— Эта река была настолько широкой, что в некоторых местах один ее берег был почти неразличим с другого берега...
Слушая, волшебник краем глаза следил, как вдоль борта крадется невысокая фигура в пятнистом плаще с капюшоном. Ловко запрыгнув на фальшборт, Вилезий Вильтгрин начал крошить в воду хлебный мякиш, а потом вылил туда же целую пинту пива.
— Мэтр, а чем это занят ваш компаньон? — наконец обратил на гоблина внимание Барвази.
— Даже не догадываюсь.
Вилезий несколько мгновений сидел неподвижно, как горгулья на фасаде храма, а затем со скоростью молнии выхватил из-под плаща лук с уже наложенной на него стрелой и выстрелил.
— Сегодня у нас на обед, — произнес он, оборачиваясь, — будет сом. Шесть локтей в длину, неплохо, а?
Капитан рассудил, что действительно неплохо, и уже приказал паре матросов прыгнуть в воду с веревками, чтобы обвязать рыбину, когда раздался испуганный возглас. Кричала дочь капитана, которая, вместе с его супругой и двумя сыновьями, жила и работала на корабле главы семейства. Девушка указывала вниз, туда, где плавала со стрелой в спине туша сома и где вода вдруг начала бурлить, исходя красной от крови пеной. Команда заметалась по палубе, матросы вооружались баграми, кто-то вытащил из трюма арбалет, гукор немного накренился на правый борт от столпившихся на нем людей, а внизу в мутной воде мельтешили сверкающие чешуей тела, слышался плеск, бульканье, треск разрываемого мяса.
— Господь-Кузнец, Творец наш на Небесах, — дрожащим голосом молился один из бусхуситов, — прости и огради заблудших чад...
Тобиус тоже смотрел за борт, проникая взором даже под воду и пересчитывая тварей, мутивших ее. Их все больше и больше поднималось из глубины на запах крови.
— У меня не хватит стрел, — невесело скрипнул Вилезий Вильтгрин, — тридцать восемь, сорок шесть, пятьдесят четыре...
— Никогда в жизни не видел столько топлецов разом! — воскликнул капитан Барвази.
— Они и не живут в таких больших стаях, — задумчиво пробормотал Тобиус, — разве что когда нерестятся, но нерест у них начинается в середине лета, в самый разгар месяца йула. Капитан, на речных рынках не упоминали, что в последнее время участились нападения топлецов?
— Что? — соломеец с трудом отвел взгляд от бурлящей воды. — А... да, слышал несколько раз, то там, то тут, но о таких случаях всегда много судачат, я не придал значения!
С рыбой наконец разделались, и из воды показалось несколько голов. Морды у топлецов были большеглазыми, с широкими, как у тех же сомов, пастями; мелкие острые зубы и жабры дополняли образ речной нечисти, а венчал его складной кожистый гребень на темени. Холодные рыбьи глаза рассматривали людей, словно твари раздумывали — удастся ли стащить в воду хоть одного сухопутного жителя? Конец этому положил гоблин, который пятью неуловимо быстрыми выстрелами убил пятерых топлецов, что заставило остальных, сверкая мокрой чешуей, уйти под воду.
В тот день на корабле царили какие-то подавленные настроения, речные воды стали вдруг источать незримую угрозу, капитан приказал удвоить ночные вахты и выдал матросам оружие посерьезнее багров. Хотя о случаях нападения топлецов на корабли не слышали уже много декад, Барвази решил не поддаваться легкомыслию. Тобиус же стал проводить намного больше времени под открытым небом, вглядываясь в воду. Следующей ночью он начал чувствовать отголоски зарождающейся бури — духи воздуха забеспокоились.
Поднимаясь по течению Навьи, корабль изредка останавливался на речных рынках, которые росли из больших селений либо городков, стоявших рядом с берегом. Закупая некоторые припасы, ссаживая пассажиров и принимая новых, гукор продолжал путь, пока не добрался до слияния двух рек в одну. С севера в тело Навьи вливался Оред, река, которая долго петляла по землям Марахога, но брала свое начало в Ридене. С востока свою лепту вносила река Наль, которая брала начало в Соломее. Вместе Оред и Наль рождались из Навьи, и происходило это на северо-восточных окраинах Ридена.
