— Что... — пробормотала Виктория, чуть не выронив свиток из рук.
Фавн развернулся к ним лицом, внимательно смотря в экран немигающим взглядом зелёных глаз.
— Белый Клык, — медленно и чётко произнёс Адам, — Всем вам известно, кто я.
Он резко мотнул головой и с вызовом усмехнулся в камеру.
— Год назад — герой. Борец за свободу. Бесстрашный воитель, бросивший вызов гниющей, зажравшейся власти человечества. Сейчас же — предатель. Отступник. Трус, сбежавший от ответственности.
Он сделал резкий шаг к столу и остановился перед ним, нависая над камерой.
— Уверен, что всем вам уже рассказали о том, почему я ушёл. Уверен, что все причины, толкнувшие меня на это — есть глупость, эгоизм и предательство всего того, за что должен стоять настоящий фавн.
Он сделал паузу, чуть прищурив взгляд.
— Уверен, что некоторые из вас задали себе вопрос — нет ли в этом чего-то большего? Уверен, что вы спрашивали себя — как же может оказаться предателем тот, кто громче всех требовал людской крови? Как может сражаться вместе со Шни тот, кто обещал принести им гибель и разрушения? Быть может, размышляли вы, в этом есть что-то большее. Быть может, это не было предательством. Быть может всё это — лишь хитрый план, задуманный мной, чтобы ударить по человечеству изнутри. Втереться в доверие, и тут же вонзить кинжал в спину... И всё во славу Белого Клыка.
Усмехнувшись, Адам опустил руки на стол, наклоняясь ближе к камере.
— Я отвечу на ваш вопрос. И я выражусь предельно ясно...
Он сделал небольшую паузу, словно взвешивая свои следующие слова.
— Я. Предал. Белый Клык. Я отвернулся от его идеалов. Я поднял клинок против бывших братьев и сестёр. И я...
Адам вскинул голову, с презрительным вызовом усмехаясь в экран.
— Я не жалею об этом.
Лиз тихо ахнула, сжимая руку в кулак. Она до последнего верила в то, что тот самый Адам Таурус никак не мог отвернуться от Белого Клыка.
— Вспомните наши клятвы... — Адам презрительно скривился, делая шаг назад, — ...Братья и сёстры. Вспомните обещания, которые мы давали себе. Вспомните те громкие фразы, что кричали мы тогда — фразы о чести и мужестве, фразы о справедливости и равенстве. Вспомните их, ведь все они — лишь прах на ветру.
Адам повёл рукой, и в тенях напротив экрана появилось изображение человеческой женщины — брюнетки в алом платье, которую окружали бойцы Приватиров. Синдер.
— В день, когда я отвернулся от вас, в наш лагерь пришла эта женщина. Синдер Фолл, так она назвала себя. Она предлагала мне силу и оружие. Она обещала, что знает способ поставить королевство на колени. Она была человеком, и я отказал ей. Синдер... Не восприняла мой отказ.
Адам покачал головой.
— Я был готов сражаться за свободу до последнего. У моих братьев были другие планы... Борцы с человечеством. Непримиримые мстители! Отважные воины! Все они склонили свои головы перед человеком!
Он сухо, коротко рассмеялся, расхаживая перед экраном из стороны в сторону.
— Ответьте же мне те, кто тогда сражался вместе со мной. Где же была ваша честь, братья? Где же была ваша гордость? Или всё это — лишь прах и пепел? Или вы готовы с радостью лгать себе о том, что не Фолл теперь помыкает вами, словно неразумным скотом? Или вы готовы убеждать себя в том, что это она действует в ваших интересах, а не вы в её собственных?
Он замолк, снова махнув рукой. Перед экраном материализовалось ещё несколько фотографий — монстроузного боевого меха, стоящего на железнодорожной платформе. Десятка таких мехов, разрушенных и разбитых, выложенных в ровные ряды и окружённых солдатами Атласа. Просторный, алый шатёр посреди лагеря Белого Клыка, у входа в который стояли двое часовых-Приватиров.
