Книга 3. Наследники легенд

Истман сел, отметив, что уже почти не чувствует боли. С удивлением поглядел на колдунью. Нет, он видел немало магов-целителей, некоторые из них творили истинные чудеса, возвращая больных едва не из-за грани, но то была их работа. Они получали за это деньги и немалые, получали почет среди своих и славу среди простых смертных. Но просто так? Ради чужого, незнакомого человека? Зачем?

— Зачем ты это делаешь? — не удержался он от того, чтобы спросить. Ведь завтра, возможно, её уже не будет в живых, и он никогда не узнает.

— А как же ещё? — Ольгери с трудом поднялась и, пошатываясь, дошла до тенистого дерева. Присела, прислонившись спиной к широкому стволу. — Дар затем боги дают, чтоб другим помогать. А иначе, какой в нём прок?

Власть. Богатство. А ещё — огонь в крови, лёгкость в каждом движении...

— Отдохну чуток, и дальше пойдём, — выдохнула травница, прикрывая глаза. — А ты съешь там чего-нибудь, да воды во фляги набери.

Поесть. Он знал, что в сумке у колдуньи лишь сухари да орехи, что набрал вчера Сайли, но думал об этой скудной пище с удовольствием, а желудок требовательно урчал. Только сначала Истман поднял нож. День-два, и целительница снова окрепнет, и можно будет отобрать у неё то, чему она не знает цены.

Сайли с недовольной физиономией смотрел, как он жует уже третий сухарь, макая твердый хлеб прямо в ручей.

— Все запасы сожрёшь, — буркнул он. — Пойдём после, хоть лещины еще наберём.

— Сам пойдёшь, — отмахнулся мужчина.

Мальчик поглядел на человека, на задремавшую бабушку, а потом показал Истману сложенные непонятным знаком пальцы, наверняка что-то неприличное. Но бывший император спустил и это.

— Разве орехи собирают не осенью? — удивился он запоздало.

Мальчуган свёл глаза в одну точку и покрутил пальцем у виска.

— В других краях осенью, — улыбнулась сквозь дрёму Ольгери. — А у нас, как найдут, так и собирают. Ты из приморья, небось, Лим?

— Из приморья, — согласился он.

В вынужденном бездействии и безмолвии были свои плюсы: никто ни о чем не расспрашивал, и не нужно было ничего делать. Теперь посыплются вопросы, а колдунья надаёт заданий. И придётся выполнять, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени.

Но опасения оказались напрасными. Ольгери ни о чём больше не спрашивала, Сайли сам набрал лещины и каких-то кислых ягод, и к полудню они снова двинулись в путь. Куда идут, Истман не интересовался — ему, кроме как с ними, идти было некуда. Боль уже почти отпустила, и голова была ясной. Только нож за поясом порой напоминал о себе, рука сама по себе тянулась к нему, а по телу пробегала дрожь. Тогда мужчина до крови закусывал губу или впивался ногтями в ладонь — не сейчас, пока еще рано. Ночью. А лучше завтра, когда она отоспится и не будет уже такой бледной и немощной. Завтра.

Утром он ждал, чтобы травница услала куда-нибудь мальчишку: за водой, за ягодами, за вонючими прелыми листьями — куда угодно, лишь бы он ушел. Не потому, что не хотел делать это при ребенке, нет — не хотел слышать его крика или плача. Не хотел, чтобы колдунья набросилась на него, если Сайли первым подвернётся под нож, ведь от тех крох, что могут быть в его крови, Истман тоже отказываться не собирался. Но Ольгери, как назло, не отпускала внука ни на шаг. А еще была непривычно серьезна и сосредоточена. Он не сразу заметил это, даже когда, дав время едва перекусить, она подняла их, чтобы идти дальше.

— Ближе держись, — шепнула травница, когда он отошел чуть в сторону.

Ближе. Кровь пульсировала в висках и в пальцах, сжимавших костяной нож. Ближе, еще ближе, совсем близко...

— Беги!

Оставался лишь взмах и удар, когда Ольгери неожиданно толкнула его и побежала сама. Мужчина споткнулся, выронил нож, упал на колени, а в уши заложило от пронзительного визга мальчишки:

— Беги! Лим, беги!

