Пылающий свет зажегся в темноте и потревожил покой, а Тобиус, отказавшийся растворяться, медленно побрел к нему, покидая столь сладкое и манящее убежище. Он преодолел чары Черной Неги.
Он познал боль во многих ее ипостасях. Без ложной скромности он мог сказать, что боль — его старая попутчица и подруга. Она такова для любого, кто по каким-то безумным причинам отказался от покоя либо был лишен его чужой волей. Тобиус прошел сквозь разную боль, он горел, ломал кости, замерзал, истекал кровью, травился ядом, но то, что выпало ему по прибытии в небольшую сферическую комнату, вся поверхность которой состояла из мозаики камней, с сотнями изображенных на них символов, являлось чем-то новым. Десяток невидимых буравчиков, издавая отвратительный визг, принялись вкручиваться в мозг серого магистра, заполняя все его естество новой болью.
Как поведал Лью, именно так, с разрываемым болью мозгом он, Тобиус, должен был изъять из стен этой сферы все нужные знаки, дабы составить несложную фразу, коя послужила бы ключом. При этом Тобиус должен был постоянно, каждую долю секунды полностью и всеобъемлюще представлять себе все литеры, всю фразу, весь ее смысл и все ее звучание. Он должен был проявить предельную концентрацию, пока боль прогрызала его насквозь, и, рыча, брызгая кровью из носа, вдавливая пальцы в скальп, волшебник начал поиск.
Тобиус выискивал глазами нужные знаки, и камни, на которые те были нанесены, покидали сферическую структуру пространства, чтобы зависнуть перед ним. Одна за другой литеры образовывали слова, но стоило волшебнику сбиться, как все рушилось, стены резко придвигались со всех сторон, а размер исходного набора увеличивался за счет уменьшения камней. Количество попыток, таким образом, было ограничено, и в конце неудачника ждала смерть в виде уплотнения до размеров игольного ушка. При этом сжимаемая материя его тела должна была нагреться, что привело бы к взрыву.
После трех неудачных попыток он все же смог призвать на помощь самоотречение, отторжение всего материального, достигаемое через медитацию. Неимоверным усилием, нырнув внутрь себя, отказавшись от тела и боли, разум изъял из стен нужные знаки и выстроил их, полностью осознавая смысл и звучание сакральных слов: 'Iro simpre servitoris estituire'. Чары Головоломки оказались позади.
Каменный мост, идеально прямой и надежный, но такой узкий, что две ступни едва помещались на нем, а под мостом сплошной молочно-белый дым. Падение вниз значило немедленную смерть, но для Тобиуса подобное испытание и испытанием не являлось, ибо он мог проскакать по мосту, исполняя кульбиты, достойные настоящего циркового акробата... Если бы не то, что через секунду после того, как он осознал свое положение, его тело не скрутило жуткой болью, будто все члены, включая голову, решили развернуться в совершенно противоположную сторону. Как сказал Лью, пройти по мосту, пусть и узенькому, смог бы любой дурак, но как это осуществить, если чтобы сделать шаг вперед левой ногой, надо шагнуть назад правой? Чары Мир Наоборот выворачивали восприятие всего и вся, меняли местами верх и низ, перед и зад, лево и право, путали сигналы мозга, превращая даже самого ловкого в существо, не способное ни на что.
Тобиус погиб бы через миг, кабы его не предупредили заранее, а потому он собрал в кулак всю волю и начал движение. Чтобы хоть как-то смотреть вперед, маг пытался заглянуть внутрь собственного черепа, а теряя равновесие, старался не находить центр тяжести, а наоборот, бросался то в одну, то в другую сторону, из-за чего тело его само собой восстанавливало стабильность. Один шаркающий шаг за другим, мучительно медленно и тяжело, проявляя великое терпение, он добрался до противоположного конца моста.
Последнее охранное заклинание должно было стать самым опасным и трудным, ибо про его суть Гаралик не смог поведать ничего.
