Мелочь пузатая, общий файл

До левитации дело дошло уже в сумерках. Небо позеленело у горизонта, обещая жестокий мороз, и я нарядила Топу в одежду, позаимствованную у деревенских: длинный тулуп и объемный треух, чтоб не отвлекался на тепловые экраны и согревающие заклинания. Потом посмотрела на его ноги и ахнула — парень надел кожаные "орочьи" сапожки с отставленным пальцем, насколько удобные для верховой езды, настолько и бесполезные для защиты от холода. Погнала к Вожгарю, просить войлочные "поколенки". Жаль, тут не знают валенок, а войлок кроят и шьют. Поколенки — обувь в стиле "прощаймолодость": толстые, теплые и до колена, а то и выше, и на завязочках. Страшные, аж жуть, и Топа кривился и одергивал полы тулупа, выходя в них на улицу. Ничего, сейчас все забудет.

Встали друг напротив друга, выпрямились.

Говорю:

— Ощути эфир над собой.

Кривится:

— Чувствую только шапку.

— А вот отвлекись от нее!

— Не могу!

— Хорошо, тогда причувствуйся к ней. Старательно так причувствуйся. Ощущаешь?

— Ага.

— А теперь еще и прижми ее ладонями к вискам.

— Готово.

— Ладонями тоже причувствуйся.

— Сделал.

— А теперь переноси внимание то на виски, то на ладони, наблюдай, как ты эту шапку чувствуешь.

Через пару минут:

— Не чувствую я ее... Она как, не растворилась?

— Нет. Шапка на месте. Состояние запомни.

— Да уже.

— А теперь растяни его на все тело.

— Готово!

— Теперь эфир чувствуешь?

— Так, будто голый.

— Ох... и что вам в училище преподавали? Как в мангровых болотах лягушек пугать? Чтоб точно голыми.

— А нам этого не требовалось. Контакт с землей через стопы, ими силу берешь, работаешь с энергией руками, ладонями — они тоже голые. А в этих дурацких чунях земля ощущается плохо.

— Тебе не ее чуять надо, а весь эфир. Чувствуешь, как он сквозь тебя вниз идет? Это сила тяжести.

Через минуту:

— Что-то не получается ее назад повернуть.

— И не надо, — говорю. — Малая левитация — это ты себя от земли встречным потоком отталкиваешь, и он идет от ее поверхности, порождается ею, а нам надо создать вихрь, завязанный на тебя, а не на опору. Давай, медленно и аккуратно закручивай спускающиеся струи справо налево, вот, завихрение достигло пяток, теперь заворачивай поток вовнутрь и создавай противоположное вращение, снизу вверх, слева направо.

Топа зажмурился, опустил руки, растопырил пальцы. Эфир вокруг него закрутился в две противоположные стороны одновременно. Быстрее,быстрее... наконец, возникла рыхлая воронка, и Топу потянуло в небо. Я поднималась рядом с ним, подстраховать, если что. Когда мы взлетели метров на двадцать, он открыл глаза. Наверху было еще светло, желтые и розовые облака сияли на горизонте, а небосвод от бледно-зеленого рядом с ними выше переходил в изумрудный и бирюзовый, темнел к зениту и сгущался в почти черную лазурь на востоке. Замерцали первые звезды. Младшая луна медленно, но заметно для невооруженного глаза плыла по небу, ее старшая товарка тонким серпом висела почти неподвижно.

— Ох ты ж дребаный кирпич! — прошептал Топа. — А почему с земли такого не видно?

— Ничего, еще налюбуешься, — говорю. — Теперь слегка ослабь вращение, но так, чтобы оно не иссякло. Не торопись — в случае критического замедления вихрь разваливается мгновенно.

Так же осторожно, как поднимался, Топа снизился и уже метров с трех отпустил потоки и рухнул в сугроб. Вылез из него растрепанный и довольный.

— Завтра можно потренироваться?

— Давай, только высоко не забирайся. Страховать тебя некому.

— Ну, я ж не совсем тупой.

— Но увлекающийся.

— А почему вокруг тебя вихрей не видно?