Почудилось, или действительно шевельнулись кусты — он не стал рассматривать. Подобрал Убийцу магов и что было сил припустил вслед за травницей и её внуком. Вновь оступился, но успел выставить вперед руки и в кровь разодрал ладонь.

— На вот, рану обмотай, — запыхавшаяся женщина протянула ему какую-то тряпку. — Они кровь чуют.

— Кто — они? — спросил Истман, но ответа не дождался, снова пришлось бежать.

А лес вокруг уже ожил. И вместе с тем будто бы умер. Солнце за кронами деревьев померкло, ветер стал резким, пронизывающим, а шорох листвы — зловещим. То тут, то там что-то мелькало, мерещились светящиеся глаза или слышался низкий утробный рык.

— Тени, — ответил вместо бабки Сайли. — На Черту вышли.

— Тени на черту вышли?

Ольгери сделала знак остановиться, и Истман перевел дух.

— Мы на Черту вышли, — пояснил мальчишка. — А тени живут тут. Только они обычно смирные. Мы с бабулей часто туда-сюда ходим...

Целительница шикнула на внука, не дав договорить.

В мёртвой тишине Истману показалось, что он услышал хлопанье крыльев огромной птицы. Даже представил, как эта птица сбивает его налету, впивается в плечи длинными когтями-крючьями...

— Идём.

Человек вздрогнул, хоть его коснулась не птичья лапа, а худая женская рука. Нож больше не звал, а если и звал, разум оказался сильнее: нельзя, твердил он, не теперь. Без колдуньи не выбраться из этого странного и страшного места — после.

Они уже не бежали. Неведомые тени всё так же рыскали по кустам, рычали, подвывали, хлопали крыльями и сверкали глазами, но полуэльфка шла спокойно, словно зная, что они уже не опасны.

— Разбудил их кто-то, — тихо сказала она. — Может, охотник какой забрёл. А на Черте нельзя кровь лить. Отец мой говорил: даже думать о таком не смей.

Даже думать. Истман почувствовал, как похолодело всё внутри — ведь он думал! Неужели он разбудил этих прячущихся в лесном сумраке чудищ? И что было бы, если бы он сделал то, что собирался?

— Не отставай, — шепнула Ольгери. — Тут тропа узкая, след в след иди.

Тропа была не просто узкой — её вообще не было: кусты, обвисшие до земли ветки, вымахавшая по пояс трава. Целительница продиралась сквозь всё это, следом шагал её внук, а за ними, тяжело дыша и припадая на ушибленную ногу ковылял бывший правитель Каэтарской империи. Через несколько минут женщина резко взяла вправо, и Истман увидел её в просвете между деревьев. Забыв о том, что колдунья велела идти строго за ней, решил нагнать её по прямой, чтобы не сдирать руки о колючие ветки выросшего на пути шиповника. Мужчина свернул в сторону, сделал несколько шагов... но Ольгери вдруг исчезла из поля зрения. Да и деревья впереди были теперь как будто другие, не те, среди которых мелькнуло несколько мгновений назад её серое платье.

— Э-эй, — позвал он негромко, опасаясь, что на этот зов явятся тени.

Но и теней здесь, кажется, не было — лес как лес: зелень, птицы поют, и солнце над головой прежнее, яркое, теплое.

— Эй! Кто-нибудь!

От его крика всполошилась стайка пичуг, да дятел где-то неподалеку на несколько секунд прервал бодрую дробь. И всё.

— Эй! Где вы?! — голос от страха срывался на визг. — Эй!

— Сказала же, за мной иди, — проговорила укоризненно появившаяся рядом Ольгери. — Теперь только время потеряем.

Она взяла его за руку и повела, как ребенка. Опять под ветвями, сквозь колючий кустарник, по скользкой траве. Небо над головами вновь потемнело, светило превратилось в тусклое белое блюдце, и смолк птичий гам.

— Черта это, — объясняла колдунья вцепившемуся в её пальцы человеку. — Тут не везде пройдёшь. Неужто не слыхал никогда?