Корабль вошел в русло Наля, берега, доселе державшие реку в обозримых пределах и изобиловавшие высокими поросшими лесом утесами, постепенно разошлись. Водный поток раздался вширь, обзавелся густыми зарослями плавней, и через несколько дней капитан сообщил, что они вот-вот доберутся до пограничного портового города Фельен, где, пройдя таможенный досмотр, продолжат путь в глубь Архаддира. Это известие порадовало всех, потому что с того памятного дня, когда Вилезий Вильтгрин подстрелил сома, погода начала заметно портиться, солнечные летние дни превратились в серые сумерки, небо застлали свинцовые монолиты туч, стали дуть пронизывающие ветра, то и дело начинались и заканчивались короткие сильные дожди. Ненастье словно готовилось к серьезному удару и 'разогревалось' перед ним.
Когда впереди зажглись огни сигнальных башен фельенского порта, тепло манившие сквозь пелену начавшегося ливня, пассажиры радостно загомонили. Вскоре гукор миновал охранные корабли, стоявшие на якоре по сторонам от главного фарватера, и вошел в портовую бухту, где уже обрело приют десятка три разномастных судов. К левому борту подплыла юркая лодчонка, на которой помимо гребцов находился дежурный портовый лоцман, исполнявший также обязанности таможенного инспектора. Перекрикивая рев ветра и периодические раскаты грома, они с капитаном договорились о том, куда должен встать гукор, и вскоре судно причалило недалеко от входа в портовую акваторию. Несмотря на ненастье, работники таможенной службы поднялись на покачивающуюся палубу незамедлительно, в капитанской каюте были рассмотрены документы на товар, затем стражники в парусиновых плащах споро облазали весь корабль, пересчитали пассажиров, проверили у каждого наличие сопроводительных бумаг — Тобиус решил до поры не размахивать своими подорожными грамотами — и после уплаты пошлин процесс досмотра завершился.
— Сойдем на берег или здесь заночуем, господин Солезамо? — осведомился гоблин с едва различимой ехидцей.
— Ты что, издеваешься?! — Вадильфар уже стоял рядом со сходнями в полном латном доспехе, при щите и мече. Ему не терпелось почувствовать под ногами твердую землю, особенно после того как ненастье стало качать гукор еще сильнее.
Дождь крепчал, раскаты грома и вспышки молний учащались, а скорость реки росла. Тобиус согласился с гномом, и втроем они сошли на причалы. От ближайших к воде таверн пришлось отказаться, ибо, по мнению Вадильфара, мгновенно повеселевшего с возвращением на сушу, в них всегда брали втридорога. Таща на себе огромный вес доспеха, внушительный рюкзак, гномский щит, обитый железом, и гномский же короткий меч, красноволосый бодро месил латными сапогами грязь в поисках 'приличного местечка'. Пару раз его взгляд падал на вывески заведений, явно принадлежавших гномам, что было не редкостью, — в Архаддире проживало достаточно представителей его вида, но такие места скорее отталкивали гвардейца, чем притягивали. Вилезий уже начал громко жаловаться, что гномская жадность их через весь Архаддир протащит, но оказалось, что не через весь, а лишь на противоположный от реки край порта, к самым складам.
Порядком уставшие, они вошли в тепло общего зала гостиничного дворика 'Дырявый невод', который хоть и находился далеко от реки, был почти полон. Тобиус сразу же договорился с хозяином о местах для ночлега, заплатив при этом несколько больше в силу временного обилия напуганных непогодой посетителей. Он отказался от трапезы и указал на своих спутников, которые наверняка не последовали бы его примеру, а сам поднялся на второй этаж в снятую комнату. Хотя солнце еще пока не зашло, из-за туч вечер за окном превратился в почти настоящую ночь. Тобиус освежил постель, изгнал из нее любую возможную паразитическую живность парой коротких заклинаний и улегся спать под звук сильного ливня и рокот громовых раскатов.
