— Как мы встретим этого великого короля, Станд, дорогой? Чем бы нам развлечь его? — певучим голосом вопрошала мужа королева Бакхаарнет-она. — Я, твоя бедняжка, создание-цветок, очень слаба, и ты должен принять решение сам. А я всего лишь слабый цветок. Хочешь, я спою королю Орлу песни Пути?
— Честно признаться, мне этот болван противен, а его союз с кейце — просто предательство, — злобно отозвался Сайрен Станд. — Он дикарь и узурпатор, весь его край — оплот подлых варваров, наших вечных врагов Король Орел ведет с собой своих фагоров, поскольку у него нет денег, чтобы нанимать солдат-людей. Если у нас хватит выдержки вынести присутствие этой зловонной толпы в нашем святом городе, возможно, не мы их, а они нас развлекут своими животными выходками!
Адский климат Олдорандо отнюдь не располагал к деятельности. Взрыв на горе Растиджойник стал лишь прелюдией к извержению сразу нескольких вулканов, составлявших цепочку в Южной Гряде Мордриата. Пепел, насыщенный парами серы, укрыл землю отравленным покрывалом, знаменуя скорый приход ужасного голода. В ознаменование визита своего кузена король Станд неохотно велел развесить на улицах города флаги, но в безветренном воздухе полотнища висели безжизненно, не только не создавая атмосферы праздника, но ещё более углубляя всеобщее отчаяние.
Что касается короля Орла, тот сгорал от переполняющего его энергичного нетерпения. Долгий переход из Гравабагалинена занял всего лишь теннер. Сначала дорога шла через лёссовые равнины с фермами, потом через необитаемые пустоши Мадуры. ЯндолАнганол торопился и как бы быстро ни скакали хоксни, ему всё казалось мало. Жалобы сыпались отовсюду — но только не из рядов Первого Фагорского.
Но гонцы с дурными новостями догоняли и королевский караван. Засуха, неурожай и голод свирепствовали и в Борлиене. Искать тому свидетельств не приходилось — они бросались в глаза повсюду, где проезжал король. Вторая армия была не просто разбита — она так и не вышла из джунглей. Те горстки людей, что всё же выбрались из непроходимого леса, разбрелись по домам, поклявшись никогда больше не вставать под знамена безумного короля. Уцелевшие батальоны фагоров растворились в чаще, присоединившись к своим вольным собратьям. Орделей и Кивассиен, западные оплоты Борлиена, были дотла разорены и разрушены.
Новости из столицы тоже не поднимали настроения. Главный союзник ЯндолАнганола, архиепископ БранцаБагинат, писал, что в отсутствие короля в Матрассиле начинается брожение, что скритина грозится взять власть в свои руки и править страной именем королевы. Архиепископ заклинал короля действовать со всей поспешностью и возвращаться как можно скорее, пока его враги не решились выступить открыто.
Но королю нравилась походная жизнь, нравилось жить тем, что давала охота, он отдыхал в ночных бивуаках, терпеливо сносил дневную жару и нестерпимый блеск солнц и даже не вспоминал о том, что у побережья, где гулял муссон, теперь дышится свободней. Казалось, трудности пути придают ему новые силы, а его жизни — особую остроту. Лицо короля осунулось и заострилось, стало напряженным, своё своенравие он больше не сдерживал.
Энтузиазм же Элама Эсомбера убывал с каждым новым днем. Выросший в вечно прохладном Панновале, в роскошном подземном особняке своего отца, он неуютно чувствовал себя под открытым небом на лоне дикой природы и получал мало удовольствия от длительных скорых маршей — пусть даже они и вели его к покою и довольству родины. Время от времени посланник святейшего Це'Сарра останавливался и категорически требовал привала, зная, что на его стороне будут все следующие с ним в свите придворные викарии, как на подбор, все жирные и ленивые кастраты.
С наступлением сумерек в глянцевитой траве раскрывались лепестки сочных поблескивающих цветов, столь привлекательные для ночных мотыльков; перекликались степные птицы, без конца повторяющие две однообразные звонкие металлические ноты.
