— Нет, милый, лежи, — она удивилась, до чего хрипло звучит голос. — Не надо. Подстели ему чего-нибудь под голову и накрой. И побудь с ним, — велела она Ларре. Тот не ответил.
Инис помог ей встать. Слегка кружилась голова, все время чудилось, будто она что-то позабыла. Это потому, что он меня ударил, подумала Нимве, это ничего. Может, небольшое сотрясение. Она тут же отмахнулась от этой мысли. Главное, все живы, и сейчас главное — Мафхор. Нужно, чтобы он...
— Ним, вот, возьми, оденься, — подошедший Сэтнар сунул ей охапку вещей. Она непонимающе посмотрела на него, скользнула взглядом по своим голым, исцарапанным рукам, увидела, что распахнутый плащ ничего не прикрывает... Лицу стало жарко, и Нимве судорожно прижала к груди одежду. Сэтнар, бледный до синевы, казался очень серьезным.
— Мы отвернемся, — сказал он. — Пошли, Инис. Давай.
Спрятавшись за толстым стволом дуба, Нимве кое-как оделась. Полубезумное состояние, что владело ей в первые минуты после случившегося, отпустило, и она начала ощущать боль, как от ожога. Багровые рубцы от плетки герцога сплошь покрывали бедра, живот и бока, полосы, сочащиеся кровью, пересекали грудь. Боль пронзала при каждом касании, но, стиснув зубы, Нимве осторожно натянула рубаху. Позже, сказала себе она. Займусь этим позже. Сейчас некогда. Иначе Мафхор умрет.
Принцы принесли воды, котомку, пару чистых рубах. С помощью близнецов Нимве раздела Мафхора.
В него попали три пули. Одна в грудь, одна в бедро, а третья сидела в правом плече, раздробив ключицу. На груди зияло отверстие, похожее на маленький кратер, пуля прошла очень близко от сердца. Нимве налила в чашку настойку чистотела, промыла Мафхору раны. Кровь еще текла, из небольшой дырочки на груди ритмично выплескивались вишневые струйки. Нимве знала: это плохо, очень плохо, значит, задеты легкие — но работала четко и сосредоточенно, только руки предательски вздрагивали.
Смочив в отваре, Нимве облепила его раны примочками. Выпрямилась, вытерла мокрый лоб.
Солнце, стоящее в зените, освещало вытоптанную поляну, трупы, разбросанные в побуревшей траве. Принцы с помощью Ларры начали стаскивать убитых прочь, на песчаную косу между берегом и лесом. Нимве глянула на Чика. Он, похоже, задремал, потому что лежал, не шевелясь, в тени густой дубовой кроны.
Кровотечение у Мафхора постепенно унималось. Нимве провела ладонью по его лбу. Губы мага посерели, у висков лежала синева. Ларра, проходивший мимо, покосился, присел возле Чика. Не растормошил бы его, подумала Нимве — и тут Ларра позвал:
— Нимве... Слушай, Ним...
— Не сейчас, Ларра.
— Да постой, послушай. Я не пойму...
— Что? — Нимве подняла голову.
— Он чего-то... Чик! Эй, Чик!
— Не тряси его, ты чего?
— Да он не дышит!
Нимве замерла. Потом, сорвавшись с места, бросилась к парням.
Первое, что ее поразило — белое, как мел, лицо Чика. Голова, откинутая вправо... Темные волосы, прилипшие ко лбу. Нимве нащупала его сонную артерию.
Ни малейшего биения. Никакого движения, ничего. Нимве дернулась, приникла к его груди, там, где сердце, но сердце молчало. Кожа была мягкой и податливой, и еще теплой, но за живой на вид оболочкой жизни не было. Жизнь ушла.
— Нет, — сказала Нимве. — Нет.
С губ не сорвалось ни звука. Она увидела огромные глаза Ларры. Солнечные блики, плясавшие на коре дерева, подбиравшиеся к лицу Чика. Ей захотелось отогнать их, будто мух, чтобы не мешали, чтобы не разбудили его.
Потому что он заснул. Конечно. Он просто заснул. Ничего другого. Ничего другого быть не может. Потому что он не может...
Нимве схватила его и затрясла.
