— Ведь я бы могла так и жить, думая, что ты... Никогда бы не подошла к тебе близко, не узнала бы тебя...
— Не такой уж я подарок. — По голосу она поняла, что он улыбается.
— Конечно, подарок. Для меня — подарок. Мне только жаль... — она осеклась на полуслове. Подождав, Мафхор спросил:
— Что?
— Нет, ничего.
— А все-таки?
Нимве долго колебалась, а потом ответила:
— Мне просто жаль, что ты мне до сих пор не доверяешь. Ничего о себе не рассказываешь, и...
Молчание. Нимве быстро посмотрела на собеседника. Зря я это, пронеслась мысль, теперь он обидится...
Мафхор сказал:
— Это не так. Я тебе доверяю. И я это докажу.
— Ты не обязан...
— Нет. Обязан. Потому что ты права. — Нимве почти испугало сосредоточенное выражение, застывшее на его лице.
— Ты... — начала она, погладив его руку, но Мафхор перебил:
— Спрашивай. Что ты хотела знать? Я расскажу.
— Если для тебя это трудно, то я не...
— Трудно? — он нагнул голову. — Ну... да. Да. Молчать легче. И привычнее. Но невозможно все время брать, и ничего не давать взамен. Так это не работает. Поэтому спрашивай. Я отвечу. Тебя, конечно, интересуют все эти слухи про меня, что из них правда, а что...
— Нет. Не интересуют, — Нимве улыбнулась. — Я уже поняла, что это вранье. Я вовсе не про эту брехню хотела знать. Я хотела знать про тебя. Я слышала, ты родом не из столицы. Это так?
— Да.
— Говорят, ты откуда-то с границы приехал, будто твои родители отправили тебя учиться в Доме Таэнана.
Мафхор отрицательно покачал головой. Сосредоточенное выражение не исчезало, а глаза смотрели в землю.
— Я ничего никому не расскажу, клянусь, — пообещала Нимве. — Даже если ты чего-то кому-то сделал, я...
— Не в этом дело, Ним, — он вскинул взгляд. — Я просто... Ну... ну, хорошо. Вот тебе правда: я вообще родом не из Алавинги. Я из Сэнверии, из Дома Лаума. И я... — стиснув зубы, он отвернулся.
Сдвинув брови, Нимве тихо произнесла:
— Но... Сэнверия... Это разве не провинция... Это южная провинция Эбирны! Разве не так?
Мафхор кивнул. Нимве прижала ладонь к губам, и глаза округлились.
— Но там же... — шепнула она, уже понимая, догадываясь. — Там был переворот... и они убили всех магов...
Мафхор молчал, глядя в сторону. Нимве припомнила все, что слышала об эбирнском перевороте, когда четырнадцать лет назад к власти в стране пришел мало кому известный дотоле Орден Вечного. О том, как погибли Великие Дома, о том, как их похищенных детей превратили в цепных псов Ордена...
— Ты тогда сумел убежать, да? — спросила она.
Мафхор опять кивнул.
— Прости, я не знала... Если не хочешь говорить, я пойму, правда.
Он повернулся.
— Прошу тебя, — сказал он. — Не жалей меня. Не надо этого. Договорились?
Нимве хотела возразить, посмотрела ему в глаза... Придвинулась и поцеловала в губы.
— Не сердись, — попросила она. — Ведь ты мне давно не посторонний. Нет ничего плохого в жалости, если человек не посторонний. И потом, это не жалость, а сочувствие. А когда ты сердишься, мне хочется плакать...
— Не надо плакать, — Мафхор осторожно провел пальцами по ее щеке. — И я вовсе не сержусь.
— Нет?
— Нет.
— Это хорошо. Знаешь, — Нимве прижалась к его плечу, — а ведь мой дядя погиб там, ну, в Эбирне, во время переворота. Брат моей мамы. Вместе с семьей. То-есть, мы думаем, что они погибли. У него были очень сильные способности к магии, и его приняли в Академию в Иргатлане, в столице... Да что это я вдруг о себе, — спохватилась она. — А твоя семья? Они... их убили, да?
