Мелочь пузатая, общий файл

— Я не откажу. Но, все-таки, дело опасное, из Рифеев еще ни один маг живым не вернулся.

— Все когда-то бывает в первый раз, правда? — Темина просияла. — По рукам?

— По рукам!

По рукам-то — хорошо, да как бы мне их не оборвали духи рифейские. Если не договорюсь с ними, конечно. Утром озадачила Топу "комплектами выживанца", благо, Темина заказала целый ящик жестяных кружек, и заказ доставили за полчаса, а нам оставалось лишь докупить держатели для энергокристаллов. Оставила я ученика в куче жестянок и клочьев мха, которыми они были переложены, а сама пошла говорить с шаманами.

Сперва собиралась перейти в Кериру, это крепость у южной границы Ламейны, в доимперские времена — грозное пристанище Медвежьего князя, во время недавнего мора — проклятое место, где жили солдаты, отсреливающие беженцев из зараженного края, а теперь — старая и никому не нужная развалина с четырьмя инвалидами-хранителями. В саму крепость не буду соваться, да я ее внутренностей и не знаю, мы с матерью ее издалека видели, когда она возила меня показывать орочьей родне. Не меня, конечно, ту Хюльду, чье тело я теперь занимаю, но родня оценивала не личность бойкой шестилетки, а ее способности к магии, и по этому поводу стойбище гуляло три дня. С тех дней мне вспоминается разве что сморщенная физиономия шаманки да мерзкий вкус травяного отвара, которым меня напоили прежде, чем отпустить одну в лес. Как я, то есть, настоящая Хюльда, осталась тогда в живых — не знаю, на месте этого куска памяти — гулкая пустота. Но, раз уж это произошло, то пусть отвечают по своим обязательствам — "помогать родной крови тем больше, чем более в ней имеется силы". Силы во мне хватает, кровь — та же, а личность мою их духи признали. Родственничкам не отвертеться.

Присела на кровать, закрыла глаза, как въяве представила почерневшие от старости и пожаров камни крепости, опустила глаза к земле — трава! Я вижу лето, а сейчас зима. Непорядок. Вернулась в тело, встала, походила по спальне. Наверно, раз я видела ее один раз, летом, то вспомнить зимний пейзаж с крепостью никак не могу, только вообразить. Тщательно реконструировала в воображении портрет страшной крепости, добавила снега на стенах и крыше донжона, сугробы на поле вокруг нее, голые деревья далекого леса. Легла на пол, закрыла глаза. Вот она, кре... э... опять зеленая трава и яркое солнце. Тьфу ты! Втянулась в тело. Воспроизвела в воображении зиму. Еще одна попытка... Лето! Лето, мать вашу! И никуда от него не деться.

Если зимой чудится лето, значит, это кому-нибудь нужно. Вот только переходить туда физическим телом не буду, а то еще устрою какой-нибудь парадокс и попорчу наш нежный и хрупкий мир. Тщательно убрала все ощущения тела, буквально стала "вся-внимание", причувствовалась. Кому я тут нужна? О, вот оно! Детский страх. Тотальный, мощный, широкополосный выброс — такой ужас способен испытывать только ребенок: брошенный, покинутый матерью, окруженный хищниками или врагами.

Да, это может быть ловушкой. Да, есть те, кто хочет моей смерти и может подстроить такую пакость. Но я от них, вроде, уже не прячусь? А если и впрямь ребенку так жутко, то тем более надо его выручать. И я иду к источнику страха, как на крик или запах. Вот оно! Девочка скорчилась между корнями сосны, а стая гилид окружила ее и уже готова кинуться и растерзать.

Стоп!

Кроха, нельзя их бояться — пусть испугаются сами. Хватаю ее страх и выворачиваю наизнанку. Стрелы и кольца паники, обращенные на причину, теперь расходятся веером и находят жертв в стае. Шлем ужаса накрывает поляну, гилиды заходятся визгом. Девочка разворачивается, поднимает лохматую голову — ни дать, ни взять, ёжик — и нечто знакомое сквозит в ее раскосых глазах, в поджатых губах, а не по-орочьи выпуклый лоб исключает ошибку — это Хюльда, та, которой шесть лет и которая только что прошла инициацию. Благодаря мне прошла. Ледяная волна запоздалого ужаса окатывает уже меня саму — страшно подумать, что произошло бы, не решись я посетить то лето, лето прошлого времени.

Вместе с этой волной приходят воспоминания: я-ребенок бегу по лесу, а тени стелятся за мной, заходят справа, слева. Дорога качается, словно подвесной мост, листва корчит рожи. Небо опускается, готовое меня раздавить, тени настигают, дорога закручивается жарким языком, кидает под корни дерева, будто в глотку. Жуть смыкается над головой и доходит до оглушительно беззвучной вспышки. Вывернутый страх — это не смелость, это то, что заставляет хищника поджимать хвост и бросаться опрометью от недавней жертвы. Я-ребенок оскаливаюсь, поднимаю кулаки и ледяные кольца шлема ужаса расходятся от меня.

— А!!! — орет она торжествующе. — Бойтесь меня! Свартчокан! Свартч-каррах-дриттсусра!