Они смотрели со всех сторон, являясь искаженными отражениями его собственного 'я' либо друг друга. Зеркала, выстроились стенами коридоров, по которым он брел, заглядывая то в одно, то в другое. И отовсюду смотрели его собственные ипостаси, молодые и старые, красивые и уродливые, такие, каким он хотел бы видеть... ощущать себя, и иные, те, от вида которых он содрогался всем нутром. Самое ужасное в них было то, что все они претендовали на истинность, все имели право на жизнь: юноша с горящими любознательностью глазами, чернявый, с гладким лицом, целеустремленным и живым взглядом; древний старик, в очах которого пылал неугасимый пламень великого магического знания; дышащее огнем чудовище, поменявшее человеческий облик на драконью чешую и крылья. Люди и монстры взирали на него, бредшего мимо, и безмолвно вопрошали о том, чего он никак не мог услышать... пока понимание наконец не пришло.
Будто только того и дожидаясь, меж зеркал пронесся бесплотный шепот:
— Узнай себя. Какое из них принадлежит тебе?
— Никакое, — Тобиус не задумывался ни на миг, — ни одно. Все лгут.
— Уверен? Не обретя истинного себя, ты не покинешь Лабиринта Отражений.
— Лабиринта Лживых Отражений. Те, что пытаются показывать мое прошлое, — лгут, ибо зеркала не показывают прошлого. Те, что показывают будущее, — тем более лгут. Настоящего меня они не предскажут, ибо я не верю в предначертанное, только в то, что решаю сам. Я знаю, что я такое есть, к чему иду и чем стану в будущем, ибо все мои шаги взвешены, и последствия их мне примерно понятны. Единственный настоящий здесь — я, все остальное — ложь.
Когда Тобиус покинул Лабиринт Отражений, он оказался в зале, заполненной сиреневым светом. Стены и свод ее были сделаны из вечного кварца, и солнечные лучи, пробивавшие снаружи, красили все и вся в характерный фиолетовый цвет. Лишь пульсирующий столб великой синевы, в которой вспыхивали проблески бирюзового, не поддавался ему. Ошарашенный маг понял, что попал к Сердцевине Мистакора.
Предметы, хранившиеся в той зале, были самыми разными, яркими и неприметными, знакомыми и не похожими ни на что. Одни сверкали золотом и самоцветами, в то время как иные походили на обугленные куски неизвестного материала, разрушенные механизмы и обломки чего-то большего. Там содержались древние, неповторимые ныне големы; забывшиеся вечным сном, боевые артефакты, применение которых могло стать приговором к сожжению, книги, считавшиеся полностью утерянными или уничтоженными. Тобиус пустился вперед осторожными и тихими шагами, пытаясь искать то единственное, в чем нуждался, — Шкатулку Откровений, способную одолеть любой шифр. И он нашел... пустое место. А именно — мраморную тумбу с табличкой, гласившей: 'Шкатулка Откровений'.
— Какого, рвать твою щучью кормилицу, ахога это значит? — прошептал волшебник, вглядываясь в пустое место, будто пытаясь увидеть невидимое.
Тобиус даже чуть не протянул руку, чтобы пощупать воздух, но одернул себя и, загнав шкурный интерес подальше, направился к предмету миссии. Найти маску было несложно, ведь ее поместили почти в самом центре залы, где она парила возле энергетического потока Сердцевины, окутанная сложнейшей комбинацией магических плетений. Осмольд Дегерок словно возвел вокруг уродливого каменного лика неприступную крепость из магии, способную дать отпор любому посягнувшему на ее целостность. Однако для серого магистра это не являлось препятствием.
Давным-давно, проходя обучение в Академии Ривена, он жил с уверенностью в том, что участь серого мага быть посредственным во всем, а не мастером в чем-то одном. Тобиусу говорили, что он не достигнет успеха, ибо обучать подобных ему никто не умеет и никогда не умел. Тогда серый волшебник и не мечтал стать магистром, он не знал ни о каких драконовых бастардах и не думал, что заклинание Драконьего Дыхания когда-либо пригодится ему. Как же он ошибался.