Но вот лёссовые равнины остались позади и они углубились в Мадуру, край давно необитаемый, где за несколько дней пути человеческие поселения не встретилось им ни разу. На привале свита бросалась в тень раскидистых брассимпсов, чья листва успокоительно шелестела под порывами ветра. Из подземного материнского корневища брассимпса произрастало множество стволов, и совсем молодых и свежих, и древних, насчитывающих несколько столетий. Вся эта растительность, томно льнущая друг к другу — совсем как Эсомбер к своим юным пассиям — тянулась вверх, выставляя во все стороны ветви, словно костлявые локти.
— Какая нечистая сила занесла нас сюда, Яндол? — уныло вопросил наконец Эсомбер. — Куда мы так спешим? В такую жару любой повод для спешки кажется смехотворным. Для чего так торопиться, ведь в Олдорандо тебя вряд ли ожидает кууни, отличная от той, что ты недавно оставил в Гравабагалинене.
Положив натруженные ноги поудобней, посланник снизу вверх взглянул на уверенного в своей цели и спокойного короля и недовольно поднял бровь.
Король Орел расположился неподалеку от посланника, но в отличие от него не лежал, а неподвижно сидел на корточках. Время от времени он поднимал с земли небольшие камешки и бросал их в пыль перед собой, как мальчишка. Внезапно, учуяв слабый запах дыма, он зорко оглядел горизонт в поисках степного пожара.
Несколько королевских капитанов, среди них королевский оружейник, не смея сесть в присутствии монарха, стояли поодаль, опираясь на копья. Кто-то курил вероник, кто-то лениво дразнил сонного Юли, подталкивая его древком копья.
— Причина для спешки только одна — мы должны добраться до Олдорандо как можно скорее! — король говорил как человек, изрекающий непреложные истины и уверенный, что ему не станут возражать. Но Эсомбер не посчитался с этим.
— Мне и самому охота взглянуть на сей пыльный городишко, в особенности тянет отмокнуть в его знаменитых на весь свет горячих источниках, если они ещё не пересохли — я многое отдал бы сейчас за то, чтобы полежать в горячей ванне минут триста... Но даже моё нетерпение не заставит меня всю дорогу до ванны бежать. В Панновале ты был другим. С тех пор ты сильно изменился, Ян — куда делся твой веселый нрав, хотелось бы знать?
Король с силой швырнул камешек о землю.
— Борлиену необходим союз с Олдорандо — иначе говоря, с Сайреном Стандом. Этот жирный кретин — тот, что вернул мне эти проклятые богохульные часы — говорил, что в Олдорандо мне делать нечего. В тот же миг я понял, что именно это я и должен сделать — пойти туда, в Олдорандо! То же говорил мне и отец. Его последними словами перед смертью (а ведь он умер у меня на руках!) были: "Иди в Олдорандо". Теперь, когда этот подлец ТолрамКетинет погубил всю мою Вторую армию в Рандонане, мне ничего не остается, кроме как искать союзников в Олдорандо, иначе моя несчастная страна падет под нашествием варваров с востока и с запада. Судьбы Борлиена и Олдорандо всегда шли рука об руку...
Очередной камешек король Орел швырнул особенно сильно, словно поставив в споре последнюю точку.
Эсомбер промолчал. Сорвав травинку, он сунул её в рот и принялся посасывать, внезапно смутившись под пристальным взглядом короля.
Ещё через несколько секунд король упруго вскочил на ноги и помахал руками, разминаясь. Потом с силой топнул по земле.
— Вот я стою здесь. И пока я буду попирать эту землю, её сила будет питать моё тело. Я — соль земли Борлиена. Я — сила моей страны!
Подняв руку, король сжал пальцы в кулак.