Гилиды уже далеко, когда крошка Хю падает на землю без сил и замирает. Я-внимание опускаюсь к ее потной макушке, придвигаюсь вплотную — она поворачивается во сне, отмахивается рукой. Тогда я подхватывю ее голову ладонями и легонько дую в маковку, восполняя истраченный в ноль резерв. Девочка вздыхает и открывает глаза.

И тут все исчезает — деревья, трава, яркое летнее солнце... Вокруг меня заснеженный лес и никаких детей. О-бал-деть! Только что я саму себя, а заодно и названную сестру спасла не только от безвременной смерти, но и от чего похуже. А еще Нардел — от участи быть раздавленным мощным заклинанием, Гнездо Виверны и его защитников во главе с капитаном Ларутом — от гибели под массой прорвавшихся тварей, кучу народа в окрестностях Тенистого Лога — от риска стать очередной жертвой в тайном святилище... хотя, пойди история иначе — может, жертв было бы меньше? Не я ли сама создаю проблемы там, где появляюсь?

Не знаю. Может, когда-нибудь откроется мне, а пока буду думать, что я, по крайней мере, не приношу вреда тем, кто рядом. А то хоть совсем не живи, право слово.

Не замечаю, что перешла полностью, не чувствую, как мерзнут нос и щеки, пока меня кто-то не встряхивает за плечо:

— Моя твоя видеть, твоя знать?

Оборачиваюсь — передо мной орка лет сорока-пятидесяти от роду, у шаманов точно не определишь, рядом молодой парень с рогатиной, улыбается во весь клыкастый рот. Оба на снегоступах, обтянутых шкурками гленка — такие скользят почти как лыжи, но исключительно в одну сторону, что удобно. А я вот по колено в снегу.

— Вийда, дочь Кутхи — говорю я и склоняю голову.

— Тнаха, дочь Бепы — представляется шаманка. — Моя вчера знать — ты сегодня прийти, моя собирать хижа, шкура, ждать, сегодня тебя видеть — идти. Духи говорить — я тебе нужный, моя ученик нужный, мы и ты в горы идти. С подгорная народ идти, а они нас не злись, и мы их не злись, а то все умирать.

— Какие умные у тебя духи, — говорю. — А есть среди них женщина-шаман, которая детей в племя лет тридцать назад принимала?

— Да, сильный дух. Хиспа, дочь Кикры, она меня учить, вот столько, столько и столько зим учить, — Тнаха показывает два раза по две пятерни и прибляет на третий раз четыре пальца. — А пять зим уже как уйти, — шаманка улыбается и машет рукой в небо. — За речку.

Хм. Какая близкая и понятная терминология. Интересно, что за лепту внесли орочьи попаданцы в земной шаманизм? Вот была бы забойная тема для этнографического исследования. Тоже улыбаюсь.

— Хиспа мне тридцать лет назад крупно задолжала, и неудивительно, что отплатила.

— Она говорить, учить меня для большой дух и для горы. Мы много ходить где камни и даже летать.

— А что за большой дух, Хиспа тебе не сказала?

— Большой дух, как женщина в куст сиди, куст шевелись, и они как одно, не как два.

— Понятно, — говорю. — А ученика с собой берешь?

— Берешь, берешь, — изо всех сил кивает парень. — Тнаха Пехоя берешь, а то Пехой идти до горы сам, двумя ногами. День идти, ночь идти, зима идти, лето идти — и быть в горы.

Тнаха смущенно улыбается:

— Пехой хорошая ученик — умная, помнить много, и плохая ученик — придумывать много, делать сам подумать как, а дальше плакать — лечи меня, Тнаха! Но Тнаха брать Пехой в горы. А то Пехой тут вредить.

— У меня тоже есть ученик. Надеюсь, подружитесь.

— Шаман быть?

— Ну, не совсем, но с одним духом он уже подружился, тот ему на свирелке играет.

— Хорошая шаман потом быть, — кивает Тнаха. — Дружить лучше, заставлять — хуже. Хорошая шаман только дружить с духи.

— Вещи берите, — говорю. — Да пойдем.

Так в гостиницу заселилось еще два жильца, впрочем, жильцы тихие и весьма покладистые, даром, что орки. А еще через четыре дня я узнала, что власть в Нарделе поменялась. Как вы думаете, кто в этот раз встал у кормила? Наэлад, верно? Ошибаетесь, его место оказалось за спиной Данзела Пятого Сына, а чей сын, да еще пятый — знает разве он сам, если вообще что-нибудь знает. Как-то меня его интеллект не впечатлил. Тем не менее эта гора мускулов очень удачно вписалась в губернаторское кресло, пока его шайка вырезала сторонников прежнего правителя, а когда закончилась ночь длинных ножей, выделила две тысячи золотых на экспедицию за Поясом Спокойствия, которую снарядил к островам Южного Океана неугомонный альв.

— Жаль, что не могу поехать с ребятами, — признался остроухий, дозаказывая очередную партию "выживалок". — Плевать на увечье, оно не сильно мешает, но этот придурок... Мне нужно, чтобы город дожил до того, как привезут артефакт, а без меня, сама понимаешь...

Да понимаю я, в том числе и то, о чем Наэ так громко молчит — и экспедиция, и все приобретения нового губернатора говорят о том, что город готовится к длительной осаде, и вовсе не гуманоидами.