— А я другим способом летаю.

— Как?

— Просто раздвигаю потоки эфира.

— Вот так, — он попробовал распихать их эфирным щупом. — Не-ет, вот так, — из руки возникло широкое лезвие. — А, наверно, вот как, — лезвие превратилось в зонтик, под которым сразу возникла разреженная область, но не потянула Топу вверх, а прижала "полусферу камня" (так по принятой классификации называется этот глиф) к его макушке.

— Что-то у меня ничего не вышло, — вздохнул Топа и развеял ее.

— Да мой способ мало кому подходит, из-за строения эфирного тела. Все, кто левитирует — сплетают глиф двойного эфирного вихря.

— И почему ты у меня такая особенная? — мальчишка поправил тулуп и взял меня под руку. — Пошли домой, а то морозище лютый.

Ну, вот, уже "я у него", собственник. Спрашиваю:

— А родители о твоих приключениях знают?

— А зачем им? — удивляется Топа. — Маму пугать или отца злить? На практике я — и точка! Да и вообще, не собираюсь домой возвращаться. Никогда. А то ведь сорвусь, когда эта пьянь нажрется и начнет маму по деревне гонять, убью и пойду на каторгу.

— А маму от него забрать — никак? Ну, вот сдашь отчет по практике, получишь "мастера", будет у тебя хороший заработок, дом себе построишь... Кто дом обихаживать станет, пока по стройкам ездишь?

— Мама отца не бросит... "жалеет" его.

— А лечить не пробовали? Если денег нет, так есть государственные программы, только потом каждый год к менталистам его водить, на осмотр.

— "Зомбировать? Не отдам, не позволю!" Не... не понимаю я женщин. Хотя да, после всех этих штук люди дурные... тихие, но дурные. Не то, чтоб совсем зомби, а как пыльным мешком ушибленные.

— Ну, все же лучше убийства — на каторгу не пойдешь.

— Лучше всего — распрощаться навсегда и не видеть их больше.

— А как же мама?

— Взрослый человек! Хочет мучиться — ее право. Но смотреть на это выше моих сил. Слушай, теть Хю! Будешь моей мамой?

Хм. Неожиданно.

— Я и так твой учитель, личный и персональный. Эта связь как бы не крепче родственной. Видела я одного ллири, которого пытал Пекрито. Страшно пытал — запустил морских червей под кожу, и они его заживо ели. Ну, и проводил соответствующие манипуляции — обряды, заклинания там всякие — чтобы вся его боль передавалась отцу (отец был вне прямой досягаемости для лича). И отца того ллири я тоже видала. Ну, да, он кривился и вообще был далеко не на седьмом небе от счастья, но защититься от воздействия смог.

— От лича?!

— От него. Дядька — сильный менталист, один из сильнейших в Империи.

— Погоди, теть Хю... сильнейший в Империи, которого ты видела лично, который отец ллири... но сам не ллири?

— Не ллири. Сын, понятное дело, полукровка, но унаследовал материнскую форму тела. А папочка — чистокровный хуман, чистокровнее не бывает.

— Это не... — и прикрыл рот ладонью.

— Это он.

— Ну, теть Хю, у тебя и знакомые! — распахнул глаза Топа. — Выходит, не все сплетни врут?

— Не все, но те, которые меня записывают в бывшие любовницы Одноглазого — ложь. Он вообще по морским девкам ходок.

— Ага... нежные руки, сладкие голоса...

— Не знаю насчет женских голосов, а мужики у них сипят и щелкают горлом.

— А женщины поют. Я слышал. В Теленку всем училищем ездили, смотреть, как построена крепость, а еще там есть театр, в городе. И я там был! Барнаб Жук — тот самый, у которого задачник по началам стихийной магии такой... подлючий, что ни задача — с подвывертом... А нам он в театре левак устроил, фундамент укрепить, и в оплату нас всех на верхние ряды пропустили. Ллири пела, Несравненная Хиаифа. Честно, не вру!

— Верю.

— А почему веришь? Может, я все сочинил?

