Книга 3. Наследники легенд

— Рассказать, что задержало меня в дороге? Одна интересная встреча... почти случайная. Я видел наследницу Рины и её мужа.

— Да? — оживилась эльфийка. — Они уже в Пустошах?

— Даже близко не подошли. Мне кажется, им мешает наша сеть, нужно бы подвинуть немного. А ты, правда, никогда не видела Сумрака без маски?

— Нет. Говорят у него ужасный шрам и...

— Богатая фантазия, — рассмеялся Лестеллан. — Милый мальчик. Эльф или полукровка, но не человеческий смесок. Я бы предположил, что в нем есть что-то от тэвков, если бы не знал, что у стражей Пустошей не может быть детей. Я не сдержал любопытства и вынудил его открыть лицо, но в следующий раз связываться не стану. Трудно понять, чего от него ждать. А его жена...

— Она похожа на Рину, да? — улыбнулась воспоминаниям Аэрталь.

— Да. Но у Рины были глаза загнанной лани. А у этой взгляд сытой тигрицы.

— Ты поэт.

— Нет. Просто не нашел другого сравнения. Сытый хищник остается хищником. В нем нет злобы, но он убьет, не задумываясь, если ты посягнешь на его территорию или подойдешь слишком близко к его детёнышу.

— Их дети под надежной охраной, — заметила королева. — А если они не вернутся из Пустошей, я сделаю всё, чтобы забрать малышей в Лар'эллан. Наследие Рины не должно достаться людям.

— Ты всё продумала, сестричка. Но не предупредила Галлу Ал-Хашер, что ждет ее за Чертой.

— Она здесь, чтобы найти Истмана.

— Это она так думает. А ты, как и я, надеешься, что она найдет не только этого никчемного человека, но и Башню, и доведет до конца то, что ты не позволила сделать Рине. И мы сможем жить спокойно.

— Нет, — Аэрталь покачала головой. — Я не говорила ей про Башню. И я не могу... не могу желать зла своему брату.

— У тебя давно уже только один брат, Талли. И этого не изменить.

Время назад не повернуть. Не им.

Глава 9

Он не знал, сколько пролежал на холодной земле, влажной от его крови, но знал, почему всё еще жив. Нож. Кольцо. Нож брал его силу и отдавал в кольцо. Кольцо наполняло ею кровь и поило нож. Нож возвращал силу кольцу.

Нож — кольцо — нож. Скоро этому придет конец. Кровь, медленно, но вытекает из тела, и ножу нечего будет пить. Он умрет от жажды. Он — это нож. А без ножа умрет и он. Он — это Истман. Тот, кто еще вчера был правителем могущественнейшей державы Тара, а завтра должен был получить весь мир...

— Ба! Ба-а!!!

Только что была тишина, а теперь этот крик. Зачем?

— Ба, тут мертвяк!

— Что? Какой мертвяк? Илот заступник!

И шершавые пальцы мерзкими змеями по лицу.

— Живой вроде.

— Ба, а кто это?

— Не знаю, милый. Но, видишь, лагерь тут был. Имперцы стояли. Они его и... Ты пойди пока, погуляй. А я гляну, чем помочь можно.

Шорох удаляющихся шагов. Чужие руки на груди. Боль...

— Ты потерпи, мил человек. Сейчас поправим тебя.

Крик застрял в пересохшем горле. Нет! Только не нож! Оставь! Без ножа он умрет сразу же, без ножа не будет силы...

Сила. Чужая, живая. Горячее прикосновение, запах трав. Зуд и жжение, но уже не боль. Жар, а потом сразу холод, будто кто-то приложил к ране лёд.

— Гожусь еще на что-то, — долетает из далека задумчивое. — А ты поспи, болезный, поспи. На вот, подарочек тебе, — в ладонь легла знакомая рукоять. — Внукам хвастать будешь. Хороший нож — сердца не коснулся, жизнь твою взять не захотел. Еще послужит тебе.

Послужит. Еще как послужит.

— Спи.

И снова тишина...