— Скорее всего. Я не знаю.
— Но как же ты уцелел?
— Я уезжал. Ездил к родственникам. Когда все произошло... слуги в доме... В общем, они спрятали моих двоюродных братьев и меня, а потом вывели из города. Ночью. И мы оказались в степи. Там степи везде, в Сэнверии. Тогда была весна, хотя бы воду искать не пришлось. Весной там реки текут, а летом пересыхают.
Он облизал губы. Продолжил тихим, ровным голосом:
— Тогда было много беженцев. Не магов, просто местных жителей. Никто толком не знал, что происходит. Позже прошел слух, что... Великие Дома погибли. И что на площади казнили глав... глав Домов, я хочу сказать. А потом — что Орден уничтожил всех магов.
Мафхор посмотрел на Нимве. Неловко, невесело усмехнувшись, сказал:
— Понимаешь, я знал, что есть еще один Великий Дом, здесь, в Алавинге. И все то время, что бы не происходило, я всегда надеялся, что когда-нибудь найду их. Что стоит только попасть сюда, и все будет в порядке. Я снова окажусь среди своих. А когда это случилось, где-то через три года после всего... Когда я добрался до Алавинги... — он опустил голову. Снова поднял. Голос звучал тихо, когда он произнес:
— Что тебе сказать. Ты ведь слышала про них. Они чужих не принимают. Вот и меня не захотели принимать. А я... Я тогда просто... В общем, я пришел ко главе Дома. Но меня даже на порог не пустили, хоть я и говорил на анъяс. Выгнали на улицу, как щенка шелудивого. Да я, честно сказать, в то время на дворовую шавку и был похож. Чтобы сюда добраться, весь Беллар и Восточные княжества пешком прошел. На мне нитки целой не оставалось.
Он снова замолчал. Нимве физически ощущала, какого труда ему стоит все это рассказывать.
— И что ты стал делать? — тихонько спросила она.
— А что было делать, — он пожал плечами. — Остался на улице. Если честно, я уже ничего не хотел. После того, как они меня выгнали, я как будто... как будто во второй раз осиротел, и... Не важно. В общем, я вернулся на улицу, и просто сидел под забором. Была осень, дождь шел, темнело уже. Потом вдруг чувствую, кто-то меня за плечо тормошит. Открываю глаза — человек стоит рядом и что-то говорит. А я на здешнем языке и слова не знал. Он говорил, говорил, а потом поднял меня и куда-то потащил. А я пошел. Дальше плохо помню.
Мафхор остановился, чтобы перевести дыхание. Нимве чувствовала, как его пальцы вздрагивают в ладони. Он помолчал и сказал:
— У этого человека в доме я жил неделю. А он знаешь, кем оказался? Камердинером прежнего короля. Я, пока лежал без сознания, бредил на анъяс, вот он и рассказал королю обо мне. А потом, когда я смог вставать, король сам туда приехал, чтобы на меня посмотреть.
— Люди говорят, он был очень добрый, старый король.
— Думаю, это правда. По крайней мере, ко мне он отнесся лучше, чем весь Дом Таэнана. Наверное, час со мной беседовал, хотя я говорил только на сэнверийском, да по-эбирнейски. А он кое-как на эбирнейском изъяснялся, вот мы и... Но то, что я алгарвид, он сразу понял. Потом он как-то договорился с Фиарнейдом, главой Дома, и меня приняли туда. Но, если честно — лучше бы мне на улице остаться.
Он опустил голову.
— Почему? — спросила Нимве.
— Видишь ли, — Мафхор пожал плечами. — Они так относятся к чужакам, что... Те пять лет, что я у них провел, пока учился — ты даже не представляешь, что это было. Я для них как прокаженный. Все от меня всегда держались в пяти шагах, будто я могу их заразить. Никто со мной рядом садиться не хотел, а если случайно прикасались, сразу руки вытирали. Учили меня только общим вещам, мастера у меня не было, и Посвящение я проходил самостоятельно, как в древности. — Он помолчал, опустив глаза. — Я сначала хотел оттуда сбежать, но потом подумал: раз они хоть какими-то знаниями со мной делятся — глупо этим не воспользоваться. К тому же, мне разрешалось заходить в библиотеку, поэтому я смог научиться многому из книг, без помощи Дома Таэнана.