— Неужели еще не дошло, ученичок? Теперь, если будешь врать, я первая это замечу. Наша связь крепче родственной, подчас, даже любовной. И до самого конца обучения будет усиливаться. Ты уже понимаешь меня с полуслова, скоро с полувзгляда начнешь, а я чувствую твое настроение, эмоции, ощущения, а скоро и мысли буду читать. Не зря же я не хотела той клятвы. Теперь любая твоя боль автоматически становится и моей, а в случае твоей гибели я не умру, конечно, но мне будет очень и очень паршиво.

— Да... и теперь десять раз подумаешь, прежде чем уединиться за сараем...

— Всем бы твои засарайные грешки в качестве самых тяжелых, — улыбнулась я. — Сразу благодать бы настала.

— Ой, не скажи, теть Хю! Ладно, я на чердак, а ты тут как знаешь. Голова что-то пухнет, медитировать надо.

Ну, он медитирует (какое там — дрыхнет), а мне еще Гордея с менталом знакомить. Жаль, нету тей-фре, самое то было бы. Устала, как скаковой ящер, сейчас рухну на бок и околею. Или поспать часика полтора, пока трое магуев-изобретуев торчат в мастерской? Вот не зря Гордей мотался к своему приятелю в Мшану, чую — какую-то техническую литературу принес, из того, что "давно хотел, но не получалось".

А у меня не получилось поспать. Приперся знакомый дедок, та зараза ехидная.

— Что, красавица, где женщина — маг, там дома никак? — вообще, в пословице было "бардак", но дед не хамит, только намекает.

— Если насчет перекусить, то подождите немного, сейчас по-походному соображу, — как раз вторую бадейку с пищевым глифом еще в малое убежище не спустили, можно "паштета" наделать.

— Да не стоит, милая. Я ж не объедать тебя пришел, мне слово надоть сказать.

— Так проходите: посидим, поговорим — ежели не торопитесь.

— Нет, не тороплюсь... Я — этот, как вы называете — сибил, да?

— Так называют предвидящих, — уточнила я. — Если в семье есть плетельщик, то его родные братья и сестры имеют пророческий дар.

— Имею, дева, ой, как имею. То я его имею, то он меня. А сестренка еще в позапрошлое нашествие от тварей погибла... Семь годов ей было, а мне — пять. Так что ж я тебе сказать-то хотел... Грядет.

— Что грядет? — спрашиваю. — Откуда грядет?

Отмахиваться от сибла — себе дороже, а верить ему — подчас, еще опаснее, ибо, как верно говорит старикан, не он владеет своим даром, а дар предсказания владеет им. Непросчитываемый в принципе и способный создавать самосбывающиеся пророчества.

— Твари! — говорит дед, и глаза его округляются. — Видел я много тварей. Безобразных и не имеющих вида, выходящих из моря. Вслед за ними идет всем тварям тварь, огромная, а сама словно кракен с человечьим телом. И войска людские расходятся в стороны, и маги разбегаются от него. И тварь та идет во дворец и съедает Одноглазого...

Дед замолчал, навалился на палку, стоит, шатается...

— А дальше? — спрашиваю.

— Ась?

— Дальше-то что было?

— А что дальше, деточка, мне неведомо. Что увидел — тебе сказал, а ты уж делай с этим, что хочешь.

Повернулся и бодренько пошел к выходу. Хлопнула одна дверь, вторая... Заскрипел снег на крыльце.

