— Вы потребовали от меня сделать необычайно трудный и жестокий выбор. И вместе с тем нет причины, по которой я мог бы задержать ответ. Мой первейший долг всегда и во всём — служение моей стране. Поэтому я не позволил личным переживаниям вмешаться в ход дела. Я принял решение выслать королеву МирдемИнггалу из столицы. Сегодня она ещё останется здесь, во дворце, но завтра отправится в свой родовой дворец на побережье. И если Святая Панновальская Церковь соблаговолит выдать своему покорному слуге грамоту — разрешение на развод, я разведусь с королевой, моей женой. И женюсь на Симоде Тал, наследнице королевского дома Олдорандо.
Со всех сторон зала нерешительно и медленно зазвучали довольные аплодисменты и одобрительные возгласы. Лицо короля осталось бесстрастным. Послы направились к нему, но прежде чем они успели до него добраться, прежде чем хотя бы один из них смог коснуться его рукой, король повернулся на каблуках и вышел из зала.
Палящий ветер, 'дыхание пустыни', захлопнул за ним дверь. Роковой выбор, который вскоре разрушит всё, что только было близко и дорого королю, был наконец совершен...
Глава 5.
Знакомство
с мифологией
Лицо Билли Сяо Пина было круглым и такими же скругленными были его черты, нос и глаза. Крошечный рот походил на бутончик розы. Кожа была гладкой и желтоватой. До сих пор он покидал пределы Аверна лишь однажды, когда вместе со своими ровесниками, как и он, только что достигшими совершеннолетия, отправился в обязательное торжественное паломничество к Агнипу, священной родине авернцев.
Билли был скромным, но целеустремленным молодым человеком, хорошо воспитанным, с отличными манерами, что в общем-то можно было сказать и обо всех других его ровесниках, и никто не сомневался, что он встретит смерть достойно и не теряя самообладания. Ко время получения рокового приза Билли исполнилось двадцать земных лет, что по исчислению Геликонии составляло чуть больше четырнадцати местных.
Лотереей 'Отпуск на Геликонии' управляла исключительно воля случая, но, несмотря на это, среди тысячи членов семейства Пин не было такого человека, который бы не считал, что именно Билли является налучшим возможным кандидатом из всех.
Как только итоги лотереи были объявлены и началась сложная подготовка к отлету, старейшины его клана освободили Билли от работы и предоставили ему несколько дней положенного по обычаю прощального отпуска, которые тот провел в специально оборудованных для отдыха отсеках Аверна. Вместе с ним, по тому же обычаю, туда же отправилась и его нынешняя подружка, Рози Йи Пин, а также добрые друзья.
Среди стерильно-чистых коридоров и отсеков земной станции наблюдения имелось место, специально изобретенное для развлечения и отдыха экипажа. Первоначальным проектом оно не было предусмотрено. Но по своей орбите Аверн несся вот уже 3269 лет, и все имевшиеся в распоряжении её жителей силы, свободные от наблюдения за Геликонией и ухода за самой станцией, были брошены на борьбу с их главнейшим и опаснейшим недугом: мертвящей апатией. Поэтому ещё много веков назад часть жилых отсеков Аверна, несмотря на вызванную этим тесноту, была отдана имитации различных природных условий Геликонии и в таком отсеке человек мог внезапно оказаться в самом центре искусственного тайфуна или другого планетного явления, иногда приятного и расслабляющего, а иногда весьма зловещего, вселяющего страх и наполняющего кровь живительным адреналином.
В одном из таких отсеков-иллюзионов окруженный ближайшими друзьями Билли наслаждался горными видами. Они провели несколько дней в бревенчатой хижине, притулившейся на ровном пятачке, прямо над бездонной пропастью. Подобный дешевый квази-отдых некогда был очень популярен на Земле и поначалу голографы Аверна создавали проекции земных же экзотических местечек, курортов и смотровых площадок. Однако уже тысячи лет назад с общего согласия экипажа все земные виды были заменены видами Геликонии. Билли и его друзья отправились на отрых в недоступное самим обитателям планеты высокогорье грозного хребта Нктрикх — конечно же, лишь иллюзорно.
Насладившись горными видами, они в один миг перенеслись в восточный Кампаннлат, в населенный лишь женщинами и мальчиками, которых они убивали по достижении совершеннолетия город Хаккаут, столицу расположенного за Нктрикхом таинственного Морструала, скрытую в одной из бесчисленных бухточек тысячемильного побережья. 'Выйдя' из неё на небольшом корабле, они отправились в плавание по морю Ардент и миновали вечные несокрушимые утесы Мордриата, вырастающие из пены волн и уходящие в небеса почти на шесть тысяч футов — туда, где гранитные плечи круч укутывали белые мантии облаков. Знаменитый водопад Сцимитар низвергал свои воды в объятия морской зыби с невообразимой высоты в милю. Так Билли начал свой, пока иллюзорный путь к цели, ибо своей мифической родиной на Геликонии он выбрал именно едва известный для борлиенцев Морструал. Завершиться его 'плавание' должно было в Валлгосе, столице одноименной страны к югу от Трибриата, откуда его условный путь вел прямо в вожделенный Матрассил.