— Вы можете верить её словам — верить в то, что она всего лишь наёмница. Верить в то, что лишь Приватиры отдают приказы отделению Вейла. Вы можете продолжать лгать себе и дальше — мне всё равно. Давайте, я прошу вас — объясните мне то, как простая наёмница могла получить доступ к новейшим атласским мехам. Объясните мне то, откуда у простой наёмницы нашлись координаты нашего лагеря. Объясните мне и то, кто позволил человеку нежиться в роскоши посреди фавнов, живущих в кишащем гримм лесу. Объясните мне это — или признайте то, что вы лжёте. Признайте, что вы склонили голову перед тем, кто был вашим злейшим врагом...
Адам остановился, внимательно смотря на экран.
— А можете и не признавать. Можете продолжать лгать себе. Можете продолжать убеждать себя в том, что наше дело — правое. Можете вновь бросаться пустыми и ничего не значащими фразами, братья и сёстры. Вы не измените правды. Вы не измените того, что во главе отделения Вейл стоит человек. Вы не измените того, что все вы — всё ваше дело стало лишь оружием в руках рвущейся к власти психопатки. Вы всё равно останетесь скотом, который ведут на бойню...
— Равенство. Мужество. Справедливость. Честь. — Резко и с силой повторил Адам, — Все мы забыли о том, что значат эти слова. Все мы забыли о том, за что мы боремся на самом деле. Мы говорим о мужестве — но демонстрируем ли мы его? Нет. Оглянитесь вокруг, братья и сёстры. Есть ли мужество в том, что вы обратили своё оружие не против Шни, не против Атласа или охотников, а против деревень и посёлков, что не в силах защитить себя? Есть ли мужество в том, что вы намеренно плодите ненависть и недоверие, в том, что вы прячетесь за спинами простых фавнов, за спинами невинных, которых мы поклялись защищать? Есть ли мужество в том, что вы терпеливо ждёте, пока людской гнев не толкнёт их на грань, заставив вступить в ваши ряды? Есть ли в этом честь?
Остановившись, Адам бросил взгляд на свои руки.
— Выберите свой ответ, братья и сёстры. Я выбрал свой. Это — не мужество. Это — не честь. Это — позорная трусость. Позорная трусость, в которой принимал участие и я.
Замолкнув, Адам несколько раз прошёлся перед камерой из стороны в сторону. Резко остановившись, он вновь развернулся к камере.
— Мы много говорили о справедливости. О том, что в один день, фавны займут своё место в мире. Место, которое положено им по праву. Место, которое мы все заслуживаем... Что я вижу сейчас? Отделение Вейла, склонившееся перед охочей до власти психопаткой. Приватиров, в своей глупости решивших, что выгода перевесит их верность. Сиенну Хан, закрывшую глаза на то, чем становится организация, за создание которой мы все платили потом и кровью. Спросите себя, братья и сёстры — справедливо ли это? Справедливо ли то, что вас используют как пушечное мясо, как расходные карты, как неразумный скот, лишь для того, чтобы исполнить чужие планы?
Адам вновь сделал жест рукой и перед экраном возникли новые изображения. Горящие деревни. Люди и фавны — их жители, потерянно, разбито смотрящие на то, как горят их дома. Огромный, устрашающий даже на вид дракон гримм, летящий к городу.
— Или вы и вправду считаете, что всё это — пойдёт вам на пользу? Или вы и вправду считаете, что всё это — разрушенные дома, разбитые жизни, тварь, натравленная на мирный город, на фестиваль, олицетворяющий единство и примирение — всё это правильно? Всё это справедливо?
Презрительно оскалившись, Адам сделал ещё один шаг ближе к камере, чеканя каждое своё слово.
— Сколько. Можно. Себе. Лгать?!
Он резко хлопнул рукой по столу.