— Чик, проснись! Проснись! — услыхала она собственный пронзительный вопль. — Ты не можешь, ты не можешь, не можешь... ты... не можешь...
Будто сквозь сон, Нимве видела принцев, Ларру и барона, их удивленные, непонимающие лица. Кто-то оторвал ее от юноши, осторожно перевернул безжизненное тело на бок.
Вся трава под ним была черна от крови. Рубаха пропиталась кровью и сделалась малиновой. Целое море крови...
— У него же не было, — пробормотал Ларра. — У него не было ран!
Он приподнял окровавленную ткань. Справа, на уровне поясницы, темнел узкий надрез, аккуратный, будто Чика пырнули ножом.
— Прямо в печень, — сказал Ларра. — Ох, Творец-Вседержитель...
Нимве со стоном повалилась на траву, закрывая лицо руками. Потом вдруг, пораженная внезапной мыслью, вскинулась, снова бросилась к юноше, приникла к его груди: мы просто ошиблись. Он жив, мы просто этого не поняли!
Но чуда не случилось. Как и в прошлый раз, она не услышала биения.
Я опоздала.
Он умер.
Умер из-за меня.
Что было потом, она не помнила. Очнулась позже, под деревом. Не сразу пришла в себя, но когда вернулись воспоминания, Нимве вскочила на ноги — да так и замерла.
Мафхор лежал поблизости, неподвижный, похожий на труп. А Чик... Они уже накрыли его с головой плащом, убрали в сторону, как вещь, которой лучше не касаться.
Губы Нимве искривились, и слезы брызнули из глаз. Шатаясь, задыхаясь от плача, она стояла на месте. Первым желанием было броситься к Чику, да только... Ему она уже ничем не могла помочь.
Но Мафхор все еще жив, и ему точно требуется помощь.
Слепая от слез, Нимве подошла и села возле мага. Дрожащими пальцами коснулась ледяного лба. То, что он оказался таким холодным, привело в ужас: мелькнула мысль, что он умер, пока она спала. Нимве проворно приникла к его груди.
Сердце билось. Слабые и редкие толчки.
— Не умирай, — прошептала она. — Пожалуйста. Ты сильный. Борись, не умирай, прошу тебя...
Следующие несколько часов, до заката, она провела возле раненого. Варила травы. Развязала, сняла с его правого предплечья кожаный браслет, обнаружив под ним большой и уродливый шрам, как от старого ожога. Вытащила пулю из перебитой ключицы, вправила кости, туго забинтовала плечо. Из ноги пулю извлечь не удалось: та плотно застряла в бедре, и Нимве побоялась навредить.
Она работала как заведенная, не обращая ни на кого внимания. Не отвечала, когда к ней обращались. Не отвлекалась ни на питье, ни на еду. И только иногда, помимо воли, ее взгляд возвращался к Чику и застывал, будто притянутый магнитом.
Еще не стемнело, когда Ларра начал рыть яму в отдалении, возле дубов, на кромке берега.
— Нимве, пора, — Сэтнар присел рядом. — Мы должны его похоронить.
Не поднимая глаз, она кивнула.
Парни переложили Чика на расстеленный плащ. Юноша стал похож на камень. Тело окоченело, руки, согнутые в локтях, застыли возле груди, будто он пытался защититься от чего-то. Лицо было белое, восковое, синие веки казались прозрачными.
Нимве молча смотрела на него. Внутри словно прижгли раскаленным камнем. Ожог горел, и даже слез не было.
Чика понесли к могиле.
Тут пахло свежевырытой землей. Запах оказался так силен, что перебивал вонь горелого мяса, которой тянуло от костра на песчаной косе.
Чика опустили наземь. Нимве не сводила глаз с его лица.
— Хочешь с ним проститься? — тихо спросил Инис. Нимве молчала. Ларра сказал угрюмо:
— Эх... а ведь мы с ним так и не помирились, — и быстро вытер глаза.
— Он хотел нас защитить, — промолвил Сэтнар. — И он умер, как мужчина. Мы всегда его будем помнить. Всегда.
— Да смилуются над ним Владыки Стихий, — прошептал Инис.
— Нимве, — Сэтнар коснулся ее локтя. — Скажешь что-нибудь?
