Демоны ее прошлого

ГЛАВА 4

Солнце уже взошло. Пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы, светило в глаза.

Оливер давно бы поднялся, хотя бы затем, чтобы поправить занавески... если бы не рука. Тонкая женская рука, лежащая по-хозяйски на его груди. Легкая, практически невесомая, она, тем не менее, уже четверть часа не давала ему встать с постели, даже оставаясь неподвижной. А когда длинные пальчики с острыми ноготками вдруг шевелились под слышащееся справа сонное бормотание, поглаживали с бессознательной лаской и вновь замирали, милорд Райхон с силой зажмуривался и, стиснув зубы, задерживал на несколько секунд дыхание.

Хотел бы он сказать, что виной всему выпивка, что он не отдавал себе отчета в том, что делает, и вообще не помнит ничего из случившегося ночью, но, увы, помнил. И чем дольше вспоминал, тем неуютнее было лежать.

В конце концов он не выдержал: придержал белую, словно из гипса вылепленную кисть и, медленно отодвигаясь к краю, сполз-таки с кровати. Подобрал с ковра свои брюки и, тихо ступая по глубокому ворсу, дошел до ванной.

Успокоиться. Для начала — успокоиться.

Созерцание обнаженного женского тела меньше всего способствовало выполнению поставленной цели, но Оливер, тем не менее, простоял еще с минуту в дверях, прежде чем запереться в ванной.

Открыл воду, умылся, пригладил мокрой ладонью волосы и лишь затем рискнул посмотреться в висевшее над раковиной зеркало.

Не так все и плохо.

Если причесаться.

Побриться.

Рубашку надеть, спрятав расцарапанные плечи и кровоподтек с едва заметными следами зубов, алевший над ключицей.

Момент, когда он разжился этим "украшением", вспомнился вдруг, остро и ярко, заставив снова скрипеть зубами...

О чем он только думал, когда предлагал ей выпить?

Почему она согласилась?

Что-нибудь покрепче... Пришло же в голову!

Но пили ведь.

Сначала в беседке. Потом он спохватился, что кто-нибудь может увидеть. Открыть портал в собственную гостиную показалось хорошей идеей.

А она снова не возражала.

Сидела в его любимом кресле, сбросив туфли и поджав под себя ноги.

Глотала, не морщась, неразбавленный джин, смотрела задумчиво поверх бокала и слушала всю ту чушь, что он нес.

Курила, стряхивая пепел в круглую бронзовую пепельницу, — он сам не помнил, откуда эта пепельница взялась в его доме, — потом доставала из сумочки коробочку с мятными пастилками.

Пастилки запивала джином.

По одной отщипывала изумрудные ягодки от большой виноградной грозди, катала подолгу между пальцами и отправляла в рот. Раскусывала, чуть жмурясь. Губами снимала с пальцев капельки сладкого сока...

Все, что было после, иначе, чем сумасшествием, и назвать нельзя, но искренне сожалеть о случившемся не получалось.

Хотя, наверное, стоило бы.

Нелл разбудило приглушенное журчание воды. Первым побуждением было укрыться с головой и спать дальше. Но одеяла под рукой не оказалось. Зато внезапно выяснилось, что кровать намного шире и мягче той, к которой она привыкла за месяц в общежитии, простыни тонкие и гладкие, а наволочка пахнет не дешевым мылом, а лавандой и розмарином... мужским одеколоном, табачным дымом, въевшимся в ее волосы, влажной разгоряченной кожей...

— О, нет, — тихо простонала Нелл, открыв глаза и оглядевшись.

Убедившись, что в комнате никого кроме нее нет, а вода шумит за узкой дверцей и, если повезет, шуметь будет еще долго, Нелл вскочила с постели и принялась лихорадочно собирать с пола и кресел свои вещи.

Боги, за что?

Почему это не оказалось всего лишь сном? Очень неплохой получился бы сон. Можно было бы даже вспоминать иногда...

Она натянула сорочку.