Вот тебе, бабушка, и юрьев день. Не было печали... Дерек, конечно, та еще сволочь, но это наша сволочь, человеческая, а накой нам сдался Ктулху? Описание что-то уж больно похоже, так что без божественных братцев, гребущих с Земли что надо и чего не надо, не обойдется. И, скорее всего, это будет креатура Артаса, по крайности его драная кошка Фалль кого-то притащит. Мали ли слабосильных придурков, жаждущих власти, а то и реванша над всеми обидчиками разом, любой ценой и с любыми потерями? Даже если для этого придется стать хтоническим монстром. Первое мое побуждение, честно, было простым и незамысловатым — выйти на связь с Дереком и предупредить. А вот второе... Ну, представьте себе: является девица, которую ты то ли уволил "по собственному желанию", то ли в шею прогнал, и говорит, что очень скоро тебя слопает Ктулху. Да, мир магический, тут и не то может быть, но уж больно бредово все это выглядит. Вопрос осложняется тем, что у девицы встроенный бредогенератор, и направленно ее мысли читать не удастся — только те, на которые в обычном разговоре наведешь. Вердикт: не поверит. Деда ему представить для подтверждения? Это вообще ни в какие ворота — человек мне доверился, а я его на допрос к менталисту. Нельзя! Остается только самой сделать выводы и при случае намекнуть.

Конечно, не очень-то верится в то, что один из божественных братцев разбудит настоящего Ктулху, даже если такой существует, но симулякры в руках опытных игроков — тоже вещь весьма разрушительная. Ставки в их дурной игре растут, вводимые в нее силы — тоже, и все это может обернуться слишком большой бомбой для слишком маленького мира... даже для Веера. Что об этом думает Наблюдаха или мой, давно не появлявшийся рядом, учитель — сие мне неведомо, но хотелось бы знать. Тем более, что второй несет за меня какую-никакую, а ответственность, вот только не забыл ли он об этом...

Вторая возможность что-то противопоставить заигравшимся божествам — это объединие сил всех разумных существ Веера... небольшое уточнение — за исключением тех, кто считает, что "Карфаген", то бишь, Веер, непременно должен быть разрушен. И вопрос независимой связи становится ключевым: информация, передаваемая за тысячи километров, способна спасти миллионы жизней, то же самое, но между мирами — дает возможность адекватного стратегического планирования нам, принимающим решения на местах, и уже этим повышает шансы на выживание и развитие этих самых "мест". А о третьей возможности использовать подобную связь я громко промолчу и пока даже думать не стану. Во избежание.

Так что "прыгать надо!", то есть знакомить свежеинициированных магуев с менталом. И им полезно, и мне спокойнее будет. Теорию, опять же, там проще преподавать, без искажений в разум ложится, а уж практику им физическая реальность обеспечит, даже не сомневаюсь.

Вышла из дому — темень, мороз — уже не только щеки, но и глаза щиплет; продышалась, растерла лицо снегом, и, вроде как, успокоилась. За что люблю зимнюю ночь — сразу отсекает все лишние эмоции и ненужные мысли, придает этакую целеустремленность, как пинком под зад. Зашла в мастерскую.

Смотрю — мои магуи-изобретуи совсем притомились, даже спорить друг с другом устали: Гоша спрятался в уголок между стеной и шкафом, расперся локтями и дремлет, Гордей уже, скорее, из вредности, продолжает крутить какую-то полуразобранную штуковину, а Вожгарь листает книгу, но глядит сквозь нее.

— Что, Данила-мастер, не выходит твоя чаша?

— Какая чаша? — у них даже удивляться сил нету, вот, бедняги, умаялись.

— Да сказка такая есть, про Хозяйку Медной горы. Был у нее любимый мастер — Данила...

— Какая хозяйка? Гномша, что ли?

— Нет, — говорю. — Каменный дух, вроде речного Кеесе.

— Такая же блудливая?

— Не знаю насчет блуда, а искусство тетка любила, особенно резьбу по камню. Не какое-то бездумное украшательство, а чтоб с душой и пониманием к материалу. И брала к себе таких мастеров. Не обязательно навсегда, кое-кого и назад возвращала, но им наверху все равно жизни не было — как вспомнят ее пещеры, так и дом не мил, и семья постыла, и все что-то не то из-под собственных рук выходит.

— То есть, они сравнивали реальную жизнь с этакой вот... показухой.

— Именно! К тому же, щедро сдобренной силой стихий, что делает камень пластичным и подобным живому. И начинали презирать живое, которое не столь прекрасно и совершенно, и собственное мастерство уже ни в грош ставили.

— Ну и при чем...

— При том, что вы только что испортили что-то рабочее, пытаясь повторить работу артефакторов.