Рука, сжавшая копье провернула его дальше, погружая древко глубже в тело. Звук рвущейся внутри плоти, искромсанного, пропущенного через мясорубку мяса, был слишком сюрреалистичен, чтобы его описать. Лицо Цао Цао исказилось от удивления когда его притянуло ближе, вместе с его копьем.
— И тогда я встретил их, и вместе мы покорили каждый уровень Башни, чтобы сразиться с противниками, испытывающим нашу силу и выносливость до предела.
Ближе и ближе, одно вымученное движение за другим, копье продвигалось глубже, а его владелец приближался.
— Мы рисковали своими жизнями каждую ночь на войне, о которой никто не знал и до которой никому не было дела, сражались с врагом за пределом человеческого понимания, но впервые в жизни я был счастлив. Наконец появилась группа людей с которой я мог взаимодействовать. Группа людей, которых я мог понять, даже если это была такая малость, как сражаться вместе с ними. Но по мере того, как шло время, и мы один за другим одолевали её фрагменты в битвах во время ночей полнолуния, во мне стал расти страх. Я был напуган, боялся что когда враги перестанут появляться, у нас больше не будет причины оставаться вместе, и как и прежде я останусь один. Эти мысли преследовали меня, и когда меня попросили о высшей жертве ради них и ради всех остальных, Я почти сказал нет.
Цао Цао попытался освободить свое оружие, но его оппонент превратил свою собственную плоть в тюрьму, и Копье Лонгиниуса осталось крепко воткнутым в его грудь. Когда герой поднял взгляд, они уже стояли лицом к лицу, глаза в глаза, улыбка против нахмуренных бровей.
— Вы хотите честности, Цао Цао. Вы хотите справедливости. Где моя честность? Где моя справедливость? Где честность в просьбе умереть того, кто только начал учиться жить? Где были такие люди, как ты, когда Никс сошла в мир и умоляла, чтобы кто-нибудь бросил ей вызов? Где были герои, как ты, когда судьба человечества упал на плечи тех, кто был лишен её так давно?
Глаза героя были широко распахнуты к тому времени как он закончил, лицо выражало неверие. Это выражение была разрушено в следующий момент лицом, врезавшимся в него. Цао Цао отшатнулся, болезненно сплюнув и сжимая свой нос. Копье Лонгиниуса последовало за ним, выскользнув на свободу и оставляя за собой ужасающую рану.
Когда зрение героя прекратило плыть, он увидел своего врага шагающего к нему, меч вернулся в его руку, прямая непримечательная грань, сверкающая угрозой по мере продвижения его владельца.
— Ты сделал это нарочно. — Цао Цао вытер капающую из носа кровь, невольное уважение просочилось в его голосе.
Юноша улыбнулся. На покрытом кровью лице это выглядело оскалом мертвеца.
— Мне же надо было как-то приблизиться.
Цао Цао не ответил сразу. Его глаза были сосредоточены на дыре в груди юноши, и том факте, что он мог видеть прямо через нее насквозь
— Ты... Ты не человек.
— Я пожертвовал всем, чтобы остановить Падение — тихо ответил его оппонент. — То, что я сейчас здесь, не означает, что всё было возвращено обратно.
— Теперь я понимаю, почему ты не можешь видеть вещи по нашему — герой кивнул себе. — Я ошибочно принял тебя за человека, в то время как ты был чем-то другим. Я потратил своё, время пытаясь привлечь тебя как соратника, когда ты был врагом с самого начала.
К его огорчению, юноша не среагировал так, как он надеялся, просто продолжал улыбаться
— Ты так думаешь?
— Нормальные люди умирают, если их грудь проткнуть.
Было нечто вечное в том, как покрытое спекшейся кровью лицо наклонилось в веселье.
— Нормальные люди также не ходят по округе, тыча других людей в грудь копьем Лонгиниуса.
Лицо Цао Цао скривилось.