Вновь складывая пальцы в нужные знаки, произнося словоформулы и сплетая призму инверсии магического потока, он готовился к тому, чтобы изрыгнуть шквал белоснежного пламени — чистую антимагию, которая разрушит защиту и уничтожит злосчастный артефакт. Все следовало сделать с филигранной аккуратностью, дабы не задеть столб Сердцевины и не уничтожить Мистакор.
Белое пламя выметнулось из широко распахнутого рта, прожгло барьер и расплавило камень маски.
Тот же миг башня дрогнула с грохотом раскалывающегося пополам горного массива, а потом со стоном стали рваться невидимые стальные канаты. Мистакор вздрогнул раз, еще раз, и Тобиус покатился по полу вместе со слетавшими с тумб и пьедесталов артефактами. Его чуть не убил упавший терракотовый голем, а потом громыхнул хлопок телепортации, и в хранилище сразу стало тесно — Осмольд Дегерок появился над творившимся хаосом в своем парящем лотосе. Он протянул к Сердцевине толстые руки и голосом, гулким, как эхо подземных бездн, провозгласил сложнейший речитатив. Аметистовая башня, по мере звучания его слов, переставала мелко дрожать и издавать ужасные звуки. Все прекратилось.
— Ты, — верховный маг Архаддира движением пальца вернул все артефакты на свои места, — понимаешь, что ты натворил?
Тобиус Моль, в тот момент особенно остро почувствовавший себя крохотным серым насекомым, не знал, что ответить великану, не мог выдавить из себя и звука.
— Внимание всем, говорит ректор, — голос Дегерока загремел на весь Мистакор, — объявляю немедленную эвакуацию студентов и горожан, Аметистовый университет переходит на осадное положение, всем преподавателям приготовиться к бою!
— Что... ваше могущество, я...
— Тобиус Моль из Ривена. От многих я мог ожидать такого удара, но никак не от тебя. За что ты обрек нас на гибель, юноша?
— Гибель? Какую гибель?! Мне поручили уничтожить артефакт...
— Который держал на себе самую первую и самую прочную линию обороны Мистакора. Заклинание было почти неразрушимым, но для его поддержания требовался постоянный ретранслятор, а ты просто взял и уничтожил его... Что уж теперь яриться, пустое. Я смог связать расползающиеся части плетения, но скоро оно рухнет.
Лотос развернулся и поплыл прочь, к одной из кристаллических стен. Тобиус же, чей мир только что осыпался градом мелких осколков, заставил себя вскочить и броситься следом.
— Ваше могущество, я ничего не понимаю...
— Не сомневаюсь, что это так. Ведь ты не тот, кто решил бы послужить Шивариусу. Думаю, тебя обманом втянули в это. Скажи, как ты прошел через охранные заклинания, Тобиус Моль?
— Я... Ваш помощник Лью...
— Лью Гаралик исчез без вести больше месяца назад, когда я начал подозревать, что он переметнулся под посох Шивариуса. Выходит, я был прав. Это он подготовил тебя к диверсии?
— Он предоставил...
— Ясно. Что ж, тебе пора бежать, Тобиус Моль. Совсем скоро здесь разразится Пекло.
— Но как же... — в растущем отчаянии воскликнул магистр.
— Шивариус всеми силами пытался заставить меня перейти на его сторону или хотя бы отдать ему Шкатулку Откровений. Поняв, что не преуспеет, он наверняка решил ударить изнутри, лишить моллюска раковины. Целая армия ринется сюда, как только его маги смогут пробить бреши в оставшихся защитных полях и провесить порталы. Отдавая тебе Шкатулку Откровений, я надеялся, что ты не только сможешь воспользоваться ею с умом, но и спрячешь подальше от лап нашего архиврага.
Тобиус, бежавший за ректором, споткнулся, упал и отчаянно прокричал с пола:
— Шкатулки Откровений у меня нет и никогда не было! Я надеялся воспользоваться ей сегодня, пробравшись сюда!