Её звали Ольгери. Сама назвалась, когда в очередной раз поправляла повязки и поила его из тыквенной фляги.

— А хочешь, Ольей зови или Герой. Людям так привычней.

Впервые открыв глаза он ожидал увидеть старуху, а увидел женщину лет сорока, худощавую, смуглую и черноволосую полуэльфку в поношенном платье и рваном переднике, карманы которого топорщились, набитые всевозможной дрянью — какими-то корешками, листиками. Наверное, и в её сумке было то же самое. Травница. Магичка. Первая жертва для вернувшегося к хозяину ножа. Но Истман не торопился: пусть сначала долечит его, потом восстановит силу, чтобы её не оказалось слишком мало, и он сумел дойти... Куда? Куда ему теперь идти? К усыпальнице? Брунис, должно быть, уже добрался до неё, получил кость...

— Ну чего ты? Тише, тише.

Хотелось выть, а с губ сорвался лишь хрип.

— На вот, попей. Мне бы ещё покормить тебя как-то...

Есть. Мысли о еде гнали все остальные — забывался ублюдок Брунис, забывались мечты о силе мира. А эта растрепанная ведьма не могла предложить ничего, кроме горького травяного отвара, от которого желудок сводило еще больше, и сухарей. Сухарей! Как он станет их грызть, если и рта открыть не может?

— Придумаем что-нибудь.

Женщина с хрустом надкусила сухую горбушку, неспеша разжевала, а после вынула изо рта бурую кашицу и поднесла к его губам.

— Так вот попробуй.

Он брезгливо отвернулся, но хлебный запах щекотал ноздри, заставляя ворочаться всё внутри, и спустя миг бывший император, словно щенок, облизывал измазанные жидкой тюрькой пальцы.

— Будет дело, — улыбнулась колдунья.

В мятой кружке она замочила целый сухарь, раздавила пальцами и так же, из рук, покормила.

— Хватит пока, нельзя больше. Спи.

Потом, просыпаясь, Истман думал, сумеет ли он, забрав себе её силу, сам научиться вот так засыпать, проваливаться в умиротворяющее тепло, тонуть в светлом облаке и не видеть снов. А открывая глаза, радоваться, ощущая себя живым.

— Нельзя тут дальше оставаться. Не ровен час, вернутся те, что тебя... Дальше пойдём. Мы с Сайли веток наломаем, волокуши сделаем. До Кургана дотащим тебя кое-как, а там и Черта близко. Может отлыгаешь к тому времени, сам и решишь: с нами пойдёшь или домой вернёшься. Есть-то у тебя тот дом? Ждёт кто?

Дом? Дворец в Каэре? Вряд ли... Не ждут. А если и ждут, то со страхом, с опаской. И ему тоже страшно туда возвращаться: вдруг там уже Брунис?

— У многих из нас так, — вздохнула женщина, когда он отвел глаза. — Ни дома, ни семьи. А всё война проклятущая, и император этот, чтоб его хоры во Тьму утащили! А ты что дрожишь? Знобит? Давай-ка я укутаю. Эти-то побросали тут всё, торопились, видать. Баул вон с вещами кинули. Я глянула, тебе в самую пору будут, как отойдёшь — рубахи там, штаны, плащ имеется...

А книга? Он открыл рот, чтобы спросить о книге, но не сумел выдавить и слова.

"Сила мира", тот самый потрепанный фолиант, с которого всё начиналось. Брунис не забрал его, Истман увидел книгу, когда Ольгери с внуком, таким же худым и темноволосым мальчишкой лет десяти, вернулись, таща широкие еловые лапы. Травница решила сделать еще отвара в дорогу и разложила костерок под маленьким походным котлом. Чтобы сырой хворост скорее разгорелся, она вырывала из книги страницы и, сминая, подбрасывала в огонь. Истман промычал что-то, протестующее поднял руку... И опустил, закрыв наполнившиеся слезами глаза. Гори оно всё синим пламенем!

