— Если не пойдешь танцевать сейчас же, ткну кинжалом в бок.
— Господь-Кузнец свидетель — твоим чарам невозможно противостоять, — проворчал Тобиус, вставая.
Он обернулся и замер вдруг, увидев то, чего не ожидал, а именно — Райлу Балекас... в платье. С момента их знакомства он представлял ее либо в черных латах, либо нагишом, причем нагишом гораздо чаще, но ему и в голову не приходило, что Райла могла носить платья. А ведь она могла, и при этом выглядела крайне... женственно. Ее черный с глубоко потаенной синевой наряд был изрядно закрыт, причиной чему, возможно, являлся не избыток целомудрия, а желание прикрыть все шрамы вкупе с развитыми плечами. Длинную шею обхватывала нитка черного жемчуга с кулоном в виде черной птицы, в руках порхал веер, набранный из перьев, а пышные юбки окаймляло знаменитое шатрадское кружево. Платье было скромным, изящным, дорогим, несколько излишне траурным для такого события, но тот, кто его сшил, имел и вкус, и опытную руку: ведь оно превосходно справлялось с главной своей задачей — красило хозяйку.
Тобиус отступил на шаг и надлежащим поклоном пригласил Ворону на танец, та с некоторой поспешностью присела, принимая приглашение, и волшебник взял мечницу под руку. Они влились в танец плавно благодаря его усилиям. Она танцевала неуклюже, сказывалось отсутствие опыта, но волшебник с лихвой возмещал это, уверенно направляя партнершу и игнорируя то, как Ворона наступает на его баснословно дорогие сапоги. Все неудобства окупались чувством всепоглощающего глубокого удовлетворения, исходившего от его рук, которыми маг прикасался к Райле. Невинная и целомудренная радость какими-то потайными путями проникала в сознание Тобиуса и пыталась воцариться там, вытеснив настороженность, память о причиненной боли и страх. Кружа эту трогательно неуклюжую, способную разрубить человека пополам женщину в танце, он через силу принимал мысль о том, что с ней ему хорошо, и, возможно, будь она рядом, он смог бы... обрести покой?
Музыка стихла, танец закончился, и танцевавшие поклонились друг другу. Ворона сама взяла Тобиуса под руку и настойчиво потянула к одному из выходов. Она слегка запыхалась, самую малость вспотела, и из-под запаха архаддирского лавандового пахфама1 высвободился запах ее тела, намного более приятный и очаровывающий. Волшебник, проследив за ходом своих мыслей, резко отвесил себе ментальную оплеуху. Нельзя было так смиренно повиноваться действию феромонов и возвращаться к мыслям об этой женщине. Он слишком много сил потратил, чтобы избавиться от ее чар, а делать что-то зря Тобиус безумно ненавидел.
# # 1 Парфюм, благовония.
Райла оттянула кавалера от основного скопления гостей и, прикрываясь раскрытым веером от большинства возможных взглядов, приблизила свое лицо к его лицу. У Тобиуса очень громко застучало сердце, но вместо поцелуя он получил одни лишь слова, сопровожденные горячим дыханием:
— Октавиан в замке, и вам нужно встретиться. Времени мало, мы все в большой опасности.
Магистр оцепенел.
— Еще раз.
— Ты все слышал, Седой.
— Но разве он не инспектирует новые полки? Король сказал...
— Король удалил его из столицы от греха подальше, но вчера на Октавиана было совершено покушение, и он тайно вернулся в Аллерхас. Нет времени объяснять тебе все. Через четверть часа в кабинете короля.
— Что значит 'в кабинете', разве это дозволено...
Но Вороны уже и след простыл, она стремительно покинула великий чертог, оставив Тобиуса в полном недоумении, перемешанном с раздражением. Оглядывая празднующих гостей, среди которых мелькали фигуры магов, отмеченных гильдейскими знаками, он неспешно выскользнул в сопредельные коридоры и, стараясь не привлекать внимания, серой тенью двинулся прочь.