Она не ответила. Слова текли мимо, не задевая душу. Всё, что было важным сейчас — белое застывшее лицо.
Такое спокойное.
Такое...
— Ну, пора, — услышала она. Сэтнар взялся за край плаща.
Что-то оборвалось у Нимве в сердце. Она упала на колени. Вцепилась в рубаху Чика. Из горла рвался крик, но умирал, не найдя пути наружу. Она кричала, кричала — молча, беззвучно, пока не вырвалась из капкана немоты. Пока страшный, почти звериный вопль не заставил остальных отступить.
Потом, очнувшись, они долго пытались оттащить ее, но не могли оторвать от мертвого. Она цеплялась за него — и кричала, обезумев, теряя голос, а слезы лились, ослепляя и без того ослепшие глаза, капали на грудь юноши, что сделалась мертвей и тверже камня.
* * *
* *
С наступлением вечера усталость, потрясение и боль так навалились на Нимве, что она едва могла шевелиться. Знобило, и клонило в сон. Но она знала: если сейчас не обработать раны, начнется лихорадка, а этого она никак не могла себе позволить. Поэтому, собрав котомку, не обращая внимания на расспросы Ларры, она отправилась к реке.
Раздевшись донага, Нимве вошла в воду, погрузилась по самое горло. Сидела до тех пор, пока от холода боль не начала униматься. Выбравшись на берег, кое-как натерлась мазью из трав, что приготовил для Чика атланский лекарь. Она действовала размеренно, в черном и тупом спокойствии, сковавшем душу.
Вернувшись в лагерь, села около Мафхора. Неподалеку горел костер, кто-то, закутавшись в плащ, лежал у огня. Принц Инис поднял голову, негромко окликнул Нимве... Она молча отвернулась, нащупала у Мафхора пульс. Накрыла его одеялом.
Следующие двое суток она не отходила от мага. Ларре с великим трудом, с руганью удавалось заставить ее хоть немного есть. Нимве не обращала ни на кого внимания, не разговаривала, почти не спала. Весь мир словно сузился, замкнулся на Мафхоре.
А в том едва теплилась жизнь. Раны воспалились и распухли, в синее лицо было страшно взглянуть. Дышал он незаметно, и сердце билось так слабо, что Нимве, поминутно проверявшая у него пульс, каждый раз обливалась холодным потом: умер!
Вечером второго дня ей стало ясно, что если ничего не предпринять, Мафхор не переживет ближайших суток.
И она наконец решилась.
Нимве попросила мужчин перенести раненого на берег, за деревья, ближе к воде. Спутники очень удивились, но она не стала пускаться в разъяснения.
С величайшей осторожностью мага подняли, отнесли к реке, опустили на приготовленную лежанку, в стороне от воды, чтобы не достало приливом. Парни стояли, наблюдая за действиями Нимве, разжигавшей костер. Подняв голову, она велела:
— Теперь идите. Ларра, ты останься.
Когда принцы ушли, Ларра долго молчал, потом спросил:
— Чего ты собираешься делать?
— Колдовать. Нынче ночью не ходите сюда, пока не рассветет. Ясно?
— Колдовать? Да полно.
— Я не шучу. Ясно, или нет?
— Ну, ясно, ясно. Да только...
— И вот что, Ларра. Если со мной что-нибудь случится, обещай, что не бросишь его, — она кивнула на Мафхора.
Ларра оторопел.
— Ты чего это удумала? — спросил он.
— Сказала же, буду колдовать. Может случиться так... В общем, я могу умереть, понятно? И тогда кто-то должен будет позаботиться о нем.
— Так ты чего, заместо него собираешься...
Вскочив, Нимве подошла вплотную к Ларре и схватила его за рубаху на груди.
— Поклянись, что не бросишь его! — глядя в глаза, велела она. — Поклянись мне сейчас же!
— Ну... ну, я...
— Клянись!
— Ладно. Клянусь, но...
— Скажи: "Я его не брошу!"
— Я его не брошу.
— И сделаешь все, чтобы он выжил!
— Да постараюсь! Но я ж ведь не травник, как же я буду...