Нашла оба чулка, но только одну подвязку.

Несколько крючков на корсете были вырваны "с мясом", но хорошо, хоть шнуровка не распущена. Сложно представить, как она заправляла бы ее сейчас в петли дрожащими пальцами...

Почему? — непрерывно спрашивала она себя мысленно.

Почему? Зачем?

Когда?

Когда она поняла, что происходит? Еще в беседке или уже здесь, в его доме?

Но поняла же!

Так почему не остановилась? Не ушла?

И что ей делать теперь?

Пока Нелл понимала только одно: платье придется купить. Возвращать его Китти в таком виде нельзя. Сейчас можно подколоть воротничок булавкой и понадеяться на то, что оставшиеся пуговицы продержатся на своих местах хотя бы до тех пор, пока она не окажется в общежитии...

— Боги, о чем я думаю? — Нелл обхватила руками раскалывающуюся голову.

Алан в академии, и вряд ли вчерашняя встреча останется единственной. А она, вместо того, чтобы задуматься над решением этой проблемы, тут же создала себе еще одну.

Оливер Райхон — не дурак. Естественно, он поймет, что произошло и по чьей вине. Сама же рассказала ему...

Мысль предупредить при поступлении о неконтролируемых способностях уже не казалась удачной. Если бы промолчала тогда, ситуацию можно было бы представить по-другому и, возможно, даже извлечь из какую-то выгоду... Хотя какая там выгода? Не шантажировать же его, угрожая оглаской? Ради чего? Она и так отлично учится, и стипендия ее устраивает, и комната в общежитии, и пост старосты, сулящий какие-никакие льготы...

А теперь — что?

Промолчать?

Сделать вид, что все, от начала и до конца, было его инициативой?

Он все равно догадается. Проверить не сможет, доказать, если сейчас же не пойдет на освидетельствование к менталистам, — тем более. А он не пойдет: не захочет, чтобы кто-то вытащил из его памяти подробности этой ночи. Но будет подозревать, сомневаться, злиться еще и из-за того, что она выставила его виновником.

Был бы он просто куратором — перевелась бы со специального курса на общий. Но он — ректор...

И Алан в академии.

Может, поэтому?

Поняла, что не сможет здесь остаться, и пустилась во все тяжкие? А что с ректором — так это, чтобы наверняка...

К тому моменту, как в ванной стих шум воды, Нелл уже приняла решение. Лучше разобраться сразу, чем терпеть мучительную неопределенность.

Отчаянно хотелось курить, но, если в портсигаре и остались сигареты, сам портсигар вместе с сумочкой и туфлями валялся где-то в гостиной...

После успеется.

Вошедший в комнату мужчина не ожидал увидеть ее сидящей в кресле и уже полностью одетой и замер в дверях. Потом кивнул как-то растеряно, схватил со спинки кровати свою рубашку, быстро надел и попытался застегнуть, но это ему не удалось. Нелл отстраненно подумала, что за платье она отомстила с лихвой.

— Доброе утро.

Оливер Райхон умел держать лицо. Сейчас еще кофе предложит — Нелл не удивилась бы...

— Доброе утро, милорд, — она отвела взгляд, но лишь на миг, успев в этот миг решить, что станет смотреть ему в глаза и никуда больше. Не на губы, не на руки, не на покрытую темными волосами мускулистую грудь...

— Я... — он хотел что-то сказать, но она не позволила.

— Я, — произнесла твердо. — Я должна вам объяснить.

Говорила она ровно и неторопливо. Хотя после первой фразы можно было уже не продолжать.

— Помните, вы спрашивали об особой отметке в моем личном деле?

Он помнил. И понял.

Но показалось, вопреки чаяньям Нелл, это не принесло ему облегчения. Возможно, стоило все-таки промолчать и позволить считать, будто все случилось исключительно по его желанию, потому что теперь получалось совсем уж плохо...

