Дружный крик, который будто вырвался из огромной глотки. Несколько минут площадь бушевала, Нимве видела волнующееся море лиц, поднятых к балкону. Гвардейцы еле сдерживали толпу.
Когда страсти улеглись, Инис подошел, встал рядом с братом.
— А мне досталась самая приятная часть, — он улыбнулся. — Мы очень рады, что вернулись, и можем теперь с вами говорить. Но мы бы не стояли здесь, если бы не наши спутники. Мы живы только благодаря им. Барон... Ларра... — он повернулся лицом к балкону. — Подойдите.
Те подчинились.
— Вот люди, поехавшие с нами по своей воле, — выговорил Инис. — Из шестерых их осталось двое. Они ни разу не попытались нас бросить, предать, оставить на произвол судьбы, прошли с нами через все. Спасибо вам, друзья. — Шагнув вперед, Инис обнял барона, потом — Ларру. Следом за братом то же сделал Сэтнар.
— Но не все могли выбирать, — продолжил Инис. — Некоторым пришлось подчиниться приказу.
И снова обернувшись, принц позвал:
— Мастер.
Кьолан вышел вперед. Как только он оказался возле принца, снизу послышалось: "Мафхор... Глядите, это же Мафхор..."
— Этого человека, — Инис положил руку магу на плечо, — вы все знаете. Все слышали о нем.
— Он один из этих! — заорал кто-то из толпы. — Он из Дома Таэнана!
— Вот и пускай убирается к своим сородичам! — поддержали остальные. Люди закричали, заволновались... Принц молча ждал, пока настанет тишина.
— А вот и неправда! — наклонясь вперед, звонко крикнул он. — Он не один из них! Его зовут Кьолан, сын Инемара, из Великого Дома Лаума! Мафхор — только прозвище, которое ему дали в Доме Таэнана. Просто злое прозвище! И уж поверьте, эти люди относились к нему не лучше, чем ко всем вам! Запомните, как его зовут, а эта кличка пускай останется на совести сбежавших магов из клана Черного Единорога! Не уподобляйтесь им!
Переждав шум, Инис добавил:
— И знайте, что все слухи о нем — ложь, от начала и до конца. Он много раз спасал нам жизнь, и мы все ему обязаны. И сотни лет не хватит, чтобы ему отплатить!
И, обернувшись к магу, принц сказал:
— Спасибо, мастер, — и обнял его, вызвав вздох изумления в публике.
— Остался еще один человек, которому тоже пришлось поехать с нами. Нимве, подойди.
Едва дыша, на подламывающихся ногах та вышла вперед. Принц поддержал ее под локоть и с улыбкой молвил:
— Наверное, многие здесь с ней знакомы. Хотя я и сам едва ее узнал в этой одежде. Это Нимве, дочь Хелеа, из Ясеневого Лога.
По толпе, словно по полю, прокатилась рябь. Шум и ропот. Нимве видела белые пятна лиц, обращенные к ней. Отсюда они казались такими одинаковыми...
— Многих из вас она лечила, — все с той же улыбкой принц взглянул на Нимве, которая, вздрагивая, мертвой хваткой вцепилась в перила. — Самый бескорыстный человек, которого я знаю. Щедрое, великодушное сердце. Она была готова умереть за каждого из нас. Нам так повезло, что ты с нами поехала, Нимве! Это дар свыше, дар Владык. Мы навечно — твои должники. И если бы у меня была сестра, я бы хотел, чтобы она походила на тебя. Спасибо, Ним.
Принц обнял ее, как мог бы обнять брат. Через секунду, отстранившись, блестя веселыми глазами, проговорил, понизив голос:
— А если мы с Сэтом опять передеремся, можешь снова отлупить нас хворостиной, оказывается, хорошая трепка здорово ставит мозги на место. А что, пожалуй, стоит сделать это твоей личной привилегией! Что скажете, господин канцлер, закон позволит?
Глава 13
Похолодало, ночью пошла снежная крупа. Подмерзшая трава с утра хрустела под ногами, как стекло. Неуютное, темное небо висело над лесом, брюхом касаясь верхушек деревьев.