Рядом, на солнце, как забытый скот, стояли исхудавшие фагоры, не выпускающие из рук мушкеты. Несколько двурогих переворачивали камни и разламывали трухлявые пни, чтобы найти в них грабов и улиточников, которых тут же поедали живьём. Другие фагоры стояли совершенно неподвижно, лишь изредка поводя головой или дергая ухом, чтобы отогнать мух. Кусачая летучая мерзость жужжала всюду. Чувствуя непонятное волнение, Эсомбер поднялся и сел:
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, но если это развлекает тебя, то с моей стороны нет никаких возражений, — сказал он сухо.
— Пускай это поможет тебе лучше понять таких великих особ, как я, — проговорил король, критически обозревая горизонт. — По каким бы причинам я ни отказался от МирдемИнггалы, всё равно она осталась моей! И если бы я, к примеру, узнал, что ты, Элам, позволил себе какие-то вольности с королевой, пытался вломиться к ней в покои в Гравабагалинене, пока я спал, — тогда я самолично отрезал бы твоего дружка и повесил бы на дереве, на корм птицам!
Король замолчал. Ни он, ни посланник не двинулись с места. Потом Эсомбер торопливо поднялся и прислонился спиной к стволу брассимпса. Его худое смазливое лицо покрыла смертельная бледность.
— Отчего ты так испуган, Элам? — язвительно спросил король. — Объясни мне!
— Я просто хотел спросить: тебе никогда не приходило в голову, что эти твои фагоры, которых ты вооружил сиборнальскими мушкетами, могут испугать своим видом святых отцов вроде меня? — заплетающимся языком пробормотал ЭламЭсомбер. Пот ручьями струился по его спине. Он понимал, что жизнь его висит на волоске. — Что Сайрен Станд не обрадуется, увидев эту орду в своём святом городе, где святые походы против двурогих привычное дело? Ты никогда не думал, что со временем сам можешь стать похожим на своих фагоров, убивающих без тени сострадания? Здесь есть чего испугаться, верно?
Внезапно в глазах короля мелькнуло глубочайшее презрение и он медленно отвернулся. В его лице не отразилось ни тени интереса к заданным вопросам.
— Смотри на меня, ты, распутный слизняк!
Тут же, глубоко, с шумом втянув воздух ноздрями, он сорвался с места и бросился вперёд. На пути короля, параллельно земле, на высоте почти четырех футов, лежал ствол поваленного дерева. Поджав ноги, король грациозно перемахнул через ствол — великолепным, почти звериным прыжком. Развернувшись с противоположной стороны, он разбежался и вновь перепрыгнул через дерево, приземлившись почти рядом с перепуганным Эламом Эсомбером.
Король был почти на голову выше тощего посланника. От неожиданности Эсомбер вскинул руки, но потом, опомнившись, опустил их и неловко замер, едва дыша. Король смотрел на него с жуткой улыбкой. Он схватился за рукоятку меча, но всё же не извлёк его.
— Мне уже двадцать пять, но я в отличной форме, и на земле я не боюсь ни человека, ни фагора. Мой секрет в том, что я всегда исхожу из обстоятельств. Олдорандо и его вздорный король — не более чем одно из обстоятельств на моём пути. Я планирую свои действия сообразуясь с обстоятельствами, и из того черпаю силы. Не зли меня, Эсомбер, и никогда не зарься на то, что принадлежит мне, — это священно. Для тебя я — одно из твоих обстоятельств. Обратное — неверно!
Сделав шаг в сторону, посланник, чтобы под каким угодно предлогом убрать руку короля с рукоятки меча, поднес свою руку ко рту, кашлянул и изобразил бледную улыбку.
— Ты силён и ловок, и отлично подготовлен ко всему — так, что это просто ужасно, я убедился в этом. Я завидую тебе, Всемогущий тому свидетель. Досадно, что я и мои викарии, проводящие дни по преимуществу за столом, за изучением священного писания, физически подготовлены гораздо хуже и теперь задерживаем тебя. Я редко задумывался о том, что молитвы мало идут на пользу мускулатуре... Знаешь, мне сейчас пришла в голову отличная мысль — что, если тебе с твоей свитой и твоими возлюбленными зверями двинуться вперед со всей головокружительной скоростью, на которую ты способен, а мы последуем за тобой в хвосте, поспешая как можем? Что скажешь?