— Я не чувствую, когда это происходит, и сразу не обратила внимания на некоторые странности, — говорила, тем не менее, Нелл, не успевая подобрать других слов, взамен заготовленных. — Потом, видимо, под воздействием алкоголя, просто не отдавала себе отчета в своих поступках и желаниях. Я не хотела, чтобы... Вернее, хотела в тот момент, но...

Она запуталась и начинала злиться. В конце концов, он тоже мог бы задуматься, с чего вдруг его потянуло откровенничать со студенткой, предлагать ей выпивку и тащить в постель!

— Я знаю, что вы никогда не поступили бы подобным образом, если бы не попали под мое влияниё, — продолжила она все же спокойно. — Наверное, неразумно в такой ситуации обращаться к специалистам, но я надеюсь, что вы и без экспертизы поверите, что все случилось без моего умысла. Но если вы сочтете, что я не могу больше учиться в вашей...

— Не сочту, — прервал ее мужчина. — И не думаю, что все произошедшее — следствие только ваших неконтролируемых способностей. Потому что...

Тембр его голоса изменился, и Нелл поняла, что даже в глаза ему смотреть уже не в силах.

— Есть еще кое-что, о чем вы, наверное, не подумали, — проговорила она быстро. — Я не чувствую, когда это происходит. Могу только догадываться. И не отслеживаю степень и длительность влияния. Если я продолжала транслировать эмоции... все время, то... В общем, если вам вдруг показалось, что это было что-то особенное, то вам показалось. Просто к вашим собственным эмоциям добавились мои, и это могло ощущаться иначе, потому что мне... в целом было довольно приятно...

Никто не виноват, просто так получилось.

Неучтенные факторы, неконтролируемая трансляция, отсутствие действенного механизма защиты, как, впрочем, и злого умысла.

По всем статьям несчастный случай.

Не страховой, так что компенсаций не полагается.

Объяснили это Оливеру обстоятельно и доходчиво. Добавить нечего.

Да и нужно ли?

Её, по всему, такой вариант устраивает. А его... Его мнением не интересовались. Даже больше: исходя из того, сколько раз его прервали, не позволив и слова вставить, слышать его категорически не хотели. А навязываться — дурной тон.

Пусть будет несчастный случай.

Если подумать, могло быть и хуже.

Скандал, истерика.

Признание в вечной любви с первого взгляда.

Но... обошлось?

Несколько отстраненно-вежливых фраз, сказанных в пустоту. Портал в отдаленный уголок парка неподалеку от третьего женского общежития. Сдержанное прощание.

И всё.

Остались смятые простыни, пропахшая сигаретным дымом гостиная, пустые бокалы на столе и окурки в пепельнице...

Откуда она вообще взялась? Пепельница эта...

Он выбросил её вместе с окурками. Распахнул настежь окна. Вымыл и убрал бокалы.

Хорошо, что в доме нет постоянной прислуги, а приходящая не появляется в выходные — только по будням, когда он в ректорате или на лекциях. До понедельника дым выветрится. И все остальное... выветрится тоже...

— Если вам показалось, что это было что-то особенное, то вам показалось, — бормотал он себе под нос, стягивая с кровати простыни, то ли в корзину для грязного белья сунуть, то ли в мусорную, к пепельнице. — Но в целом было довольно приятно, угу. Какой изысканный комплимент, мисс.

Злился?

Да. На себя.

За то, что принял нелепые эти объяснения. Не нашел, да и не искал, если честно, нужных слов. Признал без возражений ее правоту и, получалось, ее вину.

Спокойнее так?

Да если бы...

Если бы не понимать ничего, то, может, и было бы спокойнее.

Ведь спонтанная же трансляция.

Неосознанная.

Неуправляемая.

Никакого расчета, никакой фильтрации эмоций. Никакой фальши.

Неважно, что она говорила. Ему и слушать не нужно было — просто вспомнить, что сам чувствовал, ведь чувствовал он то же, что и она. И на самом деле это ей вчера было плохо и тоскливо, это она пряталась ото всех в темной беседке, она потом, когда он появился, пожелала, чтобы он не уходил, потому что ей, а не ему не хотелось оставаться одной и нужно было поговорить хоть с кем-нибудь.