В детстве он не наблюдал снов, хотя знал о гипотезах, утверждавших, что человек видит сны каждую ночь, но почти никогда не помнит о том, что ему вообще что-то снилось. В более зрелом возрасте, когда с ним впервые заговорил Шепчущий, он познакомился с кошмарами и теперь знал в них толк. Но вне зависимости от того, видел ли Тобиус сны или кошмары, когда он их видел, он всегда понимал, что спит.
Волшебник смотрел на зеленую от трав долину, ютившуюся у подножья горного хребта, вдыхал запах цветов и далекого снега, видел лазурь небесного свода, чувствовал на коже касания ветряных потоков и совершенно точно понимал, что спит. Трава щекотала подошвы босых ступней, когда он побрел в тень, отбрасываемую большим деревом. Там его ждала женщина, полулежавшая на расстеленном одеяле среди колышущегося травяного моря. Простое вилланское платье очень шло ей, как и длинная черная коса, украшенная цветами. Он улегся рядом, заложив руки за голову, и закрыл глаза. Солнечный свет, проникавший сквозь шелестящую листву, то и дело шкодливо лизал опущенные веки. Потом тень над лицом стала цельной, он понял, что женщина склонилась над ним, вдохнул запах ее кожи, ее волос, запах сорванных цветов и освободил руки, чтобы притянуть ее к себе, поцеловать. Сладкая, как мед, теплая, как нега домашнего уюта, желанная, как воплощение самых страстных желаний, эта женщина была в его объятьях, и с ней он ощущал... покой? Нет, что-то превыше покоя. Он чувствовал себя счастливым, цельным, совершенным, полноценным.
Она положила голову на его левую руку, как на подушку, и прижалась к волшебнику, словно помещая себя под его защиту. Тобиус открыл глаза, приобнимая женщину, и направил умиротворенный взгляд на горы.
Они всегда манили его своей огромностью, своей древностью, своим величием, особенно Драконий Хребет. Невероятная цепь, делившая мир пополам, зачаровывала и пугала, но непрестанно манила его с самого детства. Он хотел увидеть ее, и он увидел и даже раздумывал над тем, чтобы спрятаться в одном из сотен тысяч больших и малых ущелий, в какой-нибудь потерянной высокогорной долине, где не то что одного человека — где армию бы пришлось искать несколько веков. Но тогда маг отказался от этой возможности, побоялся сразу вступать в царство, полное древних чудовищ, драконьих гнезд, враждующих варварских племен и властных гномских кланов.
— Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это сон.
— Почему ты так решил?
— Слишком хорошо, — повторил Тобиус, — чтобы быть правдой. Я, женщина, которую я хочу, красота и покой вокруг. И это. — Он поднял к лицу живую и невредимую правую руку.
— Пусть так, пусть сон, но пока ты спишь, насладись. Разве ты не достоин милосердия? Разве твоя душа не заслужила отдыха?
Серый маг поцеловал ее в лоб и умиротворенно вздохнул. А потом что-то шевельнулось под землей, что-то едва заметно вздрогнуло, в горах сошел камнепад, потому что поднялось огромное веко, и янтарный глаз взглянул вниз, на залитые светом долины. И горы пришли в движение. Мир затрясся, с вершин белыми волнами сошли лавины, покатились вниз каменные глыбы, и одна из больших скальных гряд приподнялась, отрываясь от тела гор. Из-под осыпавшейся земли показалась красная чешуя, острая щетина скал оказалась шипами на спине исполинского рубинового дракона, его распростершиеся крылья закрыли небосвод, а тысячелетние камни стали крошиться под тяжестью его тела. Ужасный ящер устремился вниз, преодолевая глубокие пропасти, словно мелкие канавки, иссушая своим жаром озера, испаряя древние ледники, превращая скалы в текучую лаву.
— Надо бежать!
Тобиус поднялся, но замер, чувствуя, как в его рубаху мертвой хваткой вцепились руки. Он посмотрел вниз и увидел лицо Райлы. Наемница потеряла свою косу и пейзанское платье, на обнаженной коже проступили кровавыми росчерками воспаленные и кровоточащие раны, из больших темных глаз вместо слез текла ртуть, и рот был наполнен кровью из кровоточащих десен. Ворона цеплялась за него изрезанными руками.