ЯндолАнганол взглянул на посланника, сохраняя непроницаемое выражение. Потом вдруг мрачно ухмыльнулся.
— Хорошо. Края здесь необитаемые и мирные, но если что, вам придется защищаться самим. Разбойники редко делают скидку викариям. Помни, что везёшь мою грамоту с разрешением на развод. Если, паче чаяния, ты потеряешь её, то потеряешь и голову!
— Езжай вперёд, если хочешь, дорогой Ян, и не волнуйся ни о чем, — льстиво пробормотал посланник. — Я доставлю твою грамоту лично в руки Це'Сарру, вовремя и в сохранности, будь в этом уверен!
Взмахнув рукой, посланник выставил её перед собой для прощального рукопожатия. Рука его так и осталась висеть в воздухе — король даже не потрудился её заметить. Вместо этого он, круто развернувшись, подозвал свистом Юли. Потом громко скомандовал командирше-гиллоте, Гххт-Мларк Чзахн, выступать. Быстро построившись, колонна двурогих пришла в движение и вскоре скрылась в клубах пыли. Следом за ней поднялись и выступили менее стройными рядами люди, королевская свита. Вскоре Элам Эсомбер и его викарии остались под сенью брассимпса одни. Вокруг воцарилась тишина. Королевский караван исчез, слившись со степью. Раскаленный двумя солнцами воздух звенел от жары. Тем не менее, Элам Эсомбер ухмылялся. Он был очень рад, что избавился от так пугавшего его теперь общества короля и благословлял своё хитроумие.
* * *
Два дня спустя король остановился совсем рядом с Олдорандо — всего в двух милях от города. Ветер нес по степи клочья дыма с близкого пожара.
Встав в тени древнего каменного монумента, которые встречались здесь во множестве, король долго вглядывался вперёд. Сгорая от нетерпеливого желания добраться наконец до указанного самой Судьбой места, он нарочно медлил, заставляя себя размышлять. Задумчиво водил пальцем по грубому изъеденному ветрами и непогодой знакомому рисунку, высеченному на камне, — два замкнутых круга, один в другом, соединенные изогнутыми линиями. На мгновение он задумался о том, что мог означать этот столб и рисунок на нём, но подобные загадки — ведь он понимал, что этот столб возведен в давние времена каким-то местным королем, давно уже умершим, — никогда не завладевали его мыслями долее чем на несколько мгновений. И теперь королевская мысль быстро свернула в иное русло, обратилась к тому, что лежало впереди, прямо перед ним, совсем рядом. Они давно миновали границу страны Олдорандо и теперь вступили на земли, которые можно было назвать исконными, ближайшими к сердцу страны, её легендарной столице.
До святого города оставалась не более двух миль, но ни одной его знаменитой башни ещё не было видно. Впереди лежала лишь гряда низких, выжженных светилами холмов — край подножия того, что дальше превращалось в горы Кузинт, образующие прочнейший хребет материка. Непосредственно перед королем местность пересекал укт, протянувшийся вдоль всего горизонта.
Тропа мадис была вовсе не зелёной, как можно было ожидать, а рыжевато-коричневой. Там редко попадались большие деревья, в основном кустарник и циклады, густо оплетенные и опутанные ползучей мантлой, пестревшей яркими, кричащими цветами, — мантлой, семена которой и жевали на ходу вечные странники.
Укт был шире любой протоптанной человеком дороги. Но отличался от дорог тем, что ни один человек никогда не пытался путешествовать по самому укту. Несмотря на постоянные опустошительные набеги арангов и флебихтов на растительность укта, он оставался практически непроходимым. Племена мадис шли и вели своих животных только вдоль внешних краев укта. Таким образом протогностики бессознательно расширяли его, разбрасывая на своём пути семена и оставляя кал. Год за годом их тропа медленно превращалась в протянувшуюся через весь Кампаннлат лесную полосу.