— Сколько можно утверждать, что всё это — весь этот плевок в лицо тому, за что стоял Белый Клык, пойдёт нам на пользу? Сколько можно верить в то, что все вы, склонившиеся перед Фолл, не пешки в её руках, не расходный материал, а нечто большее? Сколько можно говорить себе, что те, кто отдаёт приказы компетентны, что они знают что делать? Что они покажут вам выход?
Медленно прикрыв глаза и тяжёло вздохнув, Адам медленно и чётко произнёс:
— Они не покажут его. Они или ослеплены жадностью и амбициями, или преступно бездействуют, закрывая глаза на это бесчестье. Мы говорили, что сражаемся за равенство? Что-же, следуйте за Синдер Фолл и вы его получите...
Оттолкнувшись руками от стола, он развернулся спиной к камере, скрестив руки на груди и смотря на проекцию разрушенной деревни.
— В смерти мы все будем равны.
Спустя несколько секунд напряжённого молчания, Адам продолжил.
— Вы можете закрыть на это глаза, Белый Клык. Вы можете подумать, что всё, что сказал я — лишь бред, лишь россказни безумца, лишь оправдания предателя.
Улыбнувшись, Адам покачал головой.
— Что же, может быть я и в самом деле предатель — с каждым днём, что я провёл рядом с людьми, рядом с охотниками, я всё меньше и меньше видел разницу между нами. И после всех битв, что мы прошли вместе, я уже не могу уверенно ответить на то, что же отделяет людей от фавнов.
Замолкнув, он рассеяно провёл рукой по рогу, а затем продолжил.
— Быть может я безумен, — он резко взмахнул рукой, указывая на дракона, на новое изображение — бойцов Белого Клыка, устанавливающих заряды взрывчатки на скале, под которой и спал тот дракон, — Но если это — та реальность, которую выбираете вы, я предпочту ей жизнь в бреду.
Снова пауза, и Адам щёлкнул пальцами, убирая висящие за его спиной изображения.
— Вы можете продолжать жить во лжи, Белый Клык. Вы можете закрывать на происходящее глаза. Вы можете лгать себе о необходимых жертвах, о том, что в один день ваши старания окупятся. О том, что вы — большее, чем расходный материал в руках жаждущей власти психопатки. Мне плевать на вашу ложь. Вы — омерзительны мне, Белый Клык. И в день, когда придёт ваш черёд таскать каштаны из огня, убивать и умирать за чужие интересы — вспомните мои слова. Я же не собираюсь терпеть это бесчестье.
Он сделал шаг в сторону, оставляя рядом с собой свободное место перед объективом. Спустя секунду, из тени вышла новая фигура — стройная, черноволосая девушка с золотыми глазами и парой кошачьих ушей на макушке.
* * *
Их новый дом всегда был тих. Прочные стены укрывали его от звуков поселения — шума неугомонной толпы, крика чаек и, конечно же, зазывающих криков торговцев, предлагающих всё, что было возможно достать на острове — от выловленной рыбы, до испечённых сладостей. От пальмовой древесины, до редких праховых кристаллов, добытых в опасных пустынях острова. Широкая, покатая крыша защищала дом от палящего солнца, даруя прохладу даже в самый жаркий день.
Дом был тих, и иногда Кали казалось, что в нём было бы куда веселее жить, был бы он чуть погромче.
Тихо вздохнув, женщина провела рукой по деревянным перилам, под которыми, в специальных кадках, росли ухоженные цветы, радующие глаз здоровой зеленью.
Ещё один день в Менаджери. Ещё одно повторение рутины, въёвшейся в привычку и ставшей частью её жизни. Не то, что она была против этой рутины — вовсе нет. Рутина была их убежищем, их спасительницей от политики, от непростых решений и яростных споров. Рутина была частью их жизни — жизни Гиры, вождя поселения Менаджери и жизни Кали — его верной жены и помощницы.
