих слов. Казна Архаддира не исхудала, ибо недаром меня считают самым богатым человеком в Вестеррайхе, денежки я считать и беречь умею.
— Тогда зачем вы устроили все это?
— Ну, — Маэкарн шмыгнул носом, — тут дело скорее семейное, нежели политическое. Видите ли, мэтр, у меня есть два замечательных сына. Но только одно королевство. Но два сына. Но одно королевство. Улавливаете мысль?
— Вы боитесь, что Брудас пойдет против Церцериона, когда настанет время делить наследство.
— Я не просто боюсь, я в ужасе от самой мысли! Оба моих мальчика умны, сильны и амбициозны, и как только я умру, дворянство разделится на две половины, дабы стравить их друг с другом. Мой отец передал мне страну на грани гражданской войны, которая все же случилась и в которой я все же победил. Архаддир моим потом и кровью пришел к процветанию, я не могу позволить ему погибнуть вместе со мной. Наследие, мэтр Тобиус, именно наследие определяет место человека в истории.
— И поэтому вы решили вот так вот взять и завоевать для Брудаса отдельную страну, дабы ему не было обидно и они с братом жили в мире.
— Да, именно так. Не мог я противиться воле отцовского сердца, не мог...
— Значит, — свистящим шепотом заключил волшебник, — ради того, чтобы ваши сыновья не разругались, вот-вот начнется война, в которой погибнут, быть может, тысячи, если не десятки тысяч чужих сыновей, а также братьев и отцов? Я верно понимаю?
— Да, звучит и выглядит паршиво... паршиво оно и есть, но поймите и вы меня, я — отец, а еще я — король. Будучи политиком, ты волей-неволей учишься принимать тяжелейшие, а порой и просто страшные решения. Это отдаляет тебя от обычных норм и понятий человечности...
— Я знаю многое о потере человечности, поверьте.
— Верю.
— А что ваш союзник, король Радован, он понимает, что творит?
— Понимает ли? — усмехнулся Маэкарн Зельцбург. — Разумеется. Он искусно нагнетал напряжение в своей стране, готовил войска к завоеваниям. Авангардом его наступательной операции будут полки ильжберитских фанатиков, которые уже давно и упорно тренируются в своей провинции, наращивают потенциал в живой силе и вооружаются тем, что он им поставляет. Радован молод, умен, дерзок и амбициозен, он жаждет построить ни много, ни мало, свою империю.
— А ваши планы на будущее Марахога ему известны?
— Думаю, он догадывается о моих планах, как я догадываюсь о его. В итоге преуспеет тот, на чьей стороне окажется наш третий, м-м... соучастник.
— Шивариус.
— Да, Второй Учитель. Я уверен, что и Радован Багряный надеется перетянуть на себя благосклонность великого ренегата, и до последнего времени мне хотелось иметь на руках козырь в виде черновика и шкатулки, но, видно, не судьба. Да и сама моя жизнь уже ничего не значит, так что...
— Ваша смерть остановит военную машину?
— Что? Нет, конечно! — рассмеялся король. — Я так разогнал экономику, готовясь к войне, что даже моя казна опустеет наполовину, если все сейчас отменить! Нет! Генералы знают, что должны делать, дворянство жаждет битвы, а мои сыновья достойно закончат начатое мною дело. Церцерион завоюет для младшего брата страну, и вместе они будут решать будущее Вестеррайха. Мои мальчики любят друг друга настоящей братской любовью, и, достойно обеспечив каждого из них, я спасу свой дом от разорения.
— Ценой гибели других.
— За все надо платить, порой — очень щедро. Но оно того стоит.
— Почему именно меня вы решили использовать для устранения Дегерока?
— Глупый вопрос! Уже не раз было сказано, вы — непредсказуемый знаменатель, мэтр. Само ваше присутствие здесь говорит о том, что вы способны почти на что угодно! Задача по устранению помехи в виде Мистакора была невыполнима, но я пообещал Второму Учителю, что окажу ему помощь, и ваша непредсказуемость мне в этом помогла.
— Шивариус знал, что я работаю на вас?
— Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, то немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.
Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.
— Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?
— Нет, — твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.
— Совсем?
— Нет!
— Совершенно?
— Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!
Внезапно сильный порыв ветра распахнул двери на веранду, и сквозь них в кабинет проник скудный свет месяца, который сверкнул на хищном лезвии штакхорна в руке серого мага.
— Мне не нужно было тысячи 'нет', — глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, — в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.
Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.
— Постойте! Вы что, не убьете меня?!
— Убью? — Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. — Зачем мне вас убивать? Смерть, экселлент, это не наказание, а побег от наказания. Вы дрянной человек, прогнивший изнутри, и я верю, что всю оставшуюся жизнь вы будете вкушать горькие плоды своих дел. Уж поверьте, я сам дрянной человек и я знаю, о чем говорю. Живите дальше и страдайте так, как страдаю я, или как безвинно страдала Райла Балекас. Я не буду настолько милосерден, чтобы вас убивать.