— Не притворяйся, что ты такой же, как мы. Наша сила отличается от твоей. В наших телах содержатся души наших предков. Внутри каждого из нас присутствует нужда жить, оправдывая их ожидания. Сила, которой они одарили нас, должна быть использована для великих дел. Это бремя героя.
Взгляд юноши был тверд в своей абсолютной нейтральности
— Бремя героя не в знании, когда использовать свою силу, а в знании, когда её не использовать.
Цао Цао расхохотался.
— И теперь ты устроишь мне лекцию о силе после всего, что ты сделал? Высвободив Архидемона на играх рейтинга? Вызвав Архангела, чтобы сокрушить этих фанатиков Тамплиеров в той церкви? Выпустив ещё больше их в твоей битве против Кокабиэля, и затем использовав то существо, чем бы оно ни было, для реинкарнации Падшего Ангела обратно в ее прежнюю чистую форму? И сейчас ты говоришь мне быть осторожным в использовании моей силы? Все эти поступки воняют неограниченной силой.
— Да — мягко сказал его оппонент. — И я отдам её всю, если это означает что я снова смогу увидеть их лица еще один раз.
— Тогда ты слаб — ответ героя был безжалостен. — Силу никогда не следует отбрасывать. Её следует использовать на благо человечества. Чтобы дать нам возможность биться с нашими врагами. Чтобы возвысить весь наш вид, пока мы не сможем сравняться с нашими врагами.
— И кто будет решать, кто достоин возвышения, а кто нет? Ты?
Цао Цао сжал челюсть.
— Если эта обязанность ляжет на меня, я не буду уклоняться от ответственности.
— Никто не должен иметь власть решать такое.
— Люди, которые понимают, что хорошо для человечества, должны иметь власть и силу решать это — возразил Цао Цао. — Люди, которые знают, что правильно, а что нет. Люди, которые могут служить примером для остальных, и выбрать из них достойных. Эти люди заслуживают всю власть.
— Это не нормальные люди — тон юноши оставался невыносимо терпелив. — Это люди, играющие в Бога.
— Цепляешься к деталям — фыркнул герой. Его оппонент покачал головой
— Нет. Человечество никогда не должно было быть возвышено. Мы не боги. Мы не дьяволы или ангелы. Мы не благословлены длинными жизнями, или даже особенно хорошими. Мы не имеем каких-либо особенных сил, которые можем назвать своими. Мы несовершенны, но в этом заключается наша сила. В знании, что мы несовершенны, и принятии этого, как оно есть. Стремясь понять друг друга, выковывая неразрывные узы, мы преодолеваем эти слабости, и они становятся нашей силой. Это и есть потенциал человечества, и с ним даже самый ничтожный из нас, самый слабый и одинокий из нас способен творить великие дела.
— Это именно то, за что я борюсь. — зарычал Цао Цао — Наш потенциал. Наша смелость, наша доблесть, наша храбрость. Видеть, как они растрачиваются на служение ангелам и дьяволам невыносимо. Ты должен сражаться на нашей стороне! Против них! Посмотри, с кем ты решил встать рядом! Посмотри, кого ты решил поддержать! Со мной — потомки великих героев человечества за моей спиной! Одно это придает убедительности моей вере! Где твои герои? Где чемпионы твоего дела?
— Вот он я — голос последовал за вспышкой ксифоса, смертельного обоюдоострого меча классической Греческой античности. Цао Цао удалось поднять копье вовремя, чтобы отразить его, но короткий режущий клинок надавил на него невзирая на это. заставляя героя держать свое оружие, чтобы заблокировать его, или рисковать получить удар, который вскроет его череп.
— Надеюсь, я подхожу под твое определение героя — улыбнулась Легенда. Позади него, Геракл лежал в смятой позе, копье торчало из его бока, как мачта.
Прежде чем Цао Цао смог ответить, полумесяц лезвия глефы врезался в его защиту. Такова была сила, вложенная в него, что он вырезал уродливую борозду в древке его копья. Герой захрипел от веса, от напряжения. Его глаза оглядели фигуру, держащую глефу одной рукой, другой поглаживая свою длинную черную бороду, в то время как неподвижное тело Зигфрида лежало позади него, лицом вниз в грязи, демонические мечи разбросаны беспорядочно вокруг него.