Вечерело, и в Аллерхасе зажигались разноцветные огни. Вся столица веселилась, горожанам выкатили огромные бочки с вином, пивом и элем, на улицах и ярко освещенных площадях вокруг огромных костров звучала музыка, смех и здравицы в честь короля и королевы, местные жители и приезжие ривы обнимались как родные братья и вместе пускались в пляс. Лишь столичный охранный гарнизон и дворцовая стража стоически несли службу, с нетерпением дожидаясь сдачи постов.
Тобиус, применив чары Глазоотвода, скользил по коридорам замка, практически пустым, если не считать стражи. Он не торопился, высчитывая про себя время и зная, что успевает, но когда этажом выше раздался вскрик, маг метнулся туда, выхватывая из воздуха свой посох. Обнаруженный труп принадлежал стражнику, он валялся на полу посреди широкого коридора, кровь и некая субстанция, чрезвычайно похожая на ртуть, сочились у него из глаз и носа, а выражение на лице являло неподдельное удивление. Тобиус понимал, что у него не было времени особо ко всему присматриваться, но он заметил, что вокруг солдата в его крови маслянисто чернели некие кругляши, а в пальцах правой руки обнаружилась порванная нитка с несколькими все еще нанизанными на нее жемчужинами и кулоном в виде черной птицы.
Сорвавшись с места, волшебник ринулся к королевскому кабинету, который находился прямо в соседнем коридоре. Ему пришлось остановиться перед дверьми, в страхе пробудить защитные чары, но все они были надежно усыплены. Тобиус ворвался внутрь, готовясь увидеть худшее, и худшее решило не разочаровывать его — нечто расщепило тяжелый письменный стол пополам, в стенных панелях виднелись вмятины, повсюду валялись клочки бумаг, обломки мебели; особенно бросалась в глаза расколотая доска для раджамауты; зеркальная рама лежала в углу, скалясь острыми осколками, скомканный ковер зиял несколькими прожженными дырами, большая карта Вестеррайха была сорвана со стены.
Серый магистр двинулся вперед осторожно, пытаясь выявить сокрытое присутствие кого-либо при помощи Истинного Зрения, но все, что он заметил, — это слабый отсвет угасавшей жизни где-то под полотном карты. Убрав ее край пяткой посоха, Тобиус замер на миг, после чего присел и перевернул Октавиана на спину. Придворный волшебник риденского короля тихо застонал, что было странно, ибо при тех ужасных ранах, которые покрывали его тело, человек должен был либо вопить во всю глотку, либо попросту лежать мертвым. На ковер и карту натекала лужа темной крови, разбавленной струйками субстанции, похожей на ртуть.
— Чар Тобиус...
— Вам нельзя говорить.
Магистр шепнул пробуждающее слово и опустил на собрата по Дару чары Исцеления, которые пропали втуне. Не поняв, что произошло, он попытался вновь и израсходовал впустую второе заклинание — плоть не реагировала на мощные вливания целительной энергии.
— Послушайте...
— Вам нельзя...
— Черновики Джассара...
— Что?!..
— Они... Осмольд Дегерок... вы... Шивариус хочет... черновики... — Октавиан страдал, выхаркивая вместе с кровью каждое слово, его застланные пеленой смерти глаза смотрели в потолок, но вдруг он смог повернуть голову и коснуться дрожащей рукой карты, которую заливал кровью все это время. — Это важно... Марахог... король неправ... Ласточка не виновата... скажите ей, что я люблю...
Пальцы, оставлявшие на карте грязные мазки, замерли, и Октавиан, чье тело не реагировало на потоки вливаемых в него живительных сил, испустил дух. Тобиус сидел на корточках еще некоторое время, пытаясь перезапустить сердце и вернуть собрата к жизни, но даже он потерпел неудачу.