— Райла...
Дракон слез с горы, и вместе с ним в долину пришли свирепые суховеи, убившие все живое. Травы развеялись прахом, дерево занялось трескучим огнем. Чудовище нависло над Тобиусом, обратив к нему одно свое око, и маг почувствовал ужас маленького существа, на которое обратило взор существо исполинское.
— ВЕСЬ МИР ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ, И ВСКОРЕ ОН ОБ ЭТОМ УЗНАЕТ.
Пасть разверзлась, и из нее хлынул поток черного огня.
— Не позволяй им властвовать в твоих снах! — Кто-то схватил Тобиуса за руку и выдернул из мира сновидений.
Серый магистр вздрогнул и проснулся.
Сквозь шум его дыхания пробивался стук дождевых капель по крыше и голоса на улице. Было темно и холодно, будто не летом, а поздней осенью. Тобиус сел на кровати, вспомнил, что в комнате нет даже самого простецкого умывальника, и решил смыть с лица пот, сгустив влагу из воздуха. Освежившись, он почувствовал облегчение, а потом по взмаху руки волшебника из воздуха сгустилось сразу несколько водяных шаров, немедленно превратившихся в длинные острые сосульки, чьи острия уставились в самую середину самого темного угла.
— Что ты здесь делаешь?
Тихое шебуршание послышалось не сразу, будто тот, кто там засел, еще надеялся обмануть Тобиуса, но потом все же сдался.
— Охраняю вас, господин Солезамо. Для этого и приставлен, не так ли?
Тобиус неприязненно дернул щекой и развеял ледяные снаряды.
— Возможно, я сую нос не в свое дело, — послышался голос Вилезия из темноты, — но во сне вы так вцепились в простыню, что она порвалась. Я даже думал разбудить вас, но вы сами проснулись.
— Ты действительно суешь нос не в свое дело.
— Приношу извинения.
— Не надо. Я тоже иногда лезу не в свое дело, например, сейчас: хотя мои глаза и не видят в темноте так хорошо, как твои, я все равно наблюдаю твое лицо и задаюсь вопросом — кто мог такое сотворить?
Гоблин, дотоле считавший, что Тобиус его не увидел, а просто почувствовал, как могут чувствовать некоторые носители магии, понял вдруг, что мрак не скрывает его так хорошо, как он того хотел бы, и вновь натянул скинутый было на плечи капюшон.
— Если не вдаваться в подробности, — ответил он, — могу лишь дать вам совет, уж не побрезгуйте выслушать: если окажетесь в Сарвасте, всеми силами избегайте встречи со служителями Гильвиорского ордена, особенно с гроссмейстером по имени Горгеллио1, он заслуживает это имя. Вы конечно не эльф, и даже не гоблин, но и того, что вы мутант, будет достаточно, чтобы вами заинтересовались.
# # 1 Свежеватель, мясник (сарв.).
— А интерес Гильвиорского ордена губителен, если я правильно понял?
— Ну, вы видели то, что осталось от моего лица, нужно вам такое?
Не дожидаясь ответа, Вилезий Вильтгрин неслышно скользнул к двери.
— Из-за туч не видно, но скоро утро, господин Солезамо, — сказал он напоследок, — изволите спуститься на завтрак, или мне отправить сюда служанку с едой?
Волшебник вдруг особенно остро почувствовал голод.
— Закажи мне чего-нибудь посытнее и побольше, я спущусь.
Вскоре он уже усаживался за стол, где его ждали телохранители, а также большая тарелка овсяной каши, щедро сдобренной маслом, толчеными лесными орехами, изюмом и сахаром, свежий тминный хлеб, теплое козье молоко с медом и аккуратно нарезанные овощи. Гном хрустел ломтем прожаренного на масле хлеба с таким же прожаренным ломтем перченого мяса, запивая это холодным пивом, а гоблин ограничился зеленью, белым хлебом, маслом и кружкой теплого чаю. Некоторое время троица молча ела, поглядывая на спускающихся к завтраку постояльцев и еще медлительных поутру слуг, которым, чтобы разогнать мрак, пришлось зажечь несколько дополнительных свечей и ламп.