Настала тишина. Подняв взгляд, Мафхор сказал:
— Мне очень неловко тебе это рассказывать.
— Я знаю. Знаю.
— Выходит, будто я жалуюсь.
— Это не так.
— Это так.
— Нет, — Нимве покачала головой. — Я думаю, надо быть очень смелым человеком, чтобы такое пережить и не сломаться. И какая же сволочь сочинила про тебя все те гадости, что несут в столице? Выходит, здесь никто не знает, кто ты?
— Дом Таэнана знает. Королева знает, и ее муж. Он поэтому и позвал меня на службу, что я не один из здешних магов.
— Так королева знает? — Нимве скрипнула зубами. — Ну и сука! Ой, извини, просто она мне такое про тебя плела... Вот ведь... Наверняка это она про тебя сплетни распускает! Послушай! Но так и есть! Ведь сплетни-то поползли в последние три года! Так что же, выходит, она еще тогда все это задумала?!
— Тише, тише, мы не можем знать.
— Говорю тебе, это ее придумки! Ну, или Дома Таэнана!
— Сомневаюсь. Хотя — все может быть. Для магов Дома Таэнана я всего лишь Мафхор, так что... — он вдруг остановился. Нимве смотрела озадаченно.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она. — Твое имя, оно им тоже не...
— А это не имя, — выговорил он, как почудилось Нимве, с преувеличенным спокойствием.
— А что же?
— Мафхор — это кличка. Мне ее дали здешние маги в тот же день, что я переступил через их порог. Никто из них за все годы даже не поинтересовался, как меня по-настоящему зовут. Мафхор. И точка.
— Но... тогда что это значит? — Нимве уже понимала, что не услышит ничего хорошего, однако ответ заставил ее обомлеть:
— Что значит? Ну, если дословно — "бастард с поганой кровью". — Он отвернулся.
Нимве сумела вздохнуть лишь через четверть минуты.
— Как же... — прошептала она. — Почему же ты согласился... почему позволил себя так называть?!
— А они согласия не спрашивали.
— Ну, а другие?! Выходит, все это время мы обзывали тебя... этим... этим...
— Тише, Ним. Не кричи.
— Прости. Я нечаянно. Только почему же ты ничего нам не сказал? Ну, почему?
— А с какой стати?
Нимве осеклась. Несколько секунд смотрела, прикусив губы, потом сказала:
— Зачем ты так, мы же тебе не враги...
— Прости, — он сжал ее ладонь, — не обижайся. Я только хотел сказать, что... Я привык все время быть один, и никому не давать отчета. Эта кличка настолько ко мне приросла, что я уже считаю ее своим именем. К тому же, если бы я кому-то сказал, пришлось бы объяснять, что и почему, а это слишком велико для меня.
— Но сейчас же ты рассказываешь...
— Тебе — да.
— У меня с тобой голова кругом идет!
Маг усмехнулся:
— Я же говорил, что не подарок. Когда привыкаешь быть один, перестаешь интересоваться, что о тебе думают другие. Но мне не все равно, что думаешь обо мне ты. Поэтому я рискнул. Надеюсь, что ты, после всего, что тут услышишь... Что ты после этого не изменишь отношения ко мне... в худшую сторону. Не начнешь меня презирать за то, что я наболтал.
— С ума сошел, — Нимве обняла его, уткнулась лицом в курчавую гриву. — Ну, что ты, а? Не выдумывай...
— Хорошо, не буду.
— За что я тебя стану презирать? За то, что ты настолько сильный человек, что не побоялся быть со мной откровенным? Да я тобой восхищаюсь! Только можно, я больше не буду называть тебя... этим словом? И остальным скажу... Ты разрешишь?
— Если хочешь.
— Спасибо...
— Только, Ним, ничего им не рассказывай, прошу.