А то, что случилось после...

Может, и несчастный случай. Но для нее по итогам — несчастнее. Потому что он провел ночь с потрясающей женщиной. А она... Она проснулась в постели ректора. И судя по некоторым вскользь брошенным фразам, ожидала от этого ректора теперь чего угодно, вплоть до того, что он исключит ее из группы, а то и из академии.

Но разве он опроверг эти домыслы?

Оливер со злостью пнул кресло, но этого показалось мало, и он со всей силы ударил кулаком по стене.

Этого оказалось уже много. Боль прошила руку от пальцев до плеча, заставила взвыть в голос и выдавила слезы из глаз.

Зато дурь из головы выветрилась тут же вместе с желанием продолжать бесполезное самоедство.

Но руке это уже не помогло.

Костяшки распухли, печатка, врезавшись, вспорола кожу на пальце, боль не желала ослабевать даже после льда, а универсальное анестезирующее заклинание, хоть и действовало, подвижности разбитой кисти не возвратило.

Промучившись с четверть часа, Оливер пришел к выводу, что без помощи специалиста ему не обойтись. Прошел в кабинет, снял здоровой рукой трубку телефонного аппарата и, плечом прижав ее к уху, набрал прямой номер.

— Поздравляю, — брякнул, окончив осмотр, Грин. — Извините, что руку не жму. У вас там переломы пястных костей и пары фаланг, повреждения межфаланговых связок и растяжение запястья. Говорите, упали? А впечатление, будто устроили спарринг с кирпичной стеной.

— С каменной ступенькой, — слабо усмехнулся Оливер. — Она поставила мне подножку, а я в отместку приложил ее кулаком.

— Разве что так, — флегматично отозвался целитель. — Кулаком в отместку. Потому что при падении выставляют обычно ладонь... Ну да ладно, свои разногласия со ступенькой решите сами, мое дело — лечение. Знаю, о чем вы попросите, и сразу скажу: не рекомендую.

— Что не рекомендуете?

— Скоростное восстановление на амулетах. Отек я сниму и соответствующее плетение, чтобы ускорить выздоровление и избежать осложнений, наложу, но для нормального сращения костей и связок предлагаю дать организму какое-то время.

— Сколько? — спросил Райхон. Спорить с доктором не хотелось, а глупость должна быть наказуема.

— Не больше пяти дней. Мы с Бет хотели пригласить вас на ужин в среду, и у меня никакого желания наблюдать за столом ваши потуги удержать в одной руке и нож, и вилку.

— Бокал забыли, — хмыкнул ректор. — Спасибо за приглашение. Но почему именно в среду? Есть повод?

— Есть график. Ваших занятий, моих дежурств, дежурств Бет и леди Пенелопы в лечебнице, и патрульных смен Норвуда. Вечер среды у всех свободен. Я не назвал инспектора, но, думаю, вы догадались, что он будет. Так что, если не хотите сорвать моей супруге запланированный раут, настоятельно советую в конфронтацию ни с какими архитектурными сооружениями больше не вступать и придерживаться моих рекомендаций.

К манерам Грина Оливер давно привык и знал, что в подобном тоне доктор общается далеко не со всеми. Насмешки целителя, по сути, беззлобные, являлись скорее свидетельством дружеского расположения, нежели желания уязвить. И лишних вопросов Эдвард обычно не задавал, соглашаясь, что не все и не всегда ему нужно знать. Но если вдруг решал, что нужно, можно было не сомневаться, что узнает, как в тот раз, когда по личному почину и, как позже выяснилось, из очень личного интереса, влез в расследование одной темной истории, которой и сам милорд Райхон занимался непосредственно и безуспешно. Не сказать, что доктор особо преуспел в том, что не давалось ни главе академии, ни полиции, но отличился в каком-то смысле: сначала чуть не погиб, а по окончании дела женился. После этого угомонился вроде бы.