Подоив коров и вернувшись в дом, Нимве никого там не застала. Вспомнила, как мама вчера говорила, что до обеда съездит в соседнюю деревню. Вымыв руки, прихватив со стола свежую лепешку, Нимве отправилась искать Кьолана.
Воздух, пропитанный влагой, холодил щеки, над садом плыл горьковатый запах тлеющих листьев. Нимве долго шагала наугад, пока не заметила сизую струйку дыма, вздымавшуюся над сквозными кронами.
Кьолан стоял под яблонями, опираясь на палку, возле курящейся груды листвы и веток. В нескольких шагах от него Нимве увидала Корешка, сидящего на корточках, как всегда, босого, одетого в тонкую рубашку. Собаки тоже были рядом, лежали неподалеку от костра. Когда Нимве подошла, завиляли хвостами и поднялись.
— Корешок! — напустилась Нимве на паренька. — Опять босиком? Тебе сколько раз говорено? Немедленно домой, оденься, и чтобы я тебя больше раздетым на улице не видела!
— Корешку жарко, — пробурчал мальчишка, но, послушно встав, побежал по тропинке.
— Никакого сладу с ним нет, — Нимве подошла и, обхватив руку Кьолана, прижалась щекой к его плечу. — Дай волю, всю зиму босиком ходить будет.
— Непослушный? — маг улыбнулся одними глазами.
— Ага... Но ты, похоже, ему понравился. Он обычно к чужим не идет. Ты его заколдовал?
Кьолан только усмехнулся. Ты и меня заколдовал, подумала Нимве, а вслух сказала:
— Что это ты костер развести решил? Соскучился по костру, что ли?
— Хелеа говорила, что нужно старые ветки сжечь. Вот я и взялся.
— Ты не обязан...
— Но ведь нужно что-то делать.
Выпустив его руку, Нимве подобрала длинный корявый сук и разворошила тлеющую кучу. Подсунула внутрь пару мокрых веток. Дым повалил гуще.
— Не разгорится, — молвила она, а сама подумала: он уже скучает, а ведь и месяца не прошло!
— Принцев, наверное, скоро коронуют, — Нимве наблюдала, как густой сизый дым подымается вверх, путаясь в ветвях.
— Через сорок дней, — отозвался Кьолан.
— Они тебя пригласили?
Помедлив, он покачал головой.
— Знаешь, — сказала Нимве. — Я хочу съездить к родителям Чика. Их высочества посылали туда гонца, но я хочу сама все им рассказать. — Нимве вопросительно посмотрела на мага. Он ответил не сразу:
— Тебе лучше дождаться весны.
— А ты, — она коснулась его локтя. — Ты не...
Кьолан молчал, глядя в сторону. Коченея изнутри, Нимве спросила:
— Ты со мной не хочешь?
Он поднял взгляд. Секунду, как показалось, колебался, а потом ответил:
— Мне нужно уехать. Съездить по делам.
У Нимве оледенело сердце, онемели губы. Кто-то другой вместо нее спросил, и голос прозвучал на удивление ровно:
— Куда?
— В Кирван.
Они смотрели друг другу в глаза.
— В Кирван... — Нимве судорожно втянула воздух, колючий, разрывающий легкие. — А когда... когда ты хочешь ехать?
— Где-то через месяц, — промолвил Кьолан. Он казался очень спокойным. Спокойный тон... Непроницаемое лицо. Знакомая каменная маска. Скажи мне правду, безмолвно закричала Нимве, зачем ты опять вот так со мной, зачем?!
— Будет холодно... — сказали ее губы. — Заболеешь...
Он покачал головой.
— Ясно. — Нимве отступила на шаг. — Хорошо.
Вдруг сделалось темно, и очень болело сердце. Так болело, что не продохнуть. А он все смотрел, будто хотел увидеть ее мысли.
— Ну... я тогда, — она едва услышала свой голос. — Я только...
— Ним, — позвал Кьолан. — Нимве...
— Кажется, мама приехала, — повернувшись, Нимве слепо двинулась вперед. Он снова окликнул ее, но она не обернулась, а, будто подстегнутая, укорила шаги.
Нимве убежала в лес. У поваленной бурей старой сосны остановилась, тяжело дыша. Будто раненый зверь, залезла под раскидистые ветви, забилась в тень, прижалась к сырому шершавому стволу. Игра подобралась к хозяйке и улеглась у ног, кося умным карим глазом.