За спиной послышался топот, и в кабинет ворвались кричащие люди. Они наполнили мир бряцанием металла и гулом готовых к употреблению боевых заклинаний. Тобиус встал с колен в своем безнадежно испорченном сером бархате и в ответ на приказы отдать посох ответил лишь, что любой, попытавшийся отнять его имущество, умрет на месте. Он стоял посреди разгромленного кабинета рядом с трупом Октавиана Риденского и ничего не предпринимал, пока не появился Бейерон Карторен и не спросил у него, что произошло. Тогда Тобиус начал говорить.
Из волшебника сделали нечто вроде узника чести, хотя Тобиус не был уверен, что это так называется. Его попросили оставаться в собственных покоях и не покидать их без присмотра, регулярно и отменно кормили, позволяли гулять, если он сообщал, что имеет такое желание. Близость к ривенской королевской семье спасла волшебника от очень печальной судьбы. Кому другому при тех обстоятельствах был бы указан прямой путь в пыточные камеры — государственная измена, как-никак, — но рядом оказался Бейерон, сказавший веское слово: Тобиусу нужно верить.
Скандала не случилось, стража и наемные волшебники, примчавшиеся после того, как кто-то обнаружил в коридоре труп, получили приказ гостей от празднования не отвлекать, а случившееся сохранить в секрете. Как ни странно, утечки действительно не произошло. Несомненно, маги нашли способ довести до сведения глав своих гильдий информацию о происшедшем, но те предпочли сделать вид, что ничего не знают, а прочее было не так важно.
После свадьбы началось расследование, Тобиуса часто и умело допрашивали, задавая сотни вопросов, многие из которых являлись перефразированными двойниками друг друга. Его пытались поймать на несоответствиях в ответах, заставить 'плавать' в показаниях, найти противоречия, но тщетно. У волшебника была хорошая память, и он неуклонно придерживался своей собственной версии, по которой покинул великий чертог, дабы немного отдохнуть от шума, услышал предсмертный крик стражника, обнаружил труп, бросился искать стражу, а пробегая мимо королевского кабинета, увидел царивший там разгром через распахнутую настежь дверь, труп Октавиана обнаружился в процессе исследования обстановки.
Да, Тобиус лгал, и никто не смог бы вскрыть его ложь без длительной работы палача, о которой не могло быть и речи, если Радован Карапсуа не желал испортить отношений с тестем сразу после свадьбы. Тобиус лгал, потому что не знал, как сказать правду и стоит ли ее говорить. Хотя он и правды-то не знал. Ворона намекнула ему, что не все спокойно в Риденском королевстве, что придворному магу, одному из ближайших сподвижников короля, грозила серьезная опасность, из-за которой король и отослал своего фаворита от двора подальше. Она сказала, что на Октавиана покушались, что им нужно поговорить, причем с подачи самого Октавиана, а не потому что к этому стремился Тобиус. Его убили, не допустив встречи двоих серых магов, но перед смертью собрат по Дару дал понять, что знает про Шкатулку Откровений. Откуда? Кроме самого Тобиуса о его цели знал только Никопат Закладка, архимаг-затворник, не покидавший библиотеки Академии на протяжении десятилетий. Не давали покоя и последние слова Октавиана, которые Тобиус, находясь в своем мягком заточении, без конца мысленно 'обсасывал'. 'Король неправ, ласточка не виновата'. А также что-то про Марахог, ну и, конечно, про любовь. Совсем нетипично для мага.
Погруженный в свои раздумья Тобиус иногда выбирался в небольшой садик, разбитый на склоне замкового холма, и сидел там среди аккуратных розовых кустов под молчаливым надзором какого-нибудь гвардейца. Ему ничего не стоило взять и улететь, но серый маг этого не делал, ибо не видел особой нужды в бегстве, да и нельзя было просто так наплевать на слово Бейерона, сказанное в его защиту.
Тобиус сидел на лавке и курил, поглаживая большим пальцем восхитительно гладкую и приятную на ощупь кость дракона. Прежде ему казалось, что рано или поздно привкус кадоракарового янтаря во рту надоест, но со временем стало ясно, что этот привкус не может надоесть. Месяц эйхет уже почти весь вышел, следовавший за ним первый месяц лета юн обещал быть жарким, солнце уже щедро дарило миру свой яркий теплый свет. Волшебник глубоко затянулся, закрыл глаза и подставил лицо солнцу, но скоро на него надвинулась обширная тень.