Однако какими бы захватывающими и впечатляющими ни были подобные зрелища, сознание наблюдателей не могло избавиться от колючей, как крохотная косточка в горле, мысли, что все устрашающие лавины и водопады, все близкие и далекие пики и красоты на самом деле созданы системой голографических устройств в комнате размерами восемнадцать на двадцать футов.
Завершив наконец отпуск, Билли немедленно отправился к своему личному наставнику и опустился перед ним на корточки в традиционной позе почтения.
— Итогом даже самого долгого разговора всегда становится молчание, — коротко сказал наставник. — Стремясь найти жизнь, ты найдешь смерть. Хотя и то и другое — только иллюзия.
Наставник был категорически против лотереи 'Отпуск на Геликонии', которую он считал не более, чем глупой и вызывающей смуту тратой и без того скудных ресурсов станции, и особенно против того, чтобы победители лотереи становились героями дня, поскольку залогом любой стабильности он логично считал отсутствие всякого движения. Старик был ярым поклонником пагубного иллюзионизма, ставшего на станции превалирующей философией. В дни юности наставник написал поэтический трактат длиной ровно в тысячу слов, озаглавленный 'О временах Великого Года Геликонии, длящихся дольше, чем человеческая жизнь'.
Эти тезисы, легшие в основу того иллюзионизма, что стиснул в своих когтях разум Аверна, по сути являлись продуктом самого же иллюзионизма. Билли, всегда признававший за собой неприятие официальной философии, но никогда не умевший выразить своё несогласие на словах, поскольку все знания, переданные ему учителем, тот заключил в прокрустово ложе своей ортодоксальной идеологии, теперь, в преддверии расставания с родным домом-станцией Аверн, решил таки высказаться, чтобы выплеснуть смущающее душу раз и навсегда.
— Довольно скоро мне придется встретиться с настоящим миром и познать его радости и беды, также настоящие, — горячо сказал он. — Пускай ненадолго, но я получу возможность взбираться на настоящие горы и ходить по улицам настоящих городов. Люди, с которыми мне предстоит встретиться, идут по тропинкам настоящей человеческой судьбы.
— Не стоит так увлекаться понятием 'настоящий' — оно чревато предательством, — возразил умудренный годами наставник. — То, что мы чувствуем, есть продукт реакции нашего мозга на нервные импульсы, не более. Чувства могут ошибаться, разум же и мудрость видят далеко. Для них нет ничего недоступного.
— Как скоро не будет ничего недоступного и для меня, — гордо заявил Билли.
Но болезненное желание вечно поучать не знает меры. Многозначительно подняв палец, старик продолжил свою речь. Билли кротко слушал.
Обладая изрядным личным опытом и познав опыт, накопленный за многие века человечеством на Земле, наставник знал, что в корне всего лежит сексуальное желание. Хорошо зная натуру Билли, весьма чувственного молодого человека, старик справедливо считал, что такому развратнику необходима особенно строгая упряжь. Едва эфемерная возможность встретиться с вожделенной королевой МирдемИнггалой замаячила на горизонте, Билли без колебаний отвернулся от Долга, святой обязанности каждого авернца служить Земле. О да, по случайным обмолвкам наставник сумел составить представление о затаенных желаниях своего последнего ученика, хотя тот никогда не говорил о них прямо. Больше всего на свете Билли желал встретиться с королевой королев лицом к лицу и вступить с ней в сладостное соитие.
Жизнь молодого авернца — его бытие — было чистым, стерильным. Идеальное же или настоящее — пользуясь сомнительной терминологией ученика — существовало не где-то в абстракции, а воплощалось в конкретной личности, близкой, но недоступной в данный момент: с Билли речь не могла идти ни о ком, кроме королевы королев. Приняв это утверждение за аксиому, из него можно было сделать несколько интересных выводов.
— Наши жизни посвящены Цели, у нас есть роль, которую мы должны сыграть, роль, основанная на Долге перед Землей и её людьми, даровавшими нам бытие для этой Цели, — гордо заявил наставник. — Высшее наслаждение нашей жизни должно проистекать только из точнейшего и вернейшего исполнения этого Долга. Оказавшись на Геликонии, ты немедленно и навеки лишишься возможности исполнять Долг.
Билли Сяо Пину вдруг нестерпимо захотелось увидеть выражение лица наставника, произносившего такие возвышенные и полные пафоса слова, и он решился поднять глаза. Сгорбленный старик, которого он увидел перед собой, напоминал вросшее корнями в благодатную почву древнее дерево, ибо каждый его выдох с произносимым словом был направлен вниз, на укрепление связующих с пластиковым полом корней, а каждый вдох возносил голову к заменяющему небо потолку. Не было ничего, что могло бы потревожить и смутить сердце такого человека, он на всё привык взирать бесстрастно, даже на скорую смерть последнего ученика.