Нимве старалась унять шибко бьющееся сердце, но не получалось. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором вставало лицо Кьолана, спокойное, закрытое, как дверь. "Мне надо уехать", — эхом отозвались его слова.
Я знаю. Конечно. Я знала это с самого начала. Разве станет маг из Великого Дома жить с такой, как я! Я знала, на что шла. Ну, а теперь... теперь...
— Ох, Творец... — прошептала Нимве. Рука зарылась в теплую шерсть собаки, прижавшейся к бедру. Игра вскинула голову, заглянула хозяйке в лицо ясными, все понимающими глазами.
— Он не вернется... — губы Нимве дрогнули. Горькая, жгучая отрава поднялась из сердца, подкатила к горлу. — Он не вернется, Игра...
И обхватив собаку за шею, Нимве припала к мохнатой гриве.
Весь день, до сумерек, она провела в роще. Бесцельно, не видя ничего вокруг, бродила по тропинкам. Временами садилась на мокрую листву, замирала в тупом отчаянии, обхватив голову руками. Начинала плакать, вернее, слезы лились сами собой, горячие, неостановимые, и Нимве была не в силах это прекратить.
Она пришла в себя лишь ближе к вечеру. Лес наполнялся сумерками, как синей водой. Промокшая, окоченевшая, Нимве кое-как встала, и, запахнув плащ, наугад пошла вперед, между деревьями, мокрыми кустами, роняющими холодные капли.
Через какое-то время — полчаса? год? — она услышала голоса.
— Ни-им! — раскатилось по лесу. Игра, завиляв хвостом, ткнулась носом в ладонь. Нимве вздрогнула — и снова услыхала:
— Ни-им! Нимве! — Голос Кьолана, где-то очень близко.
Как вспугнутый олень, Нимве рванулась прочь, в полумраке цепляясь за ветки, мчалась, будто за ней гнались, и немного успокоилась, только очутившись дома.
Хелеа и Кьолан вернулись поздно. Скорчившись под одеялом, Нимве слушала шаги внизу и негромкие голоса. Заскрипела лестница. Дверь в спальню отворилась.
— Доча, — Хелеа приблизилась, провела рукой по одеялу. — Доченька... Ну, слава Творцу. Ты где была-то, мы уж обыскались.
До боли прикусив задрожавшие губы, Нимве зажмурилась и не ответила. Хелеа, вздохнув, подоткнула одеяло.
Когда она ушла, Нимве повернулась на спину. Долго лежала без мыслей, без движения, уставясь в темноту. В окна глядела ночь. Нимве слышала вкрадчивую мышиную возню под половицей, мерное тиканье часов, похожее на биение маленького сердца. Тик-так... тик-так... Будто кто-то идет, опираясь на палку. Осторожные, тихие шаги. Скрип ступенек...
Нимве резко села. Шаги замерли у двери. Негромкий стук, потом — голос Кьолана:
— Нимве... Ним. Я войду, можно?
Неведомая сила сорвала Нимве с места. Кинувшись к порогу, она нащупала дверную ручку, вцепилась в нее, тяжело дыша.
— Ним, не надо так. Не надо, родная...
Ручка осторожно повернулась, но Нимве не пускала, налегла плечом на дверь. Через секунду он произнес:
— Пожалуйста, открой.
Нимве показалось, что она слышит его дыхание. Он был здесь, совсем рядом, их разделяла лишь тонкая доска. Надо сказать, чтобы уходил, подумала она — но знала, что прогнать его не хватит духу.
— Я действительно должен ехать, — услышала Нимве. Голос был тихий и словно больной. — Так вышло. Извини. Ну, не сердись, прошу тебя...
Нимве прислонилась затылком к двери, уронила руки. Тихий щелчок... Дверь приотворилась, и Нимве шагнула прочь, отошла и села на кровать, низко опустив голову.
Он остановился перед ней. Долго молчал, потом опустился на колени. Нимве увидала его лицо, обрисованное скупым холодным светом. Коснувшись ее руки, он произнес:
— Мы тебя искали.
— Я знаю, — отозвалась Нимве — и подумала: даже разозлиться на тебя я не могу...