— Конечно... Что ты, конечно. А как тебя зовут на самом деле? Как твое настоящее имя? — отстранившись, она заглянула ему в глаза. Он помолчал — и ответил:
— Кьолан. Меня зовут Кьолан.
Глава 9
Они проговорили до ночи, пока из леса не потянуло холодом, и не начал накрапывать дождик, нудный, почти осенний.
Маг уснул под навесом, а к Нимве сон не шел. Закутавшись в попону, она сидела у самого входа, слушая, как капли шелестят по траве и по воде, невидимой во тьме.
То, что она узнала нынче вечером, пробрало до глубины души. На несколько жизней, думала Нимве, хватит того, через что ему пришлось пройти. И как только он выдержал... А ведь был почти ребенком, только четырнадцать лет. Сначала переворот, бегство, смутные вести о гибели всего клана, а потом...
В памяти тут же всплыли яркие картины, в которые, будто по волшебству, облекся его рассказ. Как наяву, Нимве видела холмистую степь, видела подростка, вместе с другими напуганными людьми прячущегося в ущелье. А весна уходит, делается все жарче. Речки высыхают, и трава желтеет, сохнет под напором горячего ветра из пустынь. Голод. И отчаяние. Они отрезаны здесь, понятия не имеют, что происходит в стране. Вокруг рыщут банды — ловцы людей, и чтобы не попасться им, надо стать диким зверем, чутким, напряженным, ловящим каждый звук, но делать это все трудней, когда ты голоден и замучен жаждой.
А потом работорговцы все-таки находят их укрытие. Кому-то удается спастись, но не ему, не Кьолану. Его и еще нескольких беглецов связывают, запихивают в телегу и куда-то везут, долго, бесконечно долго. Он не знает, что сталось с его двоюродными братьями, живы ли они...
Дни тянутся как морок. Вокруг все та же степь, серое, сожженное суховеем небо, страшное солнце, от которого нет спасения под жидким тентом. Двое из семи пленников умирают, и их, будто падаль, вышвыривают вон. Оставшиеся в живых уже знают: их везут в столицу Терангира, на невольничий рынок.
Когда появляются первые деревеньки, чахлые мазанки в степи, работорговцы ставят всем пленникам клейма на правое плечо.
А после — большой, тесный и пыльный город, рынок, рев верблюдов, человечий гомон. Помост, на котором приходится стоять почти голым перед глазами толпы. Азартный торг на едва понятном языке, тошнота от страха, стыда и жажды. Он уже не маг из Великого Дома, вообще не человек — просто скотина, за которую платят деньги и ведут, куда вздумается.
Его владельцем становится горожанин лет сорока на вид, здоровенный, потный, лысоватый дядька. В доме еще трое рабов, служанки для двух жен, четверо детей... Но у всей этой разрозненной компании есть общая затаенная черта: ненависть к хозяину. Уже через день Кьолан понимает, что не без причины. Придравшись к нечисто вымытой тарелке, хозяин избивает его палкой, да так, что Кьолан неделю не может лежать на спине. В синяках в этом доме ходят все: и жены, и дети, не говоря уже о рабах. Когда хозяин к вечеру не в духе является домой, все замирают, прячутся по углам, лишь бы не попасться на глаза, не вызвать его гнев.
Работу с рассвета до ночи, оскорбления, постоянный страх быть избитым, убитым, проданным на рынке приходится терпеть полгода. Но как-то раз, ночью, дом просыпается от воплей: служанка находит хозяина мертвым. Ему перерезали горло, и двое старших рабов бесследно исчезли, а с ними и золото из шкатулки, что валяется возле трупа на полу.
Младшие, Кьолан и парнишка по имени Морн, перепугавшись, что их могут обвинить в убийстве, сбегают, воспользовавшись суматохой и распахнутыми настежь дверьми.
В чужом, незнакомом городе они, беглые рабы с клеймом на плече, пытаются просить милостыню, но мальчишек сразу хватают профессиональные нищие: никто не смеет отбивать их хлеб!
Им повезло, их не убивают, позволив примкнуть к банде, которая, кроме попрошайничества, ночью грабит случайных прохожих и подгулявших ремесленников.