— Вот он я — Воин посмотрел вниз — Твой предок и псы Ву сговорились убить меня. Считай это небольшой мерой мести.
Третий клинок присоединился к двум другим. Длинный стальной меч, лишенный имени или славы, врезался в Копье Лонгиниуса, и сделал груз еще больше.
— Привет! — просияла дева — Рада встрече с тобой. Ты должно быть Жаннин босс.
Женщина кивнула в сторону девушки позади нее, рухнувшей без сознания.
— Хотя вы действительно должны поговорить с ней. Она всегда сердится, всё время. И такая грубиянка! — красивое лицо наклонилось ближе, шепнув:
— Я думаю, что это может быть потому, что она сексуально неудовлетворена.
Последний меч был примечателен тем, насколько деформирован он был. Порочное отражение своего хозяина, вплоть до мельчайших деталей. Он был поражен ржавчиной, без гарды, и когда зазубренное, клыкастое лезвие коснулось древка копья, тонкие струйки прозрачного дыма поднялись от обоих оружий, как будто они загорелись.
— Ты не герой — выплюнул Цао Цао во владельца меча.
— Ты прав — глаза рыцаря блеснули за его шлемом. — Я здесь просто потому, что ты мне не нравишься.
* * *
— Итак, — голос дракона сочился ядом — не только сила, полученная от Тиамат. Ещё и от Фафнира.
Почерневшие губы скривились.
— Незаслуженная. Недостойная. И столь удручающе слабая.
Глаза Нидхега лениво оглядели золотой купол, поймавший когтистую лапу, прежде чем уставиться на две фигуры, защищенные его сверкающей границей.
— Сила Золотого Монарха всегда в была поглощении атак его противника, но он дракон, а ты — нет. Какой бы подарок он тебе не вручил, в твоих руках это лишь жалкое подобие настоящей силы.
Чудовищные челюсти разошлись в довольном смехе. Слюна капала со склизких зубов на щит внизу. Она шипела на его поверхности, как капли дождя на раскаленном металле.
— Этот щит, за которым ты укрылся, так же хрупок, как и остальные из твоего ублюдочного вида. Такая же подделка, как и твой Священный Механизм. Вот как обстоят дела. Сильный — силен. Слабый — слаб. Сильный доминирует над слабым. Это закон природы. Но тогда Он решил испортить это для всех нас. Он решил вмешаться от имени человечества, давая вам средства, чтобы защитить себя — дракон раздражённо фыркнул. — Священные Механизмы. Сила, которая не была вашей, данная вам во владение. Всё потому, что дряхлый старик на вершине своего золотого трона никак не мог прекратить вмешиваться в дела смертных. Человечество никогда не предназначалось для могущества. Ваше предназначение было быть жалкими. Слабыми. Как и предначертала вам природа. Предназначение людей — быть ягнятами на убой, а предназначение таких как Я — быть волками.
Багровые зловещие сферы с ненавистью смотрели на блестящий желтый купол, удерживающий его когти над землей.
— Ты можешь быть дьяволом, но отвратительная грязь твоего прошлого продолжает течь в твоей крови. Это делает тебя слабым. И это делает таким же слабым твой жалкий щит.
Массивная лапа начала давить, движимая тоннами и тоннами крепких мышц, ведомая вниз яростью дракона. Щит задрожал на месте. Золотой оттенок сменился на серебряный, а затем на бронзовый, когда огромная и неодолимая сила атаковала его сверху. Парень под ним шатался от напряжения.
— Посмотри, как сильно столь простая атака повлияла на тебя — злорадствовал Нидхегг. — Что же будет, если я продолжу давить?