— Скажите, чар Тобиус, в каждой обители, в которой вы останавливаетесь, происходит убийство, или только нам с королем Радованом так 'повезло'?
Он лениво вынул изо рта трубку и ответил, выдыхая табачный дым:
— Пришли позлорадствовать, милорд?
— Злорадство для слабых, если мне кто-то не нравится, я отрубаю его голову и насаживаю на высокий кол.
— Помню, помню. — Тобиус невольно провел ладонью по собственной шее, которой некогда угрожал топор палача. Или костер.
— Я пришел по просьбе ее величества королевы Хлои. Сама она не может навестить вас, ибо супруг не велит до окончания расследования.
— И королева просит целого герцога навестить меня от ее имени? Я польщен.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Королева передала, что всецело вам верит и не велит унывать.
Тобиус соизволил все же открыть глаза и окинул взглядом нависавшего над ним лорда Волтона Галли по прозвищу Шатун, герцога Каребекланда, хозяина города-крепости Тефраск и замка Берлога.
— При случае передайте вашему шурину, что я очень благодарен за тот наряд, который он послал мне. Бархат, увы, сильно пострадал, но зато сапоги совсем не...
— Не забывайте свое место, — поморщился гигант, — я могу позволить себе передать волю королевы, но бегать на посылках у какого-то волшебника — увольте!
Лорд Волтон громко вздохнул и сел рядом. Некоторое время они молчали, созерцая полет бабочек над еще молодыми розовыми бутонами, но вскоре Тобиусу это надоело.
— У вас ко мне какое-то дело?
— До моих ушей дошли вести о том, что якобы убийцу моего отца постигла кара. Это правда?
Серый магистр подумал, что Талбот не мог не передать эту весть Шатуну. Хотя Гневливый и покинул пост придворного мага семьи Галли, он явно все еще не считал себя чужим для лорда Волтона.
— Правда. Мы встретились несколько месяцев назад в Спасбожене.
— Как он умер? — неживым голосом спросил Волтон Галли.
— Сначала я сдавил его так, что кишки наружу полезли, а потом сбросил с нескольких сотен футов вниз, на город. Шмякнулся он смачно, и лязгу было много. Я бы прихватил трофей хотя бы ради того, чтобы передать его вам, но, увы, пришлось спешно бежать.
Посидев еще немного, герцог встал и молча побрел прочь, а Тобиус заметил на скамье рядом с собой яблоко, словно покрытое сусальным золотом.
Лорд Гиреон Оленвей, тесть лорда Волтона, привез на свадьбу роскошный дар — воз своих драгоценных яблок и еще один воз с сидром, сваренным из них же. Можно сказать, что он привез два состояния, за каждое из которых можно было бы купить замок с обширным земельным наделом, и еще бы осталось. Яблоки из Золотого Сада являлись одним из чудес известного мира, их вкушали правители многих значимых держав даже за пределами Вестеррайха: короли-купцы Аримеады, император Индальского царства, великий махараджа Ханду, султаны и эмиры Семи Пустынь. Секрет же такой ценности золотых яблок крылся не в их красоте, а именно в их вкусе — том самом заветном вкусе, который кажется любому человеку совершенным, приносящим блаженство и абсолютное удовлетворение.
Задумчиво покрутив сверкающий плод в пальцах, волшебник внезапно расхохотался. Смех его был долог, громок, беспардонен и почти безумен, а отсмеявшись, Тобиус сплюнул в траву и пробормотал:
— Высокомерный ублюдок решил меня яблочком поощрить.
Он гляделся.
— Эй, господин Кайдериваль! — Тобиус улыбнулся гвардейцу-хомансдальфу, который в этот день присматривал за ним. — Угоститесь яблочком!