— Отваров хватит на несколько дней. Потом сможешь взять те травы, которые я собрала, найдешь такие же в лесу. Справишься. — Выпустив его, Нимве вернулась к костру. Ларра не уходил, она слышала, как хрустит песок под его босыми ногами.
— Слушай, Нимве, — окликнул он.
— Ступай, Ларра.
— Да неужто этот тебе так дорог, что ты за него жизнь готова положить? — с горечью спросил он.
— Ступай. И до утра сюда не суйтесь.
— Эх, дура баба... — зашуршал песок. Стало тихо.
Нимве собрала вещи, отложила в сторону, под корни ивы, что росла на кромке берега. Из цветов и трав, собранных перед закатом, сплела два длинных ожерелья, потом, раздевшись донага, искупалась в речке. Вернулась к костру. Оделась в длинную нательную сорочку. Сняв с Мафхора одеяло, положила травяное ожерелье на его обнаженную грудь. Второе накинула себе на шею, села возле огня и стала ждать.
Тишина. Слабый плеск воды. Кваканье лягушек, возня и шорох ночной жизни в камышах. Нимве подняла голову. Бархатное небо в россыпи звезд висело так низко — казалось, протяни руку да собирай алмазы с черной скатерти.
Нимве перебрала в памяти всё, что нужно для Обряда. Сама она никогда не участвовала в нем. Мама и бабушка делали это, когда дедушка обгорел на пожаре. "Один уйдет, один останется", — прозвучали в памяти древние, заветные слова. "Забери того, кто по правую руку, оставь того, кто по левую". В прошлый раз Мать-Земля забрала дедушку.
Нимве встала и пошла по отмели. Лягушки в камышах, почуяв ее, умолкли, но она залезла туда, ломая хрусткие стебли, на ощупь схватила холодное извивающееся тельце. Вырвала у себя несколько волос, потом выдернула пару из шевелюры Мафхора. Опутала ими брыкающуюся лягушку и посадила в рубаху, снятую с раненого, надежно завязав, чтобы жертва не сбежала. Положила наземь, в полосу света.
Ущербная луна высоко вскарабкалась по небу. Пора.
Нимве прислушалась к себе. На душе было до удивления спокойно. Странно, промелькнула мысль, я, наверное, должна бояться... Но нет. Нельзя совершать Обряд, когда боишься, Владыки могут рассердиться, покарать...
Нимве села возле Мафхора, погладила по волосам. По его лицу ходили золотые блики. Черные тени плясали на песке, разбегаясь, прячась у корней деревьев, обступивших берег.
— Если тебе суждено уйти, — прошептала Нимве, — да смилостивится над тобой твоя Владычица. Ведь твоя Владычица — Мать-Вода, так мне показалось. Я не умею молиться по-вашему. Но если ты уйдешь, пусть твой путь будет легким.
Нагнувшись, она поцеловала его губы, сухие и холодные.
— Помилуйте нас, Великие Владыки, — сказала Нимве. — И простите нам наши грехи. И... и помогите тому, кто останется. А если решите помиловать обоих, то помогите нам обоим. Пожалуйста.
Нимве встала. Подошла к огню. Слова она помнила наизусть, но медлила, глядя, как пламя лижет огненные ветки.
Закрыв глаза, она развела руки в стороны.
— Один уйдет, — прошептали губы: беззвучно, совсем беззвучно. — Один останется. Силой своей и мудростью, Мать-Земля, не покинь меня.
Вслепую, словно танцуя, она сделала несколько шагов. Открыв глаза, стоя около костра, произнесла:
— Один — по правую руку. Один — по левую. Чую, растет трава, вырастает ввысь. Огонь земной! — сорвав с груди, Нимве бросила в костер травяное ожерелье. — Огонь земной, вода озерная, будь со мной, сила горняя, сила вышняя, сила дивная — тому, кто здесь со мной, позволь жить ему!
Глубоко вздохнув, Нимве ощутила запах сгоравших в пламени трав. Запах цветов. Горьковатый аромат листьев ивы, запах воды, лизавшей берег... Внутри, в потаенных тайниках души, распахнулись незримые глаза. Ночь посветлела. Огонь у ног засиял ярко, почти ослепительно. Осветил берег, осветил деревья в глубине, человека, распростертого подле, его истончившиеся, неподвижные черты.