Он слышал. Даже читал когда-то. Только не думал, что так будет в реальности. Лес разделился: часть его осталась в лучах полуденного солнца, другая — ушла во тьму, населенную пугающими тенями. По светлому лесу, как писали в тех книгах, что не вспомнились вовремя, можно было бродить часами, но так и не найти дороги на ту сторону — все тропы в нём вели обратно. А через другой, мрачный, не любящий чужаков и не терпящий пролитой крови, переходили в Пустоши те, кто знал тайные пути. Ольгери знала, а потому Истман больше не отставал от неё ни на шаг и не сразу отпустил её руку, когда она хотела её отнять, уже выйдя к старому, расщепленному надвое дереву, у которого оставила внука.

— Заплутал? — пробурчал при виде его мальчишка. — Другой раз бросим тебя.

Хорёк! В душе шевельнулась злоба... а под ближайшим кустом заворочалась тень. Потянувшаяся к ножу рука мелко затряслась.

— Никого мы не бросим, — успокаивающе улыбнулась целительница. — До кармана доведём, не бойся. Пересидишь там немного, рану залечишь. А там, ежели захочешь, назад выведу. Всё равно через месяц-другой идти надо будет, мы ж и не собрали толком ничего — тебя только нашли.

— Ото ж, — сердито стрельнул глазами-угольками Сайли. — Подбираем всяких.

Трудно было не думать о кровопролитии, когда малец сам напрашивался. Но Истман сдержался, чтобы в голову не лезли опасные мысли, как больной в бреду, называл про себя всё, что видел на своём пути. Ветка. Ветка. Дерево. Куст. Ветка...

Глаза привыкли к полумраку, и яркий солнечный свет резанул по ним болью, заставив зажмуриться. Стали слышны птицы и мягкий шорох листьев. Ветерок сделался тёплым и ласковым.

— Вот и перебрались, — улыбнулась Ольгери. — Сейчас до речушки дойдём, отдохнём немного.

— Долго идти?

— Час. Может, два.

Долго. Очень долго. Он и так выжидал больше, чем нужно.

— Посидеть хочешь? — по-своему поняла его остановку женщина. — Утомился? Ну, ты передохни маленько. На вот, пожуй.

Она подала ему мятый зеленый листик, и Истман машинально потянул его в рот. Листик был кислым.

— Передохни, — повторила колдунья. — А то и парсо не пройдёшь.

— Пройду, — нож уже в руке, а голос перешел на змеиный шепот. — С твоей силой пройду.

Шаг, еще шаг. Сейчас, пока она ничего не поняла, пока еще удивленно щурится, вглядываясь в его лицо. Сейчас...

— Да откуда ж тут сила, в Пустошах? Нет её здесь. Совсем нет. Ни у меня, ни у земли. Сам разве не чувствуешь, что за место? Хорошо, если не чувствуешь...

Сайли с самого начала не понравился этот человек, а теперь еще и напугал. Захохотал, как ненормальный, а потом упал на землю и задрожал, а безумный смех перешел в плач. Страшно было — страшнее, чем с тенями — смотреть, как он катается по траве и воет, будто какой-то зверь.

— Чего это с ним, ба? — спросил мальчик, из-за спины травницы глядя, как мужчину трясёт и ломает в корчах.

— Кто его знает. Пустоши на кождого по-своему действуют. Переждать нужно, попустит.

Окончательно он пришел в себя лишь на закате. Сел, огляделся, молча принял из рук целительницы тыквенную флягу. Не спрашиваясь, выпил почти всю воду, а остатки плеснул себе в заросшее серой щетиной лицо и растёр пятерней.

— Так как тебя лучше звать? — хриплым, но уже похожим на человеческий голосом спросил он у женщины. — Олья? Гера?

К усыпальнице ведомый бывшим императорским магом отряд вышел на четвертые сутки. Древнее строение, имитировавшее замок в миниатюре, пряталось в чаще разросшегося за века леса. Стены из серого камня оплел плющ, на маленьких башенках свили гнезда птицы. Удивительно, но нижний ряд окон остался нетронутым — не разбилось ни одного витража, но что они изображали, понять было трудно, и из-за слоя грязи на стёклах, и из-за того, что сами картины были какими-то странными, и взгляд не мог уловить собранного из разноцветных осколков образа. В верхние окна, длинных и узких, как бойницы, тоже устроились пернатые жильцы.

— Никому не входить, — приказал Брунис капитану гвардейцев.