Отца Истман не помнил, тот умер, когда мальчику было три года. Говорили, что от дурной болезни, которой его наградила одна из многочисленных любовниц. Мать - Исиль, принцесса Анвейская, младшая сестра императора Растана — надела траурный наряд и покинула столицу. Пока её сын рос под присмотром нянек, привыкшая к светской роскоши женщина медленно угасала в провинции, изредка собирая благотворительные вечера и раздаривая состояние ушлым храмовникам, чтобы купить немало нагрешившему при жизни супругу пропуск в сады ауров.

Всё изменилось в один день. Престарелый магистр Эмарен, долгие годы бывший личным магом их семейства, не вышел к завтраку. А к обеду в доме уже появился новый маг, молодой, обходительный. Целитель — на это делался упор в те времена. Истману, которому тогда уже исполнилось десять, он поначалу понравился: не игнорировал, как другие взрослые, всегда был готов ответить на вопросы, развлекал мальчишку нехитрыми иллюзиями и волшебными историями, на какое-то время став единственным в поместье другом. Уже потом Истман услыхал от кого-то из слуг селянскую поговорку "Хочешь подоить корову, подружись с её теленком". Когда корова, то бишь принцесса Исиль, достаточно приблизила к себе любителя снимать сливки с чужого молока, открыв ему доступ и к своему счету в банке, и в свою спальню, телёнок потерял для него интерес. Придворный маг, как и прежде, прилежно исполнял добровольно взятые на себя обязанности заниматься с ребенком письмом и арифметикой, а потом и географией и историей — прочих учителей Истман, от природы замкнутый и застенчивый, побаивался — но всё больше тяготился этими занятиями, вскользь намекая ученику, что при его непроходимой глупости сидение над книгами — пустая трата времени. Даже сумел убедить в этом Исиль.

— Но ему же нужно образование! Он — принц! У брата нет детей, и в последнем письме Растан писал мне, что хотел бы видеть моего сына при дворе. Я подозреваю, как возможного наследника...

Это в корне меняло дело. Ссориться с будущим правителем чародею было ни к чему. На горизонте замаячили заманчивые перспективы жизни в Каэрском дворце и титул личного мага императора.

— Тебе нужен маг. Без мага не обойтись. Тем более при тех скудных знаниях, которые способен впитать твой мозг. Ты ведь уже взрослый, Истман, и не обидишься, если я скажу, что ты не очень умён. В этом нет твоей вины. Я же целитель, я вижу, что в детстве ты часто болел и не получал должного ухода... Сейчас этого уже не исправить.

Он и не стремился исправлять. Когда мальчик в очередной раз слег в постель, этот прощелыга заявил его матери, что не стоит тратить магическую силу на лечение — пусть организм справляется сам, ведь это всего лишь простуда. И Исиль с ним согласилась. За те полгода, что он жил в их доме она привыкла во всём с ним соглашаться.

— Тебе не скучно, милый? — спросила она мучимого жаром ребенка. — Принести игрушки? Или книгу?

— Книгу, — кивнул он, немало её удивив.

За два месяца до своего одиннадцатилетия Истман принял первое серьёзное решение — он во чтобы то не стало будет умным и не позволит всяким там магам насмехаться над ним.

Но мать принесла совсем не ту книгу, не по истории, и не задачник по арифметике — она принесла какие-то сказки, сборник старых легенд, записанных чудаком по имени Блюмас Риэй. "Сила мира" — история деревенской девчонки, ставшей могущественнейшей чародейкой Тара...

Она оказалась крепкой, эта Ольгери, худой, но жилистой. Покряхтела немного, поохала, но кое-как перетащила его на связанные еловые ветки. Наклонялась, обдавая запахом хвои и трав, так близко, что лишь руку подними, и костяной нож войдет ей под рёбра, а кольцо наполнит его тело пьянящей силой...

— Да что ж тебя трусит всего-то? Вроде и жар уже спал. На, попей еще, да пойдём.