Дегерок остановился и резко развернул лотос.
— Этого не может быть!
— Ваше могущество, мне кажется, что либо я схожу с ума, либо мы оба введены в заблуждение! Откуда бы ей взяться у меня?!
— От Октавиана Риденского, разумеется!
— Чт... но... — Тобиус давился возгласами.
— Я поддерживал прочную связь с придворным магом Ридена и через него передал тебе Шкатулку Откровений, так как знал, что ты украл у Шивариуса черновик Джассара. До того ренегат показывал мне эту священную книгу в надежде подкупить перспективами, а после его разоблачения пять лет назад, по тому как рьяно Шивариус искал тебя, я понял, что черновик сменил владельца. Скажи мне, Тобиус Моль, ты точно не получал Шкатулку Откровений?
— Ваше могущество, возможно, Октавиан просто не успел! В день своей гибели он собирался о чем-то со мной переговорить, но не... — Тобиус осекся. Внезапно он вспомнил, как однажды тот упомянул о некоем даре, посланном ему, Тобиусу, но которого он, Тобиус, не получал. Это произошло задолго до смерти Октавиана.
— Я послал Шкатулку Откровений намного раньше, а он пообещал, что ты получишь ее даже прежде, чем покинешь Ривен. Не сходится!
Ректор развернулся и завершил свой путь возле участка стены, ничем не отличавшегося от прочих. Он протянул руку и коснулся сиреневой поверхности, отчего по той расползлись ленты горящих символов, затем нерушимый кварц стал мягким и податливым, пропуская толстые пальцы сквозь себя.
— Мы стали жертвами хитроумной махинации, — произнес Осмольд Дегерок, вытягивая руку обратно, — но нет ни времени, ни смысла рассуждать об этом сейчас.
— Ваше могущество, мэтр... если все так, то меня обманули и использовали ради темного дела. Я должен искупить...
— Не стоит. Тебе следует быть как можно дальше отсюда, когда Шивариус придет.
Метаморфоза произошла очень быстро: рука ректора изменила вид, ее плоть превратилась в блестящий ком розовой слизи, который шмякнулся на пол, после чего отпавшая кисть восстановилась в прежнем виде, а слизь, что упала, вытянулась и приняла очертания человеческого тела.
— Не удивляйся так, Тобиус, это существо — все еще часть меня. Оно позаботится о том, чтобы ты ушел живым.
— Я? Ушел? А вы?
— Я выступлю против Шивариуса и постараюсь его убить. Вот, взгляни.
В правой ладони архимага лежало нечто необычное, нечто походившее на крупное каменное яйцо, снабженное снизу высокой ножкой,словно у винного кубка.
— Ты видишь перед собой Каменное Облако, также известное как Каменный Туман, одно из самых смертоносных сохранившихся заклинаний прошлого. Оно запрещено в Вестеррайхе под страхом отлучения от Церкви, и из волшебников, способных его сплести, остался лишь один — Отшельник из Керн-Роварра.
— Гед Геднгейд?
— Он самый. По старой дружбе Гед снабдил меня им, оружием последней надежды. Когда Шивариус явится, я вскрою яйцо и ударю по нем Каменным Облаком. Возможно, клин удастся выбить клином, и его ужасающие замыслы умрут вместе с ним. Как бы то ни было, ты должен будешь оказаться уже далеко от Мистакора и спрятаться. Не знаю, какие чары защищают тебя от поисковых заклятий ренегата, но советую держаться за них. А теперь иди, моя частица позаботится о тебе.
Тобиус не сдвинулся с места. Он стоял неподвижно, запрокинув голову и глядя на архимага глазами, налитыми кровью. Никто из знавших серого волшебника не смог бы вспомнить раза, когда бы тот проронил слезу. Он не плакал и теперь, но глаза его стали похожи на кровоточащие раны.
Башня вздрогнула, снаружи раздался взрыв.
— Тобиус Моль, довольно смотреть на меня! Беги же!