Барьер начал дрожать, когда черный дракон продолжал вдавливать свои когти в его блестящую поверхность. Грани щита изнашивалась, уже не золотой, а вспыхивающий красным, когда подавляющие силы угрожали отменить само его существование. Кровь лилась из носа Иссея. Алая струйка текла от рта парня и капала вниз с его подбородка. Она сочилась из его ушей и глаз, покрывая лицо дьявола багровой маской, Его тело тряслось, как будто охваченное лихорадкой. Его ноги дрожали, словно собирались удрать из-под него. Парень не мог издать ни звука, лишь надсадное хриплое дыхание говорило о его агонии.
— Боль, что ты испытываешь, — голос зверя превратился в мягкое мурлыканье, исполненное хищного удовольствия — это боль несоответствия. Низшего существа. Это то, как работает мир. Низшие виды преклоняются перед высшим.
Шипастый череп метнулся вниз, высокомерный в своей уверенности, и уставился на все еще предпочитавшего игнорировать его — А теперь, на колени.
Рот Иссея раскрылся в безмолвном крике. Каждый дюйм его тела ощущался, как будто был в огне. Его сердце было адреналиновым насосом, гонящим острую боль по его венам. Его легкие вздымались и опускались с рекордной скоростью, заставляя его вдыхать агонию вместо воздуха. Но дьявол не склонился. Его ноги дрожали, но он не встал на колени. Вместо этого, парень поднял руки к рассеивающемуся щиту, ладони открыты, как будто стремясь поймать его. Усиливающий Механизм уже не просто мигал. Алая перчатка сияла чистой неразбавленной мощью, излучаемой в материальной форме. И, когда парень поднял ее к центру купола, металлические когти с завораживающей медлительностью сжались в кулак.
Барьер затвердел. Защита уплотнилась. Золотой щит выдержал.
Зрачки Нидхегга расширились в удивлении. Лежа ничком у ног парня, со сломанными костями и парализованная ниже талии, Конеко поражённо посмотрела вверх.
— Иссей... — прошептала она. Ответ, который она получила, был не столько словами, сколько животным рыком, с усилием выпущенным из сухих губ.
— Убейте... его...
Они попытались.
Рыцари Храмовники рванули вперёд, взмахивая своими алебардами, пользуясь неподвижностью чудовища. Они врубились в гору плоти своим оружием, стараясь разрезать ее рунными клинками. Алебарды оставили глубокие порезы в боках дракона, болезненные раны, которые зажили за то время, что оружие поднималось для нового удара. Ответ монстра соответствовал его яростному рёву. Нидхегг начал лягать своими задними лапами, молотя колючим хвостом. Храмовники оказались оттеснены дикими взмахами, оставив за собой лишь свеже зажившие шрамы, как свидетельство, что они вообще предприняли атаку.
Три Падших Ангела и их искупившая свои грехи предводительница, окружившие зверя сверху, увидели, насколько неэффективно было нападение. Вместо того, чтобы следовать примеру в другом бесплодном натиске, они зависли над монстром и бросили копья света в последовательных залпах. Неподвижность дракона сделала его легкой мишенью для удара, но не для ранений. Святые копья пробили шкуру существа, но не могли проникнуть достаточно глубоко в плоть, чтобы угрожать органам под ней. Они были уколами, от которых Нидхёгг отмахнулся. К тому времени, как Райнаре и ее группа исчерпала себя, спина дракона была покрыта белыми стволами света, одиночные шипы свечения на фоне леса черных шипов.
И всё это время зверь продолжал обрушивать весь свой вес на барьер, стараясь расколоть его, стремясь сокрушить. Его сумасшедший смех звенел об золотой купол, как град физических ударов. Под ним, Иссей продолжал поддерживать щит, продолжал напрягаться, продолжал истекать кровью. Когда он заговорил, его голос был не более чем надтреснутым шепотом
— Быстрее...
— Я иду... Иссей... — каким то образом, Киба смог освободиться из обломков. Пыль покрывала каждый дюйм тела мечника, и когда парень изготовился к битве, болезненная, вымученная манера его движений подсказывала, что что-то внутри было сломано. Один из Экскалибуров волочился за ним, остриё царапало по земле, потому что связки на руке, сжимающей его, были слишком растянуты, чтобы поднять его.