Усилием воли Истман разжал державшие нож пальцы и припал к фляге. Скулы сводило, но не от терпкого отвара, а от неутолимой этим питьём жажды. Хотелось — до дрожи, до боли в вспотевших висках — вновь пропустить сквозь себя чужой дар, ощутить мимолетное могущество, жечь, крушить, метать молнии и огненные шары... Но не сейчас. Сейчас рано. Колдунья потратилась на его исцеление, в глубоких карих глазах пряталась усталость, а на веках лежали синие тени. Пусть отойдет, наберется сил. А он подождёт.

— Ба, а зачем его тащить? — громко, не таясь, спросил Сайли. — Какой с него толк?

— А непременно толк должен быть? — даже не открывая глаз, Истман знал, что травница усмехается. — Тогда съедим его, как совсем оголодаем.

— Фу-у-у...

— Что, не станешь есть?

— Не стану. Тощий он, и воняет — аж жуть! Ходит же под себя, как дитё.

— Он сейчас дитё и есть. А вот поправится...

— Тогда и съедим, — зашелся заливистым смехом мальчишка.

Тот, кто еще совсем недавно был императором Истманом, невольно улыбнулся. Лишь на мгновенье приподнялись уголки растрескавшихся губ, и случайную улыбку сменила презрительная ухмылка: еще посмотрим, кто кого сожрёт, хорёк. Еще посмотрим.

— Ну, пособите, боги-заступники.

Вздрогнула земля, поплыли над головой зеленые ветки.

— Вот... до ручья дойдём, — с придыханием сказала тащившая его волоком Ольгери. — Вымыть тебя надо бы. А то и правда провонял уже. Скоро дойдём... А пока — спи...

Император Растан был высоким статным мужчиной с русыми волосами, которые он заплетал в недлинную косичку, и добрыми голубыми глазами. Истману говорили, что он похож на дядю — и нос тот же, и лоб. Только вот глаза другие. Тоже голубые, но совсем не добрые - дикие, настороженные.

— Сущий зверёныш, — шептали за его спиной.

Мальчик, встретивший четырнадцатый день рождения при Каэрском дворе, часами просиживал у зеркала, пытаясь что-то сделать с этими глазами. Учился смотреть так же, как дядя, чтобы взгляд располагал к себе, а не отталкивал — так писали в книгах, посвященных искусству переговоров и поведению в обществе. Он много уже прочел книг к тому времени: и по истории, и по географии, даже по алхимии и травоведению — всё, что попадало ему в руки, штудировал от корки до корки. Однажды нашел в комнате матери интимный женский роман. Многие сцены в нем вызывали гадливость, но и будили любопытство: кое-чего он не понял, и следующей книгой стал толстый иллюстрированный справочник по анатомии.

Но любимым чтением была, как и прежде, она — "Сила мира". Страницы поистрепались, потёрлась обложка, но Истман не желал расставаться с книгой, изменившей его жизнь. Особенно после того, как узнал, что подобных сохранилось всего четыре, а Блюмас Риэй был не только собирателем народных сказаний, но и магистром седьмой, наивысшей степени, посвятившим последние годы жизни поискам усыпальницы легендарной волшебницы. "Кто кость мою возьмёт, тому и силой моей владеть. А вместе с тем и всем миром" — эти слова чародейки не шли из головы, пробуждая фантазии... Глупые фантазии, как сказал личный чародей и любовник его матери.

— Считается, что силу Велерины может получить только маг, — говорил он с пренебрежением, так как не верил ни в одну из этих легенд.

— А простой человек может стать магом?

— Стать? При всём моём почтении, ваше высочество, — теперь он при каждом удобном случае высказывал почтение, — дар даётся нам от рождения, и никак иначе.

Целитель, чьё имя потом Истман забудет, раз и навсегда вычеркнув его из памяти, вновь притворялся лучшим другом, вновь отвечал на вопросы, рассказывал истории и занимался с ним, не оставляя работы прочим учителям. Он хотел стать его единственным товарищам и советником. Но поздно — мальчик повзрослел, и в его планах не было места для этого изворотливого типа.