Это было лучше, чем Белый Клык и Сиенна Хан.
Нахмурившись, Кали потёрла бровь. С чего она так расклеилась?
Хмыкнув, она тряхнула головой и улыбнулась. Затеряться в воспоминаниях о старых временах она может потом. Да и к слову, куда лучше будет заняться этим как подобает — заварить себе чаю, забраться в одну из гостевых комнат — куда более закрытых и уютных, чем просторные залы их дома и разложить перед собой фотоальбом с семейными фотографиями — малюткой Блейк, молодым, лишённым седины в висках Гирой и её самой — полностью поглощённой радостями материнства.
Фотографий было куда меньше, чем несколько лет назад...
Вздохнув, Кали пожала плечами. Гира так и не простил Адама. Она сомневалась, что вообще когда-нибудь простит. Для него, он всегда будет тем, кто увёл их драгоценную дочь из дома, кто заставил её рисковать своей жизнью ради идей, которым Гира противился всей душой...
Сама же Кали не была так в этом уверена. Блейк всегда была её маленькой упрямицей — она бы никуда не пошла, если бы не хотела идти.
Впрочем... Может быть она нашла в себе силы передумать.
Улыбнувшись, Кали вспомнила обрывочные новости с континента — о том, что её дочь и Адам покинули Белый Клык. О том, что Блейк стала охотницей, настоящей охотницей — и восстала против того, что творило отделение Вейла. Новость о том, что Адам — вечно хмурый мальчишка, практически не расстававшийся с невесть где найденным старым мечом, одолел дракона гримм — полумифическое создание, о котором рассказывали лишь в страшных сказках...
Кали задумчиво вздохнула, поведя ушами. Может быть это были всего лишь заблуждения, иллюзии, заботливо подсовываемые приближающейся старостью, но ей хотелось верить, что может быть всё когда-нибудь наконец то пойдёт так, как должно идти.
Она спустилась по ступенькам, чутким слухом улавливая едва слышный скрип дерева и шагнула мимо длинного, вытянутого стола комнаты собраний, ведя по гладкому дереву кончиками пальцев.
Именно в этот момент её свиток издал требовательный звонок.
Непонимающе нахмурившись, Кали уставилась на настойчиво звенящее устройство. Не то, что она привыкла к тому, что ей звонили — для большинства фавнов было куда проще явиться со своими проблемами и донесениями лично к ней или к Гире. Считалось, что личная встреча куда уважительнее, чем бездушный звонок. Гира недовольно ворчал, что они лишь тратят время попусту — но сам он так же предпочитал живую речь, а не холодную запись.
Подняв бровь, она молча вчиталась в появившуюся на экране надпись.
Экстренная Трансляция
Непонимающе нахмурившись, Кали подобрала подол чёрно-белой юбки и присела на пустующий стул, положив локти на чуть наклонную, словно у трибуны, поверхность стола, а затем нажала на надпись, вслушиваясь в непривычную ей трансляцию.
Слова незнакомца, скрывающего своё лицо и голос заставили её невесело хмыкнуть — оказывается, Жак Шни смог вывести из себя не только Белый Клык. Слова о лжи и предательстве в Белом Клыке она восприняла с куда большей серьёзностью, наклонив кошачьи уши в сторону свитка и внимательно вслушиваясь, пытаясь не пропустить ни слова. Пусть они уже не были Клыком, но они всё ещё были фавнами.
Экран моргнул, меняя изображение, и Кали тихо ахнула, приложив руку к груди.
— Адам?
Нескладный, хмурый и упрямый мальчишка, которого она знала давным давно, вырос в красивого юношу, со всё тем же упрямым взглядом зелёных глаз, с длинным шрамом, тянущимся по переносице. Поверх алой футболки на нём был тёмный тренч с рисунком розы — той самой розы с тех времён, когда и он, и Блейк в далёком детстве придумывали, какими они будут охотниками.