— Мы так не договаривались, — взвизгнул человек, которому обещали отдать гробницу на разграбление.

— Хотите рискнуть жизнями?

Внутри могли быть ловушки, как магические, так и механические. Капитан вспомнил об этом и продолжать спор не стал.

Но поначалу всё казалось просто. Широкая двустворчатая дверь без скрипа распахнулась, стоило потянуть за кольцо, а посланный вперед щуп не уловил никакой опасности. Выломав толстую палку, магистр Брунис простучал ею каменные плиты пола сразу у входа. Ничего не произошло. Продолжая таким манером проверять устойчивость перекрытий и удерживая готовый отразить чары щит, чародей шагнул внутрь. Он не рассматривал убранство склепа не похожего на склеп, не любовался фресками на стенах и каменными цветами, облепившими изящные арки. Маг шел к центру усыпальницы, туда, где, по его мнению, должен был стоять гроб.

Но гроба не было. Разве что его должно было заменить вытесанное из белого камня ложе. Только и оно пустовало. Неужели кто-то побывал здесь раньше? Быть не может! Тогда о новом носителе силы мира уже узнали бы. Или он затаился где-то в эльфийском Лесу и тратит волей случая доставшееся ему могущество на удовлетворение скучных потребностей обывателя? От одной подобной мысли Брунису сделалось нехорошо. Как же такое возможно? Как? Все его стремления, все мечты должны развеяться прахом лишь оттого, что его опередил какой-то никчемный бродяга, неизвестно как забредший в эти забытые богами, людьми и эльфами края? Нет! Наверняка останки чародейки еще где-то здесь. В подполье, или в какой-то укромной нише. Или в одной из миниатюрных башенок... Рассеянно скользивший по стенам взгляд мага привлекли какие-то каракули, не вписывавшиеся в общее оформление. Подойдя поближе, он разобрал две строчки на саальге.

— Нам можно входить, магистр? — прокричал от двери гвардеец.

— Входите, — бросил Брунис, силясь разобрать надпись.

В рунной грамоте эльфов он был несилён. Еще будучи учеником магической Школы пытался учить язык длинноухих, но не особо преуспел в этом.

Раздался какой-то треск — люди выламывали из стен золоченые куски лепнины, срывали серебряные рожки-подсвечники. Ценного тут было немного, но каждый хотел унести из этого места хотя бы крашеный камень.

— Проба, — с трудом вспомнил колдун одну из рун. — Проба или попытка. Попытка три. Не хорошо... держать вес... Бред какой-то. Нехорошо держит вес. Дрожать... почва? Колебания почвы? Шуметь, стучать...

Скудных знаний хватило, чтобы более менее восстановить смысл написанного. Третья попытка, строение нестабильно при колебаниях почвы и звуковых колебаниях — похоже, кто-то писал именно об этом.

Рядом гвардейцы с грохотом выбили ведущую в одну из башен дверь...

— Остановитесь! Наружу все!

Крик Бруниса стал последней каплей. Вздрогнули, оседая, стены, и на мага, успевшего поднять над собой щит, обрушился расписанный под облачное небо потолок...

Глава 10

Галла

Най не подвёл, и реку мы перешли без проблем. Противоположный берег, вопреки словам Белки, был не так уж и плох. Да, растрескавшаяся глинистая земля, да, глубокие борозды оврагов. Но чуть подальше, у молодого березняка вполне можно было разбить лагерь, переправившись еще с вечера, и избежать неприятной встречи с эльфийским магом. Но тогда и Вель не встретили бы.

Пока шли, сначала через холмистую долину, потом — снова по лесу, подыскивая место для следующего прыжка, я приглядывалась к девушке, пытаясь понять, что же заставило её бежать за нами от самой Ясуны, и никаких логичных объяснений этому поступку не нашла. Но для Вель, наверное, "мне так хочется" — уже причина. А еще — один молодой маг, на которого она временами косится украдкой. Может, тут собака зарыта? Тогда девочку жаль. Что бы между ними ни было, для Ная это не просто в прошлом, а будто бы и не существовало: ни разу не заметила, чтобы он заговорил с ней или хотя бы посмотрел в её сторону. А вот его брат в тайных взглядах преуспел. После шуточек Занозы я стала замечать, как друг смотрит на Лил. И она на него.