— Ты могла замерзнуть.
А тебе бы было жаль, хотела спросить она, но, конечно, не спросила: нельзя же так по-детски... Вместо этого произнесла:
— Лучше встань, нога разболится.
Он покачал головой.
— Нет, нет, — она взяла его за плечи. — Вставай, не надо.
Когда они очутились рядом, Кьолан наклонился, попытался ее поцеловать, но Нимве отстранилась. Сказала, опустив глаза:
— Ты иди. Иди, хорошо?
— Прости меня, — выговорил он.
А после ушел.
Опустившись на постель, закрыв лицо ладонями, Нимве подумала: лучше бы он молчал. Лучше бы не говорил, что уезжает! Теперь целый месяц, как перед казнью...
Она отвела руки и выпрямилась. Да, целый месяц. Ее неудержимо потянуло побежать, догнать его, обнять — и не отпускать. Ведь у них же целый месяц впереди, зачем же превращать это в пытку? Почему нельзя просто...
Схватив с изголовья шаль, Нимве встала. Тихо, стараясь, чтобы не взвизгнули ступеньки, спустилась по лестнице. У двери в его комнату замешкалась, застыла, прислушиваясь, но внутри было тихо. Она осторожно потянула за ручку.
Кьолан стоял около окна, повернувшись ко входу. Свет не горел, и Нимве не видела его лица, но знала, что он смотрит.
Она шагнула вперед — и остановилась. Кьолан молчал. Меж ними протянулась невидимая нить, вибрирующая, дрожащая от напряжения.
Кьолан быстро подошел, и они обнялись с такой силой, будто хотели срастись, стать единым целым. Нимве нашла губами его губы. Шаль соскользнула с плеч, но Нимве не почувствовала холода, жар в груди согревал, тек по жилам, как живое пламя.
Потом она остановилась. Отступив на шаг, движимая не разумом — инстинктом, сбросила сорочку. Посмотрела Кьолану в глаза. Протянула руки, расстегнула пуговицу у него на вороте, потом вторую... Он молча и быстро стащил с себя рубаху. Нимве положила ладонь ему на грудь. Задрожала, но не от холода, потянулась к нему, как замерзающий к огню, ощутила на коже прикосновенья его рук.
И словно лавиной Нимве понесло куда-то, в расцвеченную яркими красками темноту, в блаженный бред, где хотелось остаться навсегда. Мир сузился, исчезла ночь, исчезла комната... Остался только он, живой источник, его руки, его губы, и тот огонь, в котором сгорали они оба. Их тела срослись — и вместе плавились в раскаленном горне, каждый стал половиной целого, и важнее этого не было ничего на свете. И когда она совсем растворилась, исчезла, погрузилась в ослепительное сияние, и дыхание остановилось, он удержал, не дал ей утонуть, и, не размыкая глаз, Нимве прижалась к нему, обвила руками и ногами, чтобы вместе плыть через сверкающую бездну.
А когда она проснулась утром, он уже не спал. Был сумрачный рассвет, окна запотели от холода. Нимве подняла голову, и Кьолан обнял ее, притянул к себе. Поцеловав его долгим поцелуем, Нимве молвила:
— Я есть хочу. А ты?
— Умираю с голоду, — он пальцами коснулся ее губ.
— Тогда идем, — Нимве откинула одеяло. — Смотри, уже светло. Идем, а то мама, чего доброго, решит, что я снова куда-нибудь убежала.
* * *
* *
Кьолан отправился в путь за неделю до зимнего равноденствия.
Весь этот месяц Нимве жила так, словно каждый день последний. Никаких расспросов, точно Кьолан никуда не уезжает. Только видеть его. Говорить с ним. Смотреть в глаза, ощущать прикосновения, каждую ночь, когда затихает дом, приходить — и медленно пить вместе сладкую отраву, которую люди называют странным именем "любовь".
Она не хотела думать о его отъезде, о том, что придет миг, и он просто исчезнет из ее жизни, его не будет рядом. Она упорно не желала понимать, что это, скорее всего, навсегда. А он... Он ничего не говорил, рождая смутную надежду, что, может быть, он передумал. Что все разговоры о поездке были дурным сном, который развеется, стоит лишь открыть глаза.