Как и за большинством событий на станции, за сценой встречи Билли и наставника следил глаз телекамеры и любой из шести тысяч обитателей Аверна при желании мог стать свидетелем этой сцены, стоило ему только переключить свой телеприемник на неё. На Аверне не было тайн. Уединение, возможное лишь в лишенных камер технических каналах, считалось крамолой и свидетельством диссидентских наклонностей.
Глядя в бесцветные глаза наставника, Билли вдруг понял, что тот и сам не верит в Землю. Земля! — об этом старик мог говорить с ним до бесконечности, но едва ли он посмотрел хоть один фильм о ней и не знал, как знал он, настолько глубока и неисчерпаема была земная жизнь. Ведь в отличие от Геликонии Земля была недоступна и обитатели станции старались не травить себе душу её видами. Для наставника и тысяч ему подобных Земля стала просто идолом — проекцией внутреннего мира всех обитающих на борту станции.
Глуховатый голос твердил о давно известном и избитом, а Билли тем временем думал о том, что старик, как видно, давно уже не верит и в подлинность существования Геликонии. Для человека, с головой ушедшего в софистику вокруг противоречий, порождаемых стерильной жизнью станции, Геликония была не более чем ещё одной иллюзией, творением голографии.
Приз большой лотереи придумали именно для того, чтобы противостоять этому всеобщему искажению восприятия. Светлые мечты обитателей станции — трагичным, хотя и вполне понятным образом сосредоточенные вокруг далекой, но навеки недоступной Земли — медленно, поколение за поколением, умирали и так продолжалось до тех пор, пока насильственное заключение на станции, вечно мчащейся вокруг центра её коловращения, гигантского, окутанного дымкой облаков предмета общего изучения, планеты, медленно меняющей времена своего Великого Года, не превратилось в добровольное служение. Билли предстояло уйти и умереть во имя того, чтобы остальные могли жить.
Когда наставник наконец замолчал, Билли воспользовался паузой, чтобы подвести итог встрече, ибо его уже ждали куда более интересные дела.
— Тысяча благодарностей за заботу, Учитель.
Низкий поклон, поворот — и вот он за дверью. Глубокий облегченный вздох. Никогда больше он не увидит своего занудного старого учителя и одно это заставляло его благодарить судьбу, вручившую Билли столь неожиданный и страшный дар...
По обычаю свой последний час на станции отбывающий проводил в постели с возлюбленной. Когда он истек, Рози Йи Пин, повернув личико к Билли, в последний раз обвила руками потную шею любовника.
— Билли, я верю, что там, внизу, с тобой всё будет хорошо, — прощебетала она. — Я никогда не забуду тебя, буду всю жизнь возлагать цветы к твоему портрету, пока сама не завершу своё служение. Прошу об одном: не касайся их глупой религии. Жизнь внизу — сплошное безумие, у всех там мозги не на месте, столько у них в голове бродит религиозной чепухи — даже у этой твоей распрекрасной королевы!..
Билли смачно поцеловал подружку в губы и торопливо поднялся, натягивая трусы и всё прочее. Перед торжественным отбытием в ангар ему ещё предстояла некая тайная и крайне неприятная процедура, без которой, однако, он не счел нужным обойтись.
— Живи счастливо. Пускай ничто не омрачит твоего будущего.
Внезапно и весьма неожиданно лицо Рози исказилось от злости.
— Зачем ты разрушил мою жизнь? Теперь, когда тебя тут не станет, кто одарит меня такой страстью? Все прошлые мои любовники были холодны, как рыбы!
Билли равнодушно зевнул, уже отвернувшись.
— Не знаю, там будет видно. Многое зависит от тебя самой. Всё устроится.
Его отбытие с Аверна — по местным меркам событие исключительное — было обставлено со всей возможной театральностью и помпой: играла торжественная музыка, прекраснейшие девушки Аверна бросали ему под ноги цветы из бортовых оранжерей. Дамы постарше украдкой вытирали слезу и даже непреклонные старейшины склоняли убеленные сединами головы перед героем, добровольно идущим на смерть.
О том, когда и как он отправляется, знали все и каждый на станции, так что ведущий к ангару коридор был буквально доверху набит народом. Билли был важнейшим доказательством того, что Геликония, смысл их жизни, не иллюзия, а действительно существует. Когда-то практиковавшиеся экскурсии к другим планетам системы давным-давно были запрещены, как напрасная трата скудных ресурсов. По прошествии долгих веков шесть тысяч обитателей станции потеряли и способность уноситься воображением за пределы её герметичной оболочки, несмотря на все технические возможности Аверна, по сути для того и предназначенные. Поэтому приз лотереи даже умиравшим казался высшим даром невероятной ценности. Тем не менее, теперь многим старейшинам и она казалась просто глупостью, нелепым пережитком старых времен...
Оставив за спиной коридор славы, Билли наконец вошел в просторный ангар станции. Его уже дожидался небольшой автоматический челнок, специально изготовленный для доставки обреченных на планету. Поднявшись по трапу, Билли вошел в маленький шлюз и люк с шипением закрылся за ним. Ужас сковал его душу: до этой минуты у него ещё была возможность отказаться, но теперь её больше не было. Ничто в челноке не подчинялось его воле. Связи со станцией у него тоже по обычаю